Чтение 70–й страницы книги ~Возвращение в Брайдсхед~

Вот здесь у тех, кто стоял в доме до вас, размещались писаря -- места,
прямо скажем, вдоволь. Как видите, камины и стены я распорядился обшить
досками -- там за ними много ценных произведений искусства. Э, да тут
кто-то, я вижу, постарался, какие, право, солдаты все-таки разорители!
Хорошо, что мы заметили, не то пришлось бы отвечать вам.

Эта комната тоже из просторных, раньше она вся была увешана гобеленами.
Советую использовать для конференций.

-- Я здесь только для уборки, сэр. Распределением комнат займутся в
штабе бригады.

-- А, ну что ж, у вас работа нетрудная. Ваши предшественники были народ
вполне приличный. Конечно, им не следовало так обращаться с этим камином.
Как они только сумели? С виду такой прочный. Интересно, можно ли будет его
когда-нибудь починить?

Бригадный командир, вероятно, займет эту комнату под свой кабинет;
прежний, во всяком случае, выбрал именно ее. Здесь много картин, а вынести
нельзя: написаны прямо на стенах. Как видите, я сделал что мог, закрыл их по
возможности, завесил, но наши армейские до всего доберутся; вот добрались--
уже там, в углу. Тут была еще одна комната с картинами на стенах, вход
снаружи, со стороны террасы -- современная работа, но, на мой взгляд,
красивее всех в доме; у них это был узел связи, так они там живого места не
оставили. Жаль, надо сказать.

А этот страх божий был у них столовая. Я поэтому не стал и
загораживать, хотя вообще-то не велика беда, если бы и повредили.
Напоминает, по-моему, публичный дом, из тех, что пошикарнее, знаете, Maison
Japonaise1... А это буфетная.

Мы быстро завершили обход пустых, гулких покоев. Потом вышли на
террасу.

-- Вон там солдатские уборные и душевая, не знаю, зачем было ставить их
на самом виду, это еще до меня сделали. Впрочем, раньше за деревьями ничего
не было видно. Мы проложили сюда дорогу прямо от шоссе через те посадки --
не слишком живописно, зато удобно: очень много транспорта. Но парк
изуродовали, ничего не скажешь. Видите, вон там какой-то олух проехал прямо
через живую изгородь и снес кусок балюстрады -- трехтонка, а подумаешь,
тяжелый танк. А вот это фонтан, владелица дома им очень дорожит; молодые
офицеры завели было обычай плескаться в нем, и он уже заметно пострадал,
поэтому я обнес его колючей проволокой и выключил воду. Теперь там довольно
грязно, все шоферы швыряют в него окурки и обертки от сандвичей, а вымести
нельзя -- проволока мешает. Фантастическое сооружение, верно?..

Ну, если вы все осмотрели, я поеду. Всего наилучшего. Его шофер бросил
окурок в пустой бассейн фонтана, взял под козырек и распахнул дверцу машины.
Я тоже взял под козырек, и комендант уехал через пролом в шеренге лип,
окаймлявших аллею.

Хупер,-- сказал я, когда мои солдаты приступили к работе,-- как вы
думаете, могу я на полчаса оставить на вас команду?

1 Японский домик (франц ).

-- Я как раз сейчас думал, где бы разжиться чайком.

-- Что за вздор,-- сказал я.-- Они только начали.

-- Они жутко разозлились.

-- Пусть продолжают, ясно?

-- Есть. Железно.

Я не задержался в опустошенных комнатах первого этажа, а поднялся
наверх и пошел по знакомым коридорам, пробуя двери в комнаты, которые были
закрыты, открывая другие, до потолка набитые мебелью. Наконец навстречу мне
попалась старая горничная с чайным подносом в руках.

-- Господи,-- сказала она.-- Неужто это мистер Райдер?

-- Он самый. Я уже думал, что не встречу никого знакомого.

-- Миссис Хокинс наверху, в своей прежней комнате. Я как раз несу ей
чай

-- Я сам отнесу, если позволите,-- сказал я и, войдя через завешенную
дверь на лестницу без ковра, поднялся в детскую.

Няня Хокинс не узнала меня, пока я не назвался; мое появление поначалу
совсем вывело ее из равновесия; и только когда мы немного посидели с нею у
камина, к ней постепенно вернулась прежняя безмятежность. Она, совершенно не
менявшаяся все эти годы, теперь вдруг очень сильно постарела. Последние
перемены наступили для нее слишком поздно, она уже не в силах была их понять
и принять, зрение, пожаловалась она мне, у нее совсем ослабло, и она
справляется теперь только с самым простым рукоделием. Речь ее, отточенная за
долгие годы "образованных" разговоров, вновь приобрела мягкий крестьянский
распев времен ее молодости.

--...одна только я да две девушки и отец Мемблинг, бедняжка, вот что
разбомбило-то его, и ни кола ни двора, ни крыши над головой у него не было,
спасибо Джулия, добрая душа, взяла его сюда, а уж с нервами у него до того
плохо... И леди Брайдсхед, то есть Марчмейн уже теперь, ее по правильному
надо бы величать "ее светлость", только язык как-то не поворачивается, и с
ней то же самое было. Сначала-то, как Джулия с Корделией ушли на войну, она
сюда переехала с двумя мальчиками, ну, потом военные их отсюда выселили,
тогда они сняли дом в Лондоне, но и месяца в нем не прожили, а Брайди-то не
было, он со своим полком, как в прежние года его светлость, упокой господи
его душу, а тут их вдруг возьми да и разбомби, ничего не осталось, а мебель
свою она здесь держит, в каретном сарае Тогда она другой дом сняла, за
городом, а военные и этот забрали, вот она теперь и живет, слышно, в
гостинице где-то на взморье, а гостиница -- это не то что своим-то домом
жить, верно я говорю? Куда это годится...

