самого дня, когда она, отказавшись поцеловать вернувшуюся дочь, выгнала
ее из комнаты, с того самого дня, когда она в ответ на учтивый поклон Дю
Руа сказала: "Вы самый низкий человек, какого я только знаю, не обращай-
тесь ко мне никогда, я не буду вам отвечать", - с этого дня вся жизнь
стала для нее сплошной нестерпимой пыткой. Она возненавидела Сюзанну
острой ненавистью: это было сложное чувство, в котором безумная любовь
уживалась с мучительной ревностью, необычайной ревностью матери и любов-
ницы, затаенной, жестокой и жгучей, как зияющая рана.
чает в церкви, в присутствии двух тысяч человек, у нее на глазах! И она
ничего не может сказать! Не может помешать этому! Не может крикнуть: "Он
мой, этот человек, он мой любовник! Вы благословляете преступный союз!"
богатых людей, - разглагольствовал епископ. - Ваши способности, милости-
вый государь, возвышают вас над толпой, вы пишете, поучаете, наставляе-
те, ведете за собой народ, и на вас лежит почетная обязанность, вы долж-
ны подать благой пример.
ко-католической церкви говорил ему! А у себя за спиной он чувствовал
толпу, именитую толпу, пришедшую сюда ради него. У него было такое
чувство, будто некая сила толкает, приподнимает его. Он становится одним
из властелинов мира - он, он, сын безвестных жителей Кантле!
кабачке на вершине холма, под широкой руанской долиной" прислуживают
своим односельчанам. Получив наследство Водрека, он послал им пять тысяч
франков. Теперь он пошлет им пятьдесят, и они купят себе именьице. Они
будут счастливы и довольны.
рахили прошел в алтарь. И орган снова принялся восславлять новобрачных.
как морской вал, такой могучий и такой полнозвучный, что казалось, будто
он сейчас поднимет и сбросит кровлю и разольется в небесной лазури. Этот
дрожащий гул наполнял собой храм, повергая в трепет тела и души. Потом
он вдруг затихал, и тогда, словно ласковое дуновение ветра, касались
слуха легкокрылые нежные звуки. Бездумные, грациозные, они то рассыпа-
лись мелкой дробью, то взлетали и порхали, как птицы. И столь же внезап-
но эта кокетливая музыка, подобно песчинке, которая превратилась бы в
целый мир, ширилась вновь и разрасталась в грозную силу, грозную в своем
мощном звучании.
пели солисты Оперы-Вори и Ландек. Росный ладан струил свое тонкое благо-
ухание, а в алтаре между тем совершалось таинство: богочеловек по зову
своего служителя сходил на землю, дабы освятить торжество барона Жоржа
Дю Руа.
нуту он чувствовал себя почти верующим, почти набожным человеком, он был
полон признательности к божественной силе, которая покровительствовала
ему и осыпала его богатыми милостями. Не сознавая отчетливо, к кому он
обращается, он мысленно славил ее за свое благоденствие.
ризницу. И тут нескончаемой вереницей потянулись к нему поздравители.
Жорж был вне себя от радости, - он воображал себя королем, которого при-
ветствует народ. Он кланялся, пожимал руки, бормотал незначащие слова.
"Я очень тронут, я очень тронут", - отвечал он на приветствия.
шалостях, ласках, вспомнил звук ее голоса, вкус ее губ, - в его крови
тотчас же вспыхнуло страстное желание вновь обладать ею. Она была все
так же изящна, красива, и все такие же бойкие, живые были у нее глаза.
Он задержал ее в своей. В то же мгновение он ощутил несмелый зов ее
пальцев, нежное пожатие, прощающее и вновь завлекающее. И он пожимал эту
маленькую ручку, как бы говоря: "Я люблю тебя по-прежнему, я твой!"
ми.
кой. Наконец она поредела. Последние поздравители удалились. Жорж взял
Сюзанну под руку и вышел из ризницы.
мотреть, как пройдут новобрачные. Дю Руа шел медленно, уверенным шагом,
высоко закинув голову и устремив взгляд в лучезарный пролет церковных
дверей. По его телу пробегал холодок - холодок безграничного счастья. Он
никого не замечал. Он думал только о себе.
пришедшую сюда ради него, ради Жоржа Дю Руа. Весь Париж смотрел на него
и завидовал.
депутатов. И ему казалось, что он одним прыжком способен перескочить от
дверей церкви Мадлен к дверям Бурбонского дворца.
шпалерами выстроились зрители. Но он их не видел. Мысленно он оглядывал-
ся назад, и перед его глазами, ослепленными ярким солнцем, носился образ
г-жи де Марель, поправлявшей перед зеркалом свои кудряшки, которые, пока
она лежала в постели, всегда развивались у нее на висках.