Чтение 70–й страницы книги ~Жертвы~

- ...ну и что сказал Владыка? - две жилистые мальчишеские руки
высунулись из-под пеплоса и, отложив лепешку, с некоторым усилием
приподняли высокий кувшин, украшенный затейливым орнаментом.

- И мне плесни-ка, - голос Гермия звучал скучно и отстраненно. -
Владыка... для дяди тени язык развязать - легче легкого. А Галинтиада и
без того болтливая. В общем, все догадки подтвердились.

- Про Гигантов?

- Про них. Павшие в Тартаре и впрямь породили новое племя - смертное,
но неуязвимое для Семьи. Так что, Амфитрион, скоро жди переполоха.
Большущего...

- Как скоро? - вино, булькая, полилось в кубки.

Создавалось впечатление, что Амфитрион задает вопросы только для
поддержания беседы, и ответы Гермия его мало интересуют; но так ли это
было на самом деле, неизвестно.

- Как скоро, спрашиваю?

- Не знаю. И Аид не знает. Скоро. Лет через десять. Или через
двадцать. Или через сто.

Некоторое время мальчик и юноша молчали, не глядя друг на друга.

- Что там твоя... Алкмена? - осведомился наконец Лукавый, по-прежнему
глядя в сторону и вертя в руке наполовину опустевший кубок.

- Да так... замуж собирается. Говорит, хочу старость спокойно
прожить.

- За кого?

- Приехал тут один... Радамант-законник. Сватается. Наверное, скоро
свадьба будет...

- А-а... знаю. Это его с Крита изгнали - вот он в Беотию и
перебрался.

- Человек-то он хоть какой? Как думаешь, Гермий?

- Человек? Да вроде ничего. Во всяком случае, честный.

- И то хорошо. Его что, за честность с Крита турнули?

- Угу, - кивнул Гермий.

- Ясно. Был у Алкмены муж Амфитрион-Изгнанник, теперь будет
Радамант-Изгнанник, и дотянут они до смерти... спокойно.

- Дотянут. А как дальше - не знаю. У дяди на этого Радаманта свои
виды. В судьи, говорит, его к себе возьму. Хорошие судьи, говорит, только
из людей получаются... и то лишь после смерти.

Помолчали.

Отхлебнули.

Амфитрион доел лепешку, извлек откуда-то из складок пеплоса другую и
стал сосредоточенно натирать ее припасенной долькой чеснока, посыпая
сверху крупной зернистой солью.

- Про Алкида что-нибудь слышно? - как бы между прочим спросил он.

- Сразу про двух. Один, рассказывают, по Пелопонессу бродит, другой
уже три месяца, как на "Арго" из Иолка уплыл. И оба - Алкиды.

- Подробнее, - не то попросил, не то приказал Амфитрион.

- Куда уж подробнее... Говорю, один сперва у вашего знакомца Теспия
объявился. Теспий его очистил от скверны - как басилей и по старой дружбе
- а Алкид возьми и исчезни к вечеру. Не впрок, видать, очищение, пошло...

- А тебе - впрок? Тебе бы после такого впрок пошло, Лукавый?!
Отвечай!

- Не злись, Амфитрион. Говорю, что знаю. А знаю, что один Алкид от
Теспия ушел, а второй сейчас на "Арго". Где-то возле Мизии плывет.

- Ты его видел? - Амфитрион плотнее завернулся в шерстяной пеплос,
которого вполне хватило бы на две накидки для шестилетних мальчишек.

- Видел... только не пойму - которого?! Смурной весь,
неразговорчивый, любовника себе завел - тихий такой мальчик, Гиласом
зовут. На Лемносе остановку делали - там одни бабы, мужиков нет, местные
красавицы под Пана лечь готовы! - так нет, даже на берег не сошел, все с
этим Гиласом возился. Я, конечно, понимаю - бывает... у меня у самого от
этой дуры Афродиты сын - Гермафродит...

- Ничего ты не понимаешь, бог, - хрипло бросил Амфитрион. - Просто от
мальчиков детей не бывает. Которых можно убить. Ификл это... который на
"Арго".

- Ты уверен? Почему он тогда назвался Алкидом?

- Уверен. Каждый из них винит себя. Алкид - сам знаешь, за что... А
Ификл, спасая меня, убил двоих служителей Тартара у алтаря в момент
принесения жертвы. И теперь он считает, что это и была та жертва, из-за
которой... короче, Ификл считает себя виновным. И знает, что пока
оскверненный Алкид-безумец бродит по Элладе - найдется немало желающих
убить его, снискав славу и милость богов.

- А так?

- А так - Алкид уплыл на "Арго". Ищи-свищи! Брата он прикрывает, вот
что...

- Так Теспий же его очистил!

- А многие об этом знают?

