из этого тупика?!
обливается! Может быть, я была слишком избалована моей "первой
любовью". Но что, если эта штука повторится? Ох, эта
классовая борьба -- в душе человека -- сводит меня с ума!
Так вот, от этой классовой борьбы она уже сошла с ума. В полном
смысле этого слова. Так, что ее посадили в психиатрическую
клинику.
на самом деле она попала в дурдом потому, что они классово
чуждый элемент. И такие смешанные браки кончаются плохо.
Мы оба должны понять, что в тот момент, когда мы станем мужем и
женой, борьба за наше счастье не кончится, а только начнется.
Если ты способен на эту классовую борьбу, на этот риск, я
приеду, и мы попробуем. Только, прошу тебя, отнесись к этому
очень серьезно.
прости. Иначе ведь просто махнула бы рукой, как махала на очень
многих.
тебе одно, а получилось совсем другое".
твои письма. Ведь это моя единственная моральная опора.
навязчивые идеи. Он не может вырваться из определенного круга
мыслей, которые все время возвращаются. Так вот и мне иногда
начинает казаться, что я схожу с ума. Весь день, с утра до
вечера, меня преследует навязчивая идея -- что делать? И так
каждый день.
настоящий момент, меньше тяготили проблемы будущего. А теперь
-- думаешь, думаешь, думаешь. Что-о-о делать???
для меня нет большего счастья, как лететь к тебе в Вену. То мне
вдруг мерещится, что я делаю непоправимую глупость, что у нас
ничего не получится. В общем, мысли, как черные мухи, весь день
не дают мне покоя. Жалят, язвят и кружатся над бедной моей
головою!
царстве, молоденькая ведьма, резвящаяся на болоте. А ты,
любимец богов, пришел и разбудил меня своими поцелуями. Ведь ты
был первым мужчиной, настоящим мужчиной, которого я целовала.
Это было так хорошо. Но вот теперь я так несчастна.
мне покоя. Хочешь забыть, разлюбить, а все любишь сильней и
больнее... Ох, это еще хуже, чем синие мухи Тар-сиса,
которые довели его до дурдома.
по-старому. Наш поэт Серафим Аллилуев после выхода из дурдома
стал дурить еще больше, но теперь в обратную сторону. Раньше он
малевал черные кресты на кладбище, а теперь ходит с кусочком
мела в кармане и рисует повсюду белые крестики. Потом Серафим
сочинил поэму "Черный крест", где расчихвостил американскую
Статую Свободы, на которую он теперь поставил крест -- черный
крест. И призывает всех американских хиппи делать то же
самое.
ротаторный журнальчик "Самогон", который подсмеивается над
"Сэм-издатом". Так вот, Серафим опубликовал там такие новинки:
"Баллада о дурдомах", "Палата No 13", "Марш 69-ников",
"Симфония С-дур для дураков и дур" и философский трактат
"Бердяевские суки и сучки", где не поставил ударения и где не
поймешь, суки это или суки, сучки или сучки.
обиделись, и разгорелся целый философский диспут: кто такие
бердяевцы -- суки и сучки или суки и сучки? А неотроцкисты из
"Сэм-издата" и "Хроники" обиделись на статью Остапа Оглоедова о
дурдомах "Обрезанный бунт или бунт обрезанных?". Остап
оправдывается: я ж, говорит, сам такой, обчекрыженный, потому я
этим и интересуюсь.
из твоей книги "Душа Востока". До этого он воровал из "Василия
Теркина"- у Твардовского, а теперь у тебя ворует. Ну и
говорят,-что в творчестве он такой же импотент, как и в жизни.
Ведь брак-то у него фиктивный был, только для отвода глаз. И
дети тоже -- кукушкины яйца. Но рано или поздно все это
кончается плохо.
напомнить то, что он тебе когда-то говорил: "Было бы болото, а
черти найдутся". Вот, кажется, и все новости из нашего болота.
ужасном круговороте. А будущее покрылось каким-то ядовитым
туманом -- и мне стало страшно. Боря, милый мой, что делать?
Единственное, что помогает,-- это твои письма. Ох, зачем
только ты разбудил эту спавшую красавицу?! Зачем?!
неприятные письма. Но ведь не могу же я писать о солнце и
любви, когда на душе кошки скребут. Постараюсь исправиться.
схожу с ума, а тебе хоть бы хны! Ты пишешь так резонно и
рассудительно, что мне становится еще хуже.
Айболита. Так говорят с ребенком, у которого болит живот. Но не
с женщиной, у которой трудные роды -- которая рожает любовь --
и никак не может разродиться. Наверно, про таких и говорят, что
это как ежа против шерсти рожать.
Боря, ведь я хотела только одного: не скрывать от тебя ничего.
Так же, как и здесь, в Москве. Я всегда пыталась быть с тобой
совершенно откровенной. Ведь я ж не виновата, что я пытаюсь,
пытаюсь -- и ничего не получается. И я никак не могу
перепрыгнуть через этот проклятый классовый барьер, который
разделяет нас.
бы ты сходил с ума, как я здесь... Если бы ты безумствовал, от
любви бросил бы все и вернулся в Москву, тогда бы я поняла это
-- и стала б твоей. Если б ты от тоски и горя был на грани
самоубийства, я б тоже поняла это -- и тотчас помчалась бы
спасать тебя. Но ты не делаешь ни того ни другого! И вот эту
твою нежность, настойчивость -- и спокойствие... этого я никак
не понимаю. Поэтому я и боюсь, что мы слишком разные люди.
букет цветов, который ты заказал из Вены по телеграфу. А за
первый букет я, кажется, поблагодарила в письме, которое не
отослала. Ведь я половину писем пишу -- и потом РВУ.
заботливый и внимательный. И за что только ты меня, дрянь
такую, полюбил?
князя Шаховского-Сибирского. Вспоминаю, как ты сделал мне тогда
в полдень предложение, на той площадке под деревом. Тогда я
была совершенно счастлива. Все трудности и классовые преграды
не успели еще прийти в голову. Было лишь простое и ничем не
затуманенное чувство счастья. Я сама не понимала, как все это
получилось -- в один день.
песчаном мысу в темноте? Ох, Борька, до чего ж хорошо
тогда было!
звезды над Москвой -- и тихое счастье в душе. Спасибо тебе за
все, Боря! Ведь ты подарил мне настоящую любовь, которой у меня
никогда не было... и не будет.
все было бы хорошо, просто и ясно. А так... Ох, Боря, когда же
я наконец напишу тебе хорошее, спокойное письмо!
двадцать уколов сульфазина. Видишь, до чего доводит любовь?
Они тебе доскажут остальное. Люблю!