заводских поделок ее вовсе бойко разбирать стали. Дядя Вася перестал в
работе таиться. Придет из литейной и при всех с глиной вожгается. Придумал
на этот раз углевоза слепить, с коробом, с лошадью, вс¬ как на деле бывает.
На дядю Васю глядя, другие заводские мастера осмелели - тоже принялись
лепить да резать, кому что любо. Подставку, скажем, для карандашей вроде
рабочего бахила, пепельницу на манер капустного листка. Кто опять придумал
вырезать девушку с корзинкой груздей, кто свою собачонку Шарика
лепит-старается. Однем словом, пошло-поехало, живым потянуло.
Радуются все. Торокинскую бабку добром поминают:
- Это она всем нам дорожку показала. Только недолго так-то было. Вдруг
полный поворот вышел. Вызвал управляющий дядю Васю и говорит:
- Вот что, Торокин... Считаю я тебя самолучшим мастером, потому от работы в
заводе не отказываю. Только больше лепить не смей. Оконфузил ты меня своей
моделькой.
А прочих, которые по торокинской дорожке пошли - лепить да резать стали,-
тех всех до одного с завода прогнал.
Люди, понятно, как очумелые стали: за что, про что такая напасть? Кинулись
к дяде Васе:
- Что такое? О чем с тобой управляющий разговаривал?
Дядя Вася не потаил, рассказал, как было. На другой день его опять к
управляющему потянули. Не в себе вышел, в глаза не глядит, говорит срыву:
- Ты, Торокин, лишних слов не говори! Велено мне тебя в первую голову с
завода вышвырнуть. Так и в бумаге написано. Только семью твою жалеючи,
оставляю.
- Коли так,- отвечает дядя Вася,- могу и сам уйти. Прокормлюсь как-нибудь
на стороне.
Управляющему, видно, вовсе стыдно стало.
- Не могу,- говорит,- этого допустить, потому как сам тебя, можно сказать,
в это дело втравил. Подожди, может, еще переменится. Только об этом
разговоре никому не сказывай.
Управляющий-то, видишь, сам в этом деле по-другому думал.
Которые поближе к нему стояли, те сказывали - за большую себе обиду этот
барский приказ принял, при других жаловался:
- Кабы не старость, дня бы тут лишнего не прожил. Он - управляющий этот - с
характером мужик был, вовсе ершистый. Чуть не по нему, сейчас:
- Живите, не тужите, обо мне не скучайте! Я по вам и подавно тосковать не
стану, потому владельцев много, а настояще знающих по заводскому делу
нехватка. Найду место, где дураков поменьше, толку побольше.
Скажет так и вскорости на другое место уедет. По многим заводам хорошо
знали его. Рабочие везде одобряли, да и владельцы хватались. Сманивали даже.
Все, понятно, знали - человек неспокойный, не любит, чтоб его под локоть
толкали, зато умеет много лишних рублей находить на таких местах, где
другие ровным счетом ничего не видят.
Владельцев заводских это и приманивало.
Перед Каслями-то этот управляющий на Омутинских заводах служил, у купцов
Пастуховых. Разругался из за купецкой прижимки в копейках. Думал - в Каслях
попроще с этим будет, а вон что вышло: управляющий целым округом не может
на свой глаз модельку выбрать. Кому это по нраву придется?
Управляющий и обижался, а уж, видно, остарел, посмяк характером-то,
побаиваться стал. Вот он и наказывал дяде Васе, чтоб тот помалкивал.
Дяде Васе как быть? Передал все-таки потихоньку эти слова товарищам. Те
видят - не тут началось, не тут и кончится. Стали доискиваться да и
разузнали все до тонкости.
Каслинские заводы, видишь, за наследниками купцов Расторгуевых значились. А
это уж так повелось - где богатое купецкое наследство, там непременно
какой-нибудь немец пристроился. К Расторгуевскому подобрался фон-барон
Меллер да ещ¬ Закомельский. Чуешь, какой коршун? После пятого году на все
государство прославился палачом да вешателем.
В ту пору этот Меллер-Закомельский еще молодым жеребчиком ходил. Только что
на Расторгуевой женился и вроде как главным хозяином стал.
Их ведь - наследников-то расторгуевских - не один десяток считался, а
весили они по-разному. У кого частей мало, тот мало и значил. Меллер больше
всех частей получил,- вот и вышел в главного.
У этого Меллера была в родне какая-то тетка Каролина. Она будто Меллера и
воспитала. Вырастила, значит, дубину на рабочую спину. Тоже, сказывают,
важная барыня - баронша. Приезжала она к нам на завод. Кто видел, говорили
- сильно сытая, вроде стоячей перины, ежели сдаля поглядеть.
И почему-то эта тетка Каролина считалась понимающей в фигурном литье. Как
новую модель выбирать, так Меллер завсегда с этой теткой совет держал.
Случалось, она и одна выбирала. В литейном подсмеивались:
- Подобрано на немецкой тетки глаз - нашему брату не понять.
Ну, так вот... Уехала эта немецкая тетка Каролина куда-то за границу. Долго
там ползала. Кто говорит - лечилась, кто говорит - забавлялась на старости
лет. Это ее дело. Только в ту пору как раз торокинская чугунная бабушка и
выскочила, а за ней и другие такие штучки воробушками вылетать стали и
ходко по рукам пошли.
Меллеру, видно, не до этого было, либо он на барыши позарился, только
облегчение нашим мастерам и случилось. А как приехала немецкая тетка домой,
так сразу перемена делу вышла.
Визгом да слюной чуть не изошлась, как увидела чугунную бабушку. На
племянничка своего поднялась, корит его всяко в том смысле: скоро, дескать,
до того дойдешь, что своего кучера либо дворника себе на стол поставишь.
Позор на весь свет!
Меллер, видно, умишком небогат был, забеспокоился:
- Простите-извините, любезная тетушка, недоглядел. Сейчас дело поправим.
И пишет выговор управляющему со строгим предписаньем - всех нововыявленных
заводских художников немедленно с завода долой, а модели их навсегда
запретить.
Так вот и плюнула немецкая тетка Каролинка со своим дорогим племянничком
нашим каслинским мастерам в самую душу. Ну, только чугунная бабушка за все
отплатила.
Пришла раз Каролинка к важному начальнику, с которым ей говорить-то с
поклоном надо. И видит - на столе у этого начальника, на самом видном
месте, торокинская работа стоит. Каролинка, понятно, смолчала бы, да хозяин
сам спросил:
- Ваших заводов литье?
- Наших,- отвечает.
- Хорошая,- говорит,- вещица. Живым от нее пахнет.
Пришлось Каролинке поддакивать:
- О, та! Ошень превосходный рапот.
Другой раз случай за границей вышел. Чуть ли не в Париже. Увидела Каролинка
торокинскую работу и давай всякую пустяковину молоть:
- По недогляду, дескать, эта отливка прошла. Ничем эта старушка не
замечательна.
Каролинке на это вежливенько и говорят: