посредине воды, и доска была переброшена туда. Но никто не сидел там.
лежала вокруг неровными волнами, и тысячи маленьких следов вели во все
стороны.
тишине селения. И тогда он шагнул вдруг через арык к крайнему дому, открыл
калитку...
со всех сторон, и совсем одинаковые были они. Стриженые головы с клоком
волос на счастье у них не давали определить, кто мальчик и кто девочка. По
углам выложенного кирпичом двора сидели дети, и рот у каждого был плотно
завязан суровой тканью...
коричневые испуганные глаза. Перевернутый мир отражался в них.
джиды безмолвное солнце, мягко увязали в пыли галоши. Лишь зайдя в дом и
взяв калам в руку, послал он сказать, чтобы детям в селении Ар-Разик
развязали рты.
свет, словно от луны, хоть и солнце светило в мире. Она засмеялась, когда
заслонился он от непонятного света. Такое бывает в этом доме, потому что от
дьявола сами тюрки...
с гор человек находился в доме, и по голосу определил он, что это сам дай
Кийя, третий из семи великих имамов. Его названное имя Бузург-Умид. "Надежда
учения". Говорят, что тайной жизни и смерти владеет он, а когда надо ему,
может обратиться в птицу или зверя.
устада, и лишь узкая полоса света обозначала его при разговоре. Положенный
призыв он произнес и повернул при этом кольцо. В его власти отныне здесь
все...
Большегубый. Они садятся на откосе и впервые открыто приглядываются друг к
другу.
этих самых гябров и привозили к ним в горы женщин, он это точно знает. И
сюда он уже сам ходил к ним. Один раз отдал в уплату новый кувшин, а в
другой раз--хлеб и две дыни. И прыщи с лица совсем прошли у него.
у гябрских женщин, которые занимаются этим, есть давний закон, по которому
не берутся деньги с красивых.
понять, что никому не провести его. Еще там, в горах, знал он, что не с того
света женщины, которых подкладывали к ним. О другом у него забота. Раз
приехал великий Бузург-Умид, то придется им тут кого-нибудь убить. Только
простой фидаи он, и потому его очередь будет первой.
уныние. А ему становится жаль товарища, потому что не остается у него
близких людей в мире, кроме этого Большегубого. Тот человек, который некогда
протянул ему хлеб, служит лжи, и свершится с ним предопределенное. Не фидаи,
а ему, рафику, дано сокрушить дьявола...
Большегубый. Как же определяют женщины красивых среди людей? На свои руки он
смотрит в том месте, где касалась их тюркская жена султана, потом трогает
лицо с шершавостью начинающейся бороды. Скоро уже все кончится с ним в этом
мире, где так неопределенно и мерзостно. Откроеюя до конца вечная тайна,
будет другой, подлинный мир, и гнетущая тяжесть отпустит наконец усталое
тело. Высоко на столбе останется здесь оно, и чем выше будет висеть его
гниющее мясо, тем полнее очищение...
горячем небе. И сразу просыпается он, а с верхушки холма, приоткрыв
покрывало, смотрит на него женщина. Не от гябров она, но все равно будто
лоснится клоака при рабаде, и тошнота сразу подступает к горлу. Земное и
грязное все у них. Женщина подхватывает утоптанную колючку на веревку, и
стан прогибается у нее в одну сторону...
Бузург-Умид. К определенному дню предстоит подготовиться ему. Сам великий
дай теперь его наставник. С ним, по правилу, должен провести он последнюю
ночь перед подвигом. Тело и мысли его должны быть чисты. Каково же сомнение,
от которого нужно избавиться? У стад ничего не ответил ему тогда, и печальны
были его глаза...
оглядывается. Сизый дым плывет в остывающее небо, а с горы спускается кто-то
в синем халате с кувшином в руке. Это идет от гябров считающий звезды имам.
пенится больше подобно вздорной юности. Мужскую крепость и прозрачность
мысли обрело оно, так что ничего нет более к месту мудрецу факиху. Так ведь
его называют в Мерве за знание таинства книги пророка. Не только с начала,
но и с конца читает он ее наизусть, а есть ли большее доказательство ума...
глубокое и грозное сотрясение костей, из которых здесь почва. Впрочем, это
знак всех городов, что долго стоят на земле. Пыль -- суть жизни. Отсюда, с
горы, видны взрывающиеся клубы ее меж плоскими оранжевыми кровлями. Люди
разъезжаются с базара, не думая, что сами за этот день некой частью своей
превратились в пыль. А где-то уже родился гончар, который будет мять из нее
глину на кувшины. Хорошо бы попасть в такой, где держат вино, а не
что-нибудь пакостное.
что факихам всего мира не прокашляться. Смочить полагается небо, и в
дувальный проем прячется он. На улице пить ныне строго запрещено. По
указанию агая сразу бьют за это палками люди мухтаси-ба. Спасительный кустик
находит он в чьем-то саду, зажмуривает глаза, и прохладная благостная струя
проливается в горло прямо с неба. Чья-го плоть вздыхает и позванивает в
кувшине. Мир обновляется...
своего подземного храма. Тревож-
неким потрясениям, так как верная примета -- гябры. Уж не от батинитов ли
ждать чего-то нового? Как раз к месту идти тогда к другу его -- устаду
цветов. Есть от их учения некий даи-худжжат в Хорасане...
остро чувствуется среди дува-лов рабада огородников. Ибо сотворенная земля и
есть этот знак, не имеющий конца и начала. Гончарный круг в основе всего у
бога. Без рук устада земля только бесформенный камень, лишенный смысла...
красивый юноша шагирд из султанских садов, который приходит сюда за
рассадой. Остановившиеся глаза у него, и все почему-то кружит он около
гябров. Впрочем, не за одной рассадой ходит он к устаду. В один из вечеров
услышал он их разговор...
воинственная накидка скрывает лицо, но нечто знакомое, заученное в
неподвижности позы. И правая рука из длинного горского рукава как бы держит
что-то на установленном отдалении.
одежд, все равно будет слышаться костяной стук калама о дерево. Говорят, они
сейчас взяли все в свои руки у батинитов, оттеснив от руководства учением
старых правдолюбцев. С чернилами имеют они дело, и отсюда- их решительность.
Что человеческая кровь таким людям, коль решили осчастливить сразу все
человечество...
подобно суфиям, громко обращается сам к себе: "Ты человеком рожден -- будь
же человеком. Как это можно быть дьяволом?.. Человеком будь!.."
символ веры, и нет ничего святее для честного устада. Одно имя правдолюбца
источает слезы у старика, а в здешних селениях клянутся, держа двумя руками
над головой его книгу. Утверждают, что был тот "Доказательством Правды" в
Хорасане, и в ледяные пустыни Шугнана пришлось скрыться ему от ревностных
мушерифов.
связанный с движением ранних йсмаилитов.