без кормовых и тормозных дюз. Как может двигаться такое страшилище?
самолетами, - отозвался хронофизик. - Ручаться не могу, у меня при
переброске из одной вселенной в другую так повредило память... Одно помню:
на той планете и понятия не имеют о сгущенной воде. Двигатели там
используют дерево, уголь, нефть...
дохленького циклона не создать.
поставляемой самой природой. И дожди идут не по программе, а от случая к
случаю.
наши водолеты, был маловероятен. Но то, о чем повествовал хронофизик, было
не маловероятно, а немыслимо.
существовать, если полагается только на милости природы. То засуха, то
наводнение, то голод, то изобилие. С этим нельзя примириться!
Фокусирование во времени оставляю, буду передвигать стереоглаз в
пространстве.
пассажиры, но сам он быстро отдалялся, будто я мчался не то в самолете, не
то в водолете и оглядывал окрестности... Сперва это были засеянные поля,
потом квадратики лесов, деревья как деревья. А затем стереоглаз
приблизился к городу и помчался над ним. Я закричал Козюре:
любителей брани. Город был удивителен. Скажу сильней - он был невероятен.
Но он был, я видел его улицы, его площади, его здания. Стереоглаз
показывал его с высоты, но куда ни хватал луч, всюду виднелись дома,
только дома, одни дома, лишь кое-где раздвинутые островками парков. В этом
городе могло бы поместиться с десяток наших городов, даже таких, как Адан
или Забон. Поверить в это было невозможно, но глаза утверждали, что это
так.
Они были чрезвычайно высоки, нет, не чрезвычайно, это тусклое слово не
описывает их невероятности - они были недопустимо высоки, безжалостно
высоки. Недопустимо физически, безжалостно для жителей - лишь такие оценки
соответствуют тому, что я увидел. Я попросил хронофизика задержать
телеглаз и стал прикидывать, сколько этажей в здании на одной из улиц. В
нем было девяносто этажей, а рядом, на границе экрана, еще на десяток
этажей выше вздымалось другое здание. И в Адане, и в Забоне, да и во всех
городах богатой Кортезии дома не превосходили пяти этажей, но многие
жители жаловались, что и пятиэтажность трудна. Как же обитатели городов в
иномире взбирались на свои чудовищные высоты? Или они изобрели машины для
подъема? Что-нибудь вроде антигравитаторов? Либо портативных водометов,
отталкивающих от грунта? Но Бертольд Козюра уверял, что в иномире не
изобретено сгущенной воды!
великое множество водоходов, сотни, если не тысячи машин. Наверно, это
были все же не водоходы, за каждым тянулся синий газовый шлейф, а выбросы
воды, ставшей из сгущенной обычной, всегда бесцветны.
я хронофизику. - Богато живут в параллельной, или соседней, или
сопряженной вселенной - договоритесь между собой о правильном названии.
вселенная и что, стало быть, мы вовсе не безумцы.
безумцы. Но к иномиру это не относится. В нем ощущается что-то безумное.
Вы не заметили, происходят ли там войны?
государства не покоряют, а распыляют. От побежденных народов остается
тонкая взвесь, развеивающаяся по всей планете.
мой друг Бертольд Швурц пытается высвободить. Разрешите показать вам мощь
ядра в войне. Меняю фокусировку на другой отрезок времени и другой район.
пониже, и улицы поуже, и машин, похожих на наши водоходы, поменьше. Зато
людей было, пожалуй, еще больше - лишь малая толика ехала в машинах,
большинство шагало пешком. А на город карабкалось солнце. Оно именно
карабкалось, выползало из-за невысоких зданий, лезло на крыши зданий
повыше - было утро, солнце только начало свой торопливый подъем и еще не
приобрело ту величавую неспешность, с какой плывет вблизи зенита. И оно,
еще не полуденное, уже было покоряюще прекрасно. Я любовался солнцем
неизвестного мне мира, оно было красивей бледно-зеленоватого светила,
ежедневно подымавшегося надо мной. Чужое солнце, ярко-оранжевое, горячее,
гляделось шаром расплавленного золота - из него исторгались горячие,
золотые лучи.