...Слыхали вы вчера, как мистер Моттрем речь говорил? Уж так он этому
Гитлеру задал. Я сказала Эффи, девушке, что мне услужает: "Если только
Гитлер это слышит, говорю, ну и если он по-английски-то понимает, да только
едва ли, вот уж ему небось стыдно". Кто бы мог подумать, что мистер Моттрем
так далеко пойдет? И все друзья его, что здесь-то сколько раз бывали. Я
сказала мистеру Уилкоксу, он два раза в месяц меня обязательно навещает,
спасибо ему, из самого Мелстеда на автобусе добирается, вот я ему и говорю:
"Мы ангелов принимали, того не ведая",-- ведь мистер Уилкокс не жаловал
друзей мистера Моттрема, а я-то их никогда и не видела, но наслышана про них
ото всех вас, и Джулия их тоже не жаловала, а они вон как далеко пошли.

Под конец я ее спросил:

-- Вы получали что-нибудь от Джулии?

-- От Корделии вот только на прошлой неделе, а они там вместе с самого
первого дня, и Джулия приписала привет в низу страницы. Поживают обе хорошо,
правда, где это, им писать нельзя, но отец Мемблинг читает между строк, он
говорит, что в Палестине они, а Брайди со своим полком тоже там, вот как все
удачно получилось. Корделия пишет, они ждут с нетерпением, когда можно будет
после войны вернуться домой, да мы и все ждем того с нетерпением, вот только
доживу ли я, это уж как бог даст.

Я пробыл у нее полчаса и, уходя, посулился навещать почаще. Спустившись
в холл, я удостоверился, что ничего не сделано; Хупер встретил меня с
виноватым видом.

-- Им понадобилось срочно уйти за соломой для тюфяков. Я не знал, но
мне сказал сержант Блок. Не уверен, что они вернутся.

-- Не уверены? А какое приказание вы отдали?

-- Ну, я сказал сержанту, чтобы он привел их обратно, если будет смысл
возвращаться, то есть если останется время до обеда.

Было без малого двенадцать.

-- Вас опять надули, Хупер. Солому можно получить в любое время до
шести вечера.

-- Вот черт, извините, Райдер. Сержант Блок...

-- Я сам виноват, что ушел... Соберите ту же команду сразу после обеда,
приведите сюда и не отпускайте, пока работа не будет сделана.

-- Есть. Железно. А вы правда бывали в этом доме раньше?

-- Правда. Это дом моих близких друзей.-- И когда я произнес эти слова,
они прозвучали, на мой собственный слух, так же странно, как некогда слова
Себастьяна, когда он сказал не "Это мой дом", а "Здесь живет наша семья".

-- Непонятно, ей-богу, одно семейство в таком домище? Какой в нем прок?

-- Штаб бригады, мне кажется, нашел в нем какой-то прок.

-- Да, но не затем же он был построен, верно?

-- Верно,-- ответил я.-- Он был построен не затем. По-видимому, в этом
и состоит одно из удовольствий от строительства дома, как и от рождения
сына: в неведении, каким он вырастет. Не знаю. Я никогда ничего не строил; и
я утратил право наблюдать, как растет мой сын. Я бездомный, бездетный, никем
не любимый пожилой мужчина, Хупер.-- Он посмотрел на меня, не зная, всерьез
я говорю или шучу, решил, что шучу, и расхохотался.-- А теперь ступайте в
лагерь, да не попадайтесь на глаза батальонному, если он уже вернулся с
рекогносцировки, лучше пусть никто не знает, что мы ухлопали утро впустую.

-- Окей, Райдер.

Оставалась еще одна часть дома, где я до сих пор не побывал, и теперь я
направился туда. В часовне не заметно было следов недавнего запустения;
краски в стиле модерн были все так же ярки, перед алтарем, как прежде,
горела лампада в стиле модерн. Я произнес молитву, древний, недавно
выученный словесный канон, и ушел. По пути в лагерь под звуки обеденного
горна я думал так:

"Строителям были неведомы цели, которым послужит в грядущих веках их
произведение; они построили новый дом из камней, слагавших старый замок; год
за годом, поколение за поколением приукрашали и достраивали его; год за
годом великая жатва леса созревала в их парке; и вдруг ударили морозы и
наступил век Хупера; дом и парк опустели, и вся работа пошла насмарку;
quomodo sedet sola civitas. Суета сует, все -- суета.

И все-таки,-- продолжал я свою мысль, прибавляя шагу на пути в лагерь,
где горн после недолгого молчания начал играть второй сигнал и громко
выводил: "Пироги, пироги и кар-тош-ка!"-- и все-таки это еще не последнее
слово, это даже и не меткое слово, это -- мертвое слово десятилетней
давности.

Из дела строителей вышло нечто совсем ими не предусмотренное, как и из