увлеченного помощника, и руководителя. Деятельный дух старой княгини
каждый день увлекал ее на работы: "Радостно глядеть, как камень, ложась на
камень, воздвигается зданием".
забрызганных известью. Он щедро тратил на укрепленье и украшенье
Переяславля церковные доходы. "Долю льва отдаю! - И, тонко улыбаясь,
добавлял с деланной наивностью: - Вернется сторицей". Рассказывал как-то,
не стеняясь чужих ушей:
Ефрем-расточитель, вор церковный, расхищаешь ты и долю митрополичьей
казны.
храма Воздвиженья креста. Здесь плотники строили замысловатые кружала,
которые предстояло по частям поднять внутри храма, чтобы каменщики по ним
возвели баню, своды каменной крыши, и епископ сверял вместе со старшими
плотницкой дружины размеры и изгибы кружал с чертежами.
корабль, прочный в житейском море. Внешне же он собирает в себе уменье и
красоту всех ремесел и искусств человеческих, ибо воздвигается не чудом, а
гибкостью рук, не из духовных вещей, но из плотских и грубых. Поэтому и
древние язычники, посвящая свои храмы ложным богам, могли достигать
совершенства в искусствах, которым восторгается христианин.
запряженной парой лошадей, княгиня Анна увезла Гиту и свою дочь Евпраксию.
Через Трубеж переехали по наплавному мосту на барках, который разводили у
правого берега, когда пропускали по реке лодьи. По гладкой, укатанной по
черной земле дороге легко уносились по речной низине, полузатопленной
влажным туманом, пока не оказались в широких полях и солнце не брызнуло
прямо в глаза, внезапно выкатившись над окоемом. Княгиня торопила возницу,
тот успокаивал - не опоздаем, - но горячил лошадей, которые сбивались с
рыси на скачку.
никогда еще она не испытывала наслажденья быстрой ездой. К сожаленью,
такое не длится. Возница натянул поводья, лошади свернули с дороги, и
кибитка поплыла в высокой траве к холму со срезанной вершиной. Вблизи холм
оказался земляной крепостцой высотой в два человеческих роста, с узким
въездом, в который едва протиснулась кибитка. Внутри трава была
свежевыкошена, а в стенке сделаны - тоже недавно - подобия ступенек.
Благодаря им можно было подняться на верх вала. Как далеко уехали!
Следовало знать, что там город, чтобы понять значенье слившейся на окоеме
в одно неровной, многоцветной, но и бесцветно-туманной возвышенности,
почти горы, с проблесками над нею. Но здесь было не сравнимо ни с чем.
Громада будто бы ровного пространства без края. Хотелось иметь крылья. Не
для того, чтоб лететь, а так просто, от радости.
поглядеть левее. Там, еще далеко, мелькали в траве будто бы лошади, сзади
их, разбросавшись просторною цепью, спешили - не всадники ли? - всадники.
загодя подготовленное место. Подготовили и тарпанов. Между Трубежом и
Супоем их мало теперь: оттеснили. От Супойского озера, которое называют
Большим или Верхним, в отличие от Нижнего или Малого, к реке Трубежу
насыпан вал. При Ярославе он был закончен. Всеволод его обновлял. Владимир
Мономах не забывает послать поправить насыпь - оплывает. От озера Верхнего
до Трубежа верст тридцать. От вала до Днепра напрямик, как птица летает,
будет верст шестьдесят. Этот кусок Переяславльской земли - не замок, не
крепость. Слишком велик он. Однако же половцы побили Изяслава и Всеволода
Ярославичей при Альте-городке. Они прошли верховьями реки севернее вала,
не решившись лезть через него в Переяславль. Тарпаны не половцы, им легче
и через реку переплыть, и времени им не жаль, чтоб поискать на валу места,
где бы не скользило копыто. Но к чему? Вольный зверь. Прежде из
Переяславля можно было увидеть табуны тарпанов на водопое у Трубежа. Да и
запашка увеличилась. Скота своего больше пасут.
княжна, с раннего детства наслушавшись, знала о воинских делах не меньше
мужчин. И еще нашла бы немало чего рассказать, не останови ее
мать-княгиня:
тарпанов.
головы женщин. Евпраксия не оставила матери последнего слова. Медленно
повернув красивую голову, с толстыми косами, уложенными короной, сказала!
как олень, гонят его, он старается слышать, что сзади.
и без шутки.
