Завтра один из нас умрет, верно?
круг, поливая машину конусом прожекторного света, потом взмыл в небо.
утруждала себя посадкой для санитарных нужд, и это казалось ей вполне
естественным.
аТан. И на то, что ты здесь ищешь. Так, Лемак? Ты же наплевал, значит не
стоит оно того...
Он снова был старым, каким должен был быть, ибо аТан не нужен героям
детских снов.
Луиса, как-то неуловимо сменившего адмирала. Номачи виновато опустил
голову. - Дурак умрет сам, - продолжала Изабелла, вглядываясь в маленький
экранчик ночного видения. - Надо лишь относиться к нему как к умному - и
он умрет. А умного можно сломать. Он сам не захочет жить. И ты не
захочешь, мальчик...
где-то внизу, со своим двойником ниоткуда и верным псом-телохранителем.
соединила их почти так же крепко, как влюбленных. Не зная того, Каль
обладала ключом - и ее флаер не падал над Злой Землей, где случайные
неполадки становились закономерностью.
пятно - след догоревшего костра. Хихикнула, оправляя волосы, и
приземлилась метрах в ста, так, чтобы гул моторов не потревожил даже самый
чуткий сон. Выбралась из кабины, волоча за ремень лазерник, не замечая ни
боли в ослабевших ногах, ни холодного ветра, забирающегося под легкое
платье.
какая-то упрямая звезда. Каль подошла к воде, с жадностью напилась, по
собачьи встав на четвереньки и хлебая прямо из реки. Повинуясь внезапному
порыву, разделась и вымылась до пояса.
флаеру и брезгливо морщась сняла с носилок, закрепленных в грузовом
отсеке, теплый плед. В чемоданчике убитого ей доктора Каль отыскала флакон
со спиртом, и сделала два полных глотка. Потом уселась на берегу и стала
ждать.
одной рукой. Томми, с его почерпнутыми на Каилисе знаниями отношений
взрослый-ребенок, немедленно высвободился бы. Кертис-младший за годы
своего пути научился чувствовать разницу чужих прикосновений. Он полежал
минуту, глядя в лицо Кея, в котором сейчас не было ничего, кроме въевшейся
в плоть усталости, потом осторожно снял его руку. Кей продолжал спать.
Артур тихонько поднялся и пошел к реке.
плед. Артур прошел в десяти шагах, не заметив ее среди деревьев в
обманчивом утреннем свете. Изабелла беззвучно встала и пошла за ним,
сохраняя ту же дистанцию.
мальчик умывается, фыркая от холодной воды и принужденно, словно
притворясь перед самим собой, смеясь. В ее глазах сейчас жила тоска -
нежная, как материнская любовь.
игра, которую начал ты. Надо было сдаться раньше - а ты все боролся,
побеждал... Что теперь?
армию? Ладно, неважно... Взрослым ты еще не стал.
ледяную воду. Каль приподняла лазерник. Сообщила:
девушки в "аТане", они переживали, что Альтос не продлил бессмертие ни
себе, ни детишкам... Ты все равно не умрешь, верно? Папочка оживит тебя на
Терре. Живи. Путешествуй снова.
много десятилетий назад. - Тебя можно сломать. Ломайся. Второго тебя я
тоже убью. А Кей пусть живет. Это будет интересно.
утюгом. Каль вновь нажала на спуск, и луч ударил мальчика в лицо.
выстрелила еще раз.
Второй.
Остановилась на мгновение, коснулась плеч, и поцеловала в лоб - легким,
прощальным поцелуем.
поволокло по камням. Выплыть не составляло труда, но Артуру показалось,
что Изабелла даже не пыталась бороться с потоком. На мгновение мелькнула
вздернутая над водой рука - и все.
оставался проблемой врачей. Ему не было жалко Каль, разумеется, но и
радости он не почувствовал.
собой.
пристроил сушиться у вновь разведенного костра.
сказал Артур. - Можешь считать его трусом, но за открытие кислородного
мира класса "А" прощали и большие преступления.
позвало. Отец даже не взял оружия. Просто пришел к реке, вот к этому
самому месту...
отменившему все прежние льготы, стоял на берегу. Он не знал, что привело
его сюда. Надо было улетать - на Терре его ждала награда за открытие
пригодного для заселения мира. Не стоило рисковать, прыгая по камням в
поисках местного зверья.
других, безжизненному гранитному обломку. Сейчас Кертис не испытывал
страха, ставшего спутником его жизни. Он мог бы порадоваться этому - если
бы еще испытывал эмоции.
исчез, превратился в слепящую тьму, без времени и пространства. Даже тогда
он не почувствовал страха. Он стал частью чего-то, столь огромного, перед
чем два килограмма нейронов в хрупком черепе значили меньше, чем пыль на
ветру. Он был открыт настежь - и не вызвал ни одобрения, ни осуждения,