Чтение 70–й страницы книги ~Граф Монте-Кристо~

- Разумеется.

- Сколько их?

- Четверо, ваша милость, и два разбойника; всего шестеро.

- И нас столько же. Если бы эти господа оказались плохо настроены, то
силы у нас равные, и, значит, мы можем с ними справиться. Итак, вопрос
решен, едем на Монте-Кристо.

- Хорошо, ваша милость, но вы разрешите нам принять еще кое-какие ме-
ры предосторожности?

- Разумеется, дорогой мой! Будьте мудры, как Нестор, и хитроумны, как
Улисс. Я не только разрешаю вам, я вас об этом очень прошу.

- Хорошо. В таком случае молчание! - сказал Гаэтано.

Все смолкли.

Для человека, как Франц, всегда трезво смотрящего па вещи, положение
представлялось если и не опасным, то во всяком случае довольно рискован-
ным. Он находился в открытом море, в полной тьме, с незнакомыми моряка-
ми, которые не имели никаких причин быть ему преданными, отлично знали,
что у него в поясе несколько тысяч франков, и раз десять, если не с за-
вистью, то с любопытством, принимались разглядывать его превосходное
оружие. Мало того: в сопровождении этих людей он причаливал к острову,
который обладал весьма благочестивым названием, но ввиду присутствия
контрабандистов и разбойников не обещал ему иного гостеприимства, чем
то, которое ждало Христа на Голгофе; к тому же рассказ о потопленных су-
дах, днем показавшийся ему преувеличенным, теперь, ночью, казался более
правдоподобным. Находясь, таким образом, в двойной опасности, быть может
и воображаемой, он пристально следил за матросами и не выпускал ружья из
рук.

Между тем моряки снова поставили паруса и пошли по пути, уже дважды
ими проделанному. Франц, успевший несколько привыкнуть к темноте, разли-
чал во мраке гранитную громаду, вдоль которой неслышно шла лодка; нако-
нец, когда лодка обогнула угол какого-то утеса, он увидел костер, горев-
ший еще ярче, чем раньше, и несколько человек, сидевших вокруг него.

Отблеск огня стлался шагов на сто по морю. Гаэтано прошел мимо осве-
щенного пространства, стараясь все же, чтобы лодка не попала в полосу
света; потом, когда она очутилась как раз напротив костра, он повернул
ее прямо на огонь и смело вошел в освещенный круг, затянув рыбачью пес-
ню, припев которой хором подхватили матросы.

При первом звуке песни люди, сидевшие у костра, встали, подошли к
причалу и начали всматриваться в лодку, по-видимому стараясь распознать
ее размеры и угадать ее намерения. Вскоре они, очевидно, удовлетворились
осмотром, и все, за исключением одного, оставшегося на берегу, вернулись
к костру, на котором жарился целый козленок.

Когда лодка подошла к берегу на расстояние двадцати шагов, человек,
стоявший на берегу, вскинул ружье, как часовой при встрече с патрулем, и
крикнул на сардском наречии:

- Кто идет?

Франц хладнокровно взвел оба курка.

Гаэтано обменялся с человеком несколькими словами, из которых Франц
ничего не понял, хотя речь, по-видимому, шла о нем.

- Вашей милости угодно назвать себя или вы желаете скрыть свое имя? -
спросил Гаэтано.

- Мое имя никому ничего не скажет, - отвечал Франц. - Объясните им
просто, что я француз и путешествую для своего удовольствия.

Когда Гаэтано передал его ответ, часовой отдал какоето приказание од-
ному из сидевших у костра, и тот немедленно встал и исчез между утесами.

Все молчали. Каждый, по-видимому, интересовался только своим делом;
Франц - высадкой на остров, матросы - парусами, контрабандисты - козлен-
ком; но при этой наружной беспечности все исподтишка наблюдали друг за
другом.

Ушедший вернулся, но со стороны, противоположной той, в которую он
ушел; он кивнул часовому, тот обернулся к лодке и произнес одно слово:

- S'accomodi.

Итальянское s'accomodi непереводимо. Оно означает в одно и то же вре-
мя: "Пожалуйте, войдите, милости просим, будьте, как дома, вы здесь хо-
зяин". Это похоже на турецкую фразу Мольера, которая так сильно удивляла
мещанина во дворянстве множеством содержащихся в ней понятий.

Матросы не заставили просить себя дважды; в четыре взмаха весел лодка
коснулась берега. Гаэтано соскочил на землю, обменялся вполголоса еще
несколькими словами с часовым; матросы сошли один за другим; наконец,
пришел черед Франца.