послов которого ждали для окончательных переговоров, мог бы, взглянув на
княгиню Анну, узнать без гаданья, какой будет княжна Евпраксия лет через
двадцать - тридцать. Конечно, если жизнь эта не наложит такого бремени,
которое исказит, изломает данные богом черты от рождения. Дочь базилевса
Константина Мономаха вышла в отца, который в забытые годы пленял сердца
женщин чистой эллинской породой, увековеченной десятками известных и
сотнями забытых скульпторов. Хороший, но не чрезмерный рост, широкие плечи
- покатые, глубокая грудь, соразмерные руки и ноги, изрядная сила, но
скрытая нежной кожей и плавными очертаньями, точеная шея с гордым поставом
головы, округленный подбородок с чуть заметной ложбинкой, прямой нос -
продолженье высокого лба, светло-русые волосы, вьющиеся плавной волной.
Сурожского моря и пролива статуи и статуэточки старой и новой работы - их
было много. Тмуторокань соперничала с таврийскими и греческими купцами. На
Руси эллин не удивлял никого ни чертами, ни статью. Гита чувствовала себя
маленькой между этими двумя крупными, сильными женщинами.
тонкой тростью, княгиня Анна потянула Гиту: гляди. Евпраксия же смотрела
на мать и на будущую золовку. Ловля тарпанов ее не занимала. Как мать
заботится об англичанке! Пестует, учит. Конечно, Владимир - любимец,
первенец. Евпраксия не ревновала. Она любила и мать, и отца, и братьев в
спокойную меру спокойного сердца. Так же любила книги. Так же будет любить
будущего мужа. Когда отец сказал ей о прозрачных намеках германских
послов, Евпраксия захотела узнать, не глуп ли Генрих, не слишком ли много
пьет вина - германцы ославлены как пьяницы! И сколько лет императору?
Всеволод хохотал: "Видит бог, вся в тетку пошла, в жену французского
короля. Такой же кремешок! Умница, дочь, в обиду не дашься, хвалю!" Дочь
дождалась конца отцовского веселья, чтобы уверить и отца, и мать: "Если
Генрих будет не таков, каков нужен, я его покину без слез. И чтоб в
договоре о браке предусмотреть мои права".
таит неизвестное до последнего часа, таким, как дочь, легче живется, и
дурного дочь не сделает. Но не могла заставить себя любить дочь, как
других. И не хотела бы таких жен сыновьям. Особенно Владимиру, любимцу
своему. И трепет Гиты, и ее страх, ее жестокое сиротство, большее, чем
обычное, привлекало княгиню: эта будет по-настоящему своя, всей душой и во
всем. Воск...
девушке беглянку из сожженного города, говорил - доброе дело совершает
Всеволод Ярославич, голубя сироту горемычную: эхо падения Англии не
умолкало, нормандцев сравнивали с турками, с печенегами, с половцами,
духовные в проповедях обличали римского папу.
по возрасту ему уже давно пора совершить закон, а заглядываться на
кого-либо по-настоящему, чтоб сердце терять, ему не приходилось. Всеволод
Ярославич на дело глядел так же, как сын, только сверху, и - взвесил
приданое молча. Но никто не знал твердого решенья княгини Анны: взвесить
невесту. Не отдаст сына, если не перетянет Гита груз материнских сомнений.
всадники изогнулись дугой. Крайние поспевали, опережая беглецов, вот уже
вырвались вперед и, оглядываясь, сближались: перед курганом сомкнутся.
Крупный вороной жеребец вел табун тяжелым скоком. Могучий зверь с длинной
гривой, с громадой хвоста брал то правее, то левее. Наверное, он не раз
встречался с людьми, знал их уловки, но поделать не мог ничего. Бросить
своих? Может быть, но только когда замкнется кольцо загонщиков. Женщины
встали - теперь они не помешают.
сбились, пряча головы, темные от пота. Вожак, взбросив перед, будто
пытаясь встать на дыбы, с визгом прыгнул к ближайшему всаднику. Тот
увернулся. Пробив брешь, жеребец помчался в степь, увлекая за собой
нескольких лошадей. Остальным преградили путь. Всадники метали арканы.
Кто-то, промахнувшись, спешил смотать волосяную веревку широкими петлями
на предплечье левой руки. Удачливые затягивали петлю поворотом своего коня
и останавливали тарпана, дрожащего, взъерошенного, с клочьями пены,
рожденной ужасом.
коне, сам в белом, с шитой золотом и серебром грудью рубахи, Владимир
Березин Федор
Конан-Дойль Артур
Конюшевский Владислав
Емилина Ника
Херберт Фрэнк
Громыко Ольга