вдруг вспыхнуло сияние, затмившее солнце. Я подбираю слова, чтобы точнее
описать это сияние, и ничего не могу подобрать, кроме самых предельных,
они единственно точные - невероятное, немыслимое, чудовищное... И я
сказал, что солнце погасло. Это тоже неверно. Солнце не погасло, а из
золотого стало черным. Я закрываю глаза и все снова и снова вижу эту
страшную картину - на бледно-прозрачном небе виснет черное солнце,
совершенно черный, зловещий диск, только что он был пленительно золотым!
Возможно, событие надо описать как-то по-другому, чтобы звучало
объективней, но для моего глаза оно совершалось именно так - вспыхнуло
чудовищное сияние и в нем солнце из золото-оранжевого мгновенно
превратилось в черное.
вершине столба раздулся огненный шар - исполинский гриб закачался над
городом... И здания под грибом стали расплываться. Сперва верхние этажи
осели и поползли вниз, потом и нижние превратились в огненное тесто. И то,
что еще несколько секунд раньше казалось несокрушимым каменным
сооружением, теперь, пылая, исторгая протуберанцы, огненным потоком плыло
по улице, которой уже не было. Какая-то девочка в миг, когда возникло
ужасное сияние, зачернившее солнце, маленькая девчушка с косичками,
перебегала еще существующую улицу. И она вдруг вспыхнула, превратилась в
узкий факел, устремившийся ввысь, и уже не было девочки, даже скелета ее
не было, даже пепла не осталось, было только пламя, летящее вверх, узкий
факел пламени, клубок раскаленных сияющих газов... Я вскрикнул и схватился
за сердце.
страшной картины. Но новое зрелище было еще ужасней. На этот раз только
разрушенные, а не расплавленные дома - остов недавней улицы, а не поток
разбрызгивающейся лавы. Разрушение еще не закончилось, верхние этажи еще с
грохотом падали вниз, а по каменной мостовой бежали, тащились и ползли
люди, израненные, окровавленные, дико орущие... В углу экрана сверкала
исполосованная волнами река, они, кто еще остался в живых, стремились в
реку - остудить нестерпимые ожоги. И не доползали, не добегали, а замирали
без сил, либо крутились на мостовой, срывая с себя тлеющие одежды, обнажая
изуродованные, кровавые тела. И прямо на меня полз человек, на нем пылали
брюки, дымился пиджак, он исступленно хватался за камни, подтягивая руками
свое тело. И я вдруг увидел, что отвалилась одна нога, а за ней другая.
Ноги в еще горящей одежде остались позади, а сам он, не чувствуя, что уже
безногий, все полз и полз, и кричал, не переставая, кричал, а из глаз его
стекали не слезы, а струйки крови. Он уставил на меня дикие глаза,
рыдающие кровью, и протянул руки и еще сильней закричал. И я понял
истошный крик: "Помоги! Помоги же!"- взывал он...
негодования. Ко мне метнулся Варелла:
подействуют на вас. Мы с Бертольдом часто рассматриваем их. И вроде
ничего.
пропадало сознание? Не становилось тошно жить? Кто же вы тогда? Люди или
лишенные чувств автоматы? И вы хотите эти ядерные ужасы перенести в наш
мир?
как ядерные силы водят поезда, создают электричество, выравнивают горы...
руки. Разрешите вам напомнить, что наша энерговода обеспечивает полям
урожаи, водолетам двигатели, электричество городам. Но она же питает нашу
артиллерию, наши метеоатаки. Вы сами с таким непревзойденным искусством...
Бертольд Козюра, - отвратительное, уродливое отражение в другом
пространстве нашего собственного мира. Преступный мир!
Акунин Борис
Березин Федор
Афанасьев Роман
Василенко Иван
Посняков Андрей
Сапковский Анджей