Одно свое ружье он повесил через плечо, другое было у Гаэтано; матрос
нес карабин. Одет он был с изысканностью щеголя, смешанной с небреж-
ностью художника, что не возбудило в хозяевах никаких подозрений, а ста-
ло быть и опасений.

Лодку привязали к берегу и пошли на поиски удобного бивака; по,
по-видимому, взятое ими направление не понравилось контрабандисту, наб-
людавшему за высадкой, потому что он крикнул Гаэтано:

- Нет, не туда!

Гаэтано пробормотал извинение и, не споря, пошел в противоположную
сторону; между тем два матроса зажгли факелы от пламени костра.

Пройдя шагов тридцать, они остановились на площадке, вокруг которой в
скалах было вырублено нечто вроде сидений, напоминающих будочки, где
можно было караулить сидя. Кругом на узких полосах плодородной земли
росли карликовые дубы и густые заросли миртов. Франц опустил факел и,
увидев кучки золы, понял, что не он первый оценил удобство этого места и
что оно, по-видимому, служило обычным пристанищем для кочующих посетите-
лей острова Монте-Кристо.

Каких-либо необычайных событий он уже не ожидал; как только он ступил
на берег и убедился если не в дружеском, то во всяком случае равнодушном
настроении своих хозяев, его беспокойство рассеялось, и запах козленка,
жарившегося на костре, напомнил ему о том, что он голоден.

Он сказал об этом Гаэтано, и тот ответил, что ужин - это самое прос-
тое дело, ибо в лодке у них есть хлеб, вино, шесть куропаток, а огонь
под рукою.

- Впрочем, - прибавил он, - если вашей милости так понравился запах
козленка, то я могу предложить нашим соседям двух куропаток в обмен на
кусок жаркого.

- Отлично, Гаэтано, отлично, - сказал Франц, - у вас поистине природ-
ный талант вести переговоры.

Тем временем матросы нарвали вереска, наломали зеленых миртовых и ду-
бовых веток и развели довольно внушительный костер.

Франц, впивая запах козленка, с нетерпением ждал возвращения Гаэтано,
но тот подошел к нему с весьма озабоченным видом.

- Какие вести? - спросил он. - Они не согласны?

- Напротив, - отвечал Гаэтано. - Атаман, узнав, что вы француз, приг-
лашает вас отужинать с ним.

- Он весьма любезен, - сказал Франц, - и я не вижу причин отказы-
ваться, тем более что я вношу свою долю ужина.

- Не в том дело: у него есть чем поужинать, и даже больше чем доста-
точно, но он может принять вас у себя только при одном очень странном
условии.

- Принять у себя? - повторил молодой человек. - Так он выстроил себе
дом?

- Нет, по у него есть очень удобное жилье, по крайней мере, так уве-
ряют.

- Так вы знаете этого атамана?

- Слыхал о нем.

- Хорошее или дурное?

- И то и се.

- Черт возьми! А какое условие?

- Дать себе завязать глаза и снять повязку, только когда он сам ска-
жет.

Франц старался прочесть по глазам Гаэтано, что кроется за этим пред-
ложением.

- Да, да, - отвечал тот, угадывая мысли Франца, - я и сам понимаю,
что тут надо поразмыслить.

- А вы как поступили бы на моем месте?

- Мне-то нечего терять; я бы пошел.

- Вы приняли бы приглашение?

- Да, хотя бы только из любопытства.

- У него можно увидеть что-нибудь любопытное?

- Послушайте, - сказал Гаэтано, понижая голос, - не знаю только,
правду ли говорят...

Он посмотрел по сторонам, не подслушивает ли кто.

- А что говорят?

- Говорят, что он живет в подземелье, рядом с которым дворец Питти
ничего не стоит.

- Вы грезите? - сказал Франц, садясь.

- Нет, не грежу, - настаивал Гаэтано, - это сущая правда. Кама, руле-
вой "Святого Фердинанда", был там однажды и вышел оттуда совсем оторопе-
лый; он говорит, что такие сокровища бывают только в сказках.

- Вот как! Да знаете ли вы, что такими словами вы заставите меня
спуститься в пещеру Али-Бабы?

- Я повторяю вашей милости только то, что сам слышал.

- Так вы советуете мне согласиться?

- Этого я не говорю. Как вашей милости будет угодно. Не смею совето-
вать в подобном случае.

Франц подумал немного, рассудил, что такой богач не станет гнаться за
его несколькими тысячами франков и, видя за всем этим только превосход-
ный ужин, решил идти. Гаэтано пошел передать его ответ.

Но, как мы уже сказали, Франц был предусмотрителен, а потому хотел