зашагали по булыжнику - впереди Андрей с автоматом за плечом, следом по
пятам - Немой с рюкзаком, в котором лежали четыре банки консервов, пачка
галет и две фляги воды, сзади, отстав шагов на десять, шлепал разбитыми
башмаками Изя - за спиной у него был пустой рюкзак, в одной руке он держал
схему, а другой судорожно обхлопывал карманы, как бы ища, не забыл ли
чего-нибудь. Последним, чуть вразвалочку, походкой человека, привыкшего к
дальним переходам, легко шагал кореец Пак с короткоствольным автоматом под
мышкой.
домов медленными волнами накатывал жар. Ветра сегодня не было совсем.
обернулся. Чувство освобождения вдруг овладело им. На несколько славных
часов из его жизни исчезали вонючие солдаты с их простой до непонятности
психологией; исчезал интриган Кехада, который был виден весь насквозь и от
этого особенно осточертел; исчезали все эти омерзительны заботы о чужих
стертых ногах, о чужих скандалах и драках, о том, что кого-то рвет - не
отравление ли? - а кого-то особенно интенсивно и с кровью несет - не
дизентерия ли?.. Провалиться бы вам всем, твердил Андрей с каким-то даже
упоением. Век бы я вас не видел. До чего же без вас хорошо!..
ему показалось, что светлая радость освобождения замутится сейчас новыми
заботами и подозрениями, но он тут же легкомысленно махнул на это рукой.
Кореец как кореец. Спокойный человек, никогда ни на что не жалуется.
Дальневосточный вариант Иосифа Кацмана, вот и все... Он вдруг вспомнил,
как брат рассказывал ему когда-то, что на Дальнем Востоке все народы, а
особенно японцы, относятся к корейцам в точности так же, как в Европе все
народы, а особенно русские и немцы, относятся к евреям. Это показалось ему
сейчас забавным, и почему-то вдруг вспомнился Кэнси... Да, Кэнси бы сюда,
дядю Юру, Дональда... Э-хе-хе... Если бы удалось дядю Юру уговорить в эту
экспедицию, сейчас бы все было по-другому...
часов, взял у Гейгера лимузин с пуленепробиваемыми стеклами и смотался к
дяде Юре. Как они пили в большой двухэтажной хате, где было чисто, светло,
вкусно пахло мятой, домашним дымком, свежепеченым хлебом. Пили самогон,
закусывали заливным поросенком, хрустящими малосольными огурчиками, каких
Андрей не едал бог знает сколько лет, обгладывали бараньи ребрышки, макали
куски мяса в соус, пропитанный чесночными запахами, а потом дебелая
голландка Марта, супруга дяди Юры, беременная уже по третьему разу, внесла
свистящий самовар, за который дядя Юра в свое время отдал воз хлеба да воз
картошки, и они долго, основательно, фундаментально пили чай, заедая
каким-то невиданным вареньем - потели, отдувались, обтирали мокрые лица
свежими полотенцами с вышивкой, а дядя Юра все бубнил: "Ничего, ребята,
жить теперь вполне можно... Пригоняют мне каждый день пяток тунеядцев из
лагеря, воспитываю их трудом, сил, понимаешь, не жалею... ежели что -
сразу по зубам, но зато жрут они у меня здесь от пуза, что сам ем, то и им
даю, я тебе не эксплуататор какой-нибудь..." А при прощании, когда Андрей
уже садился в машину, дядя Юра, сжимая его ладонь своими лапищами,
превратившимися, казалось, в сплошную мозоль, проговорил, ища глазами его
взгляд: "Ты меня простишь, Андрюха, я знаю... Все бы бросил, и бабу бы
свою бросил... Вот этих бросить не могу, не позволяю себе..." - и указал
большим пальцем через плечо в сторону двух белоголовых
мальчуганов-погодков, которые тихо, чтобы не услышали, тузили друг друга
за крыльцом.
Тарахтенье двигателя едва доносилось - как из ваты. Изя шел теперь рядом с
Паком, махал у него перед носом схемой и кричал что-то про масштаб. Пак,
собственно, не спорил. Он только улыбался и, когда Изя порывался
остановиться, чтобы развернуть схему и показать все наглядно, деликатно
брал его за локоть и увлекал вперед. Серьезный человек, несомненно. На
такого при прочих равных условиях вполне можно было бы положиться.
Интересно, чего они не поделили с Гейгером?.. Люди они совершенно разные,
это ясно...