Помолчали.

Гермий, собравшийся было вновь наполнить свой кубок, передумал и
сделал большой глоток прямо из кувшина.

Потом еще один.

- А что Зевс? - Амфитрион первым нарушил затянувшуюся паузу.

- Папа? Сияет от счастья. И изо всех сил пытается это скрыть -
видишь, какая погода?! Еще бы, такой повод отправить героя на подвиги! Во
искупление. Всыпал Гере для порядка...

- Сияет, значит, - как эхо, глухо повторил Амфитрион, и Гермия
передернуло от старческого дребезжания этого детского голоса.

- Вот только папа еще не решил, - с нарочитой бодростью продолжил
Лукавый, - куда Алкида лучше послать? То ли в Фессалию, лапифов [лапифы -
одно из выродившихся титановых племен; древолюди] с кентаврами гонять, то
ли в Микены, на службу к Эврисфею, сыну Сфенела. Все-таки Микены - это
серьезно, у всех на виду; да и папа как-то сдуру поклялся, что быть
Эврисфею владыкой над всеми Персеидами! Он, небось, Алкида в виду имел, а
Гера этому микенцу семимесячному роды ускорила... ну, сам знаешь!

- Микены? - вдруг словно очнулся Амфитрион, но тут же поспешил взять
себя в руки. - А что, это мысль... у моих парней оба деда - законные
микенские ванакты! Слушай, Гермий, это просто гениально: герой и прямой
наследник, совершающий подвиги по указке недоношенного ублюдка,
захватившего власть! То-то Эврисфей обрадуется, когда увидит нас в
Микенах!

Мрачная ирония переполняла сказанное.

- Так что, подсказать папе, чтоб направил героя в Микены?

- Обязательно! - Амфитрион зацепил недопитый кубок, опрокинув его на
Гермия, и даже не заметил этого. - Мне главное, чтобы твой громогласный
папаша не мешал нам явиться в Микены, обосноваться где-нибудь рядом,
скажем, в Тиринфе - потому что я не люблю "случайных" покушений - и
совершать те подвиги, которые мы сочтем нужными...

- Подожди-подожди! - прервал его Гермий. - Ну, "громогласного папашу"
я тебе прощаю - но ты сказал - "нам"?!

- Конечно, нам. Алкиду, Ификлу и мне - сыну Ификла Иолаю, спутнику
героев... героя. Но, если хочешь, можешь включить в это "нам" и себя. А
если серьезно, Гермий...

Амфитрион сбросил пеплос, словно ему вдруг стало жарко.

- А если серьезно - надоело быть жертвой! За всех надоело - за себя,
за жену, за сыновей... разве это жизнь?! Это же сплошной алтарь, а вокруг
все, кому не лень: Павшие, Одержимые, Олимпийцы, мы с тобой...
восемнадцать лет приучали Алкида к Тартару, а из Ификла ковали цепь для
брата; потом дали пять лет передохнуть и, как пьянице, поднесли чашу с
вином к носу - и забрали! Что будет с пьяницей, Лукавый?

- Озвереет, - машинально ответил Гермий. - И попытается отобрать
чашу.

- Правильно. Так чего удивляться, что мой Алкид сошел с ума и
закончил прерванное жертвоприношение, убив детей и подпалив дом?! Нет же -
мы тут ни при чем, а ты, безумец, иди искупай!..

- Он принес детей себе в жертву? - тихо спросил Лукавый.

- Не ведая, что творит! - отрезал Амфитрион.

- Значит, Павшие добились своего?

- Почти, Гермий. Почти.

А в сознании вечно юного бога в крылатых сандалиях горело
свежевыжженным клеймом одно слово.

Жертвы.

Вот дед Крон-Временщик жертвует прадедом-Ураном, оскопляя
собственного отца во имя грядущей власти; вот отец-Зевс, Дий
Высокогремящий, жертвует дедом Кроном и прабабкой Геей-Землей во имя
победы над Павшими; вот мать Майя-Плеяда жертвует младенцем Гермием ради
любовника-Олимпийца (и рада бы мужем назвать, да нельзя), бросая
новорожденного в гроте горы Киллены; вот он сам, Гермий-Лукавый, готов
пожертвовать близнецами во имя интересов Семьи, как Гера-мачеха совсем
недавно готова была пожертвовать беременной соперницей, матерью этих двоих
братьев; вот Амфитрион-лавагет жертвует собой, поднимая руку на
Арея-Эниалия в битве под Орхоменом...

Жертвует - собой.

Собой.

Единственное человеческое жертвоприношение, не насыщающее Тартар.

Единственная жертва, недоступная бессмертному, не способному
жертвовать собой.

Впервые Гермий подумал, что и боги могут быть ущербны.

- Что с тобой, Лукавый? Эй, очнись!