Южную Корею, он принял участие в каких-то студенческих беспорядках против
режима, и Ли Сын Ман засадил его в кутузку. Из кутузки его в пятидесятом
году освободила северо-корейская армия, о нем написали в газетах, как о
настоящем сыне корейского народа, который ненавидит клику Ли Сын Мана и
американских империалистов, он сделался заместителем ректора, а через
месяц его снова посадили в кутузку, где без предъявления обвинения
продержали до самого десанта в Чемульпо, когда кутузка попала под огонь
частей Первой кавалерийской дивизии, стремительно рвавшейся на
северо-восток. В Сеуле стоял ад кромешный, Пак уже не рассчитывал остаться
в живых, и тут ему предложили участие в Эксперименте.
специальностей, сцепился, конечно, с господином мэром и вошел в подпольную
организацию интеллигентов, поддерживавшую тогда движение Гейгера. Что-то у
них там с Гейгером произошло. Так или иначе большая группа подпольщиков
еще за два года до Поворота тайно покинула город и ушла на север. Им
повезло: на трехсотпятидесятом километре они нашли в развалинах "снаряд
времени" - здоровенную металлическую цистерну, битком набитую самыми
разнообразными предметами культуры и образцами технологии. Место было
хорошее - вода, плодородная почва у самой Стены, много уцелевших зданий, -
там они и осели.
обшитые броней трактора экспедиции, решили, что это - за ними. К счастью,
в короткой яростной и нелепой схватке погиб всего один человек. Пак узнал
Изю, своего старинного приятеля, и понял, что происходит ошибка... А потом
он попросился к Андрею. Он сказал, что им движет любопытство, что он давно
уже планировал поход на север, но у эмигрантов не было на это средств.
Андрей не очень ему поверил, но с собой взял. Ему показалось, что Пак
будет полезен своими знаниями, и Пак действительно оказался полезен. Он
делал для экспедиции все, что мог, с Андреем всегда был дружелюбен и
предупредителен, с Изей - тем более, но вызвать его на откровенность
оказалось невозможно. Ни Андрей, ни даже Изя так и не узнали, откуда у
него столько сведений мифического и реального характера относительно
предстоящего пути, для чего он все-таки увязался с экспедицией и что он
вообще думал - о Гейгере, о Городе, об Эксперименте... Пак никогда не
поддерживал разговоров на отвлеченные темы.
стал показывать траурным ногтем. - Мы сейчас вот здесь. Значит, раз,
два... через шесть кварталов должна быть площадь. Вот здесь какое-то
большое здание, наверное, правительственное. Сюда нам надо обязательно
попасть. Ну, а если по дороге попадется что-нибудь интересное... Да! Вот
сюда бы еще интересно добраться. Далековато немного, но масштаб тут ни к
черту, так что неизвестно, может быть, это все рядом... Видишь, написано:
"Пантеон". Я люблю пантеоны.
воду, значит, мы сегодня искать не будем?
указано - водонапорная башня... Это здесь? - спросил он Пака.
здесь.
день не обернуться... Правда, масштаб... Слушай, а зачем тебе воду именно
сейчас? За водой пойдем завтра, как и договаривались... вернее, поедем.
крутил головой и как бы принюхивался, но ни справа, ни слева ничего
интересного не обнаруживалось. Трех- и четырехэтажные дома, иногда
довольно красивые. Выбитые стекла. Некоторые окна заколочены
покоробившейся фанерой. На балконах - полуразвалившиеся цветочные ящики,
многие дома заплетены жестким пыльным плющом. Большой магазин - огромные,
запыленные до непрозрачности витрины, почему-то уцелевшие, а двери -
выломаны... Изя сорвался, трусцой сбегал, заглянул, снова вернулся.
то кино. Потом опять магазин - витрина расколота, - и еще магазин на
другой стороне... Изя вдруг остановился, шумно потянул носом и поднял
грязноватый палец.
стороне улицы. Здание это было как здание, ничем особенным от соседних не
отличалось, разве что подъезд был пороскошнее да в общем облике его
чувствовался некий готический акцент. Изя исчез в подъезде, и они не
успели еще пересечь улицы, как он снова высунулся и азартно позвал:
улицы. Высокие готические окна, выходившие, по-видимому, во внутренний
двор, были украшены цветными витражами. Пол, выложенный узорной плиткой.
Белого камня лестницы, уходящие вправо и влево... По левой уже взбегал
Изя, Пак легко нагнал его, и они, шагая через три ступеньки, скрылись из
виду.
Прозоров Александр
Никитин Юрий
Лукин Евгений
Афанасьев Роман
Суворов Виктор
Контровский Владимир