он жил там один, в жестокой нищете, он беден, очень беден.
товали завтра?
тесь, что я хочу это отложить, - добавил он с мрачной улыбкой, - но я
совсем забыл. Послезавтра годовщина одного события в его жизни, пусть
это совершится послезавтра.
му чиновнику?
вместе с ним.
остановиться на том углу старой Пепкрес-роуд, где находится приходский
работный дом. Когда они приехали туда, уже совсем стемнело; пройдя вдоль
глухой стены перед Ветеринарным госпиталем, они свернули в маленькую бо-
ковую улицу, которая называется, или в то время называлась, Литтл Кол-
ледж-стрит, и какой бы ни была она теперь, но в те дни являлась довольно
жалкой улицей, окруженной полями и канавами. Надвинув на глаза дорожную
шляпу и завернувшись в плащ, Хейлинг остановился перед самым жалким до-
мом на этой улице и тихо постучал в дверь. Ее тотчас же открыла женщина,
которая, узнав его, сделала реверанс, а Хейлинг, шепотом приказав поли-
цейскому чиновнику остаться внизу, осторожно поднялся по лестнице и, от-
крыв дверь комнаты, выходящей на улицу, быстро вошел. Тот, кого он искал
и так ненавидел - теперь это был дряхлый старик, - сидел за простым сос-
новым столом, на котором стояла жалкая свеча. Старик вздрогнул, когда
вошел незнакомец, и с трудом встал.
повернулся лицом к старику.
стула и, сжимая руки, смотрел на посетителя с отвращением и страхом.
потребовал от вас жизнь, которую вы должны были отдать мне за жизнь мое-
го ребенка. Старик! Над бездыханным телом вашей дочери я поклялся посвя-
тить свою жизнь мести. Я не уклонялся от этого намерения ни на мгно-
венье, но если бы уклонился, одно воспоминание об ее покорном стра-
дальческом взгляде, когда она умирала, или об изможденном лице невинного
ребенка придало бы мне сил для осуществления замысла. Мой первый акт
отмщения вы помните хорошо, сегодня - последний.
С сегодняшней ночи вы будете заживо погребены в той самой могиле, на ко-
торую обрекли ее... в тюрьме, без надежды покинуть...
поставил ее на стол и вышел из комнаты.
дал знак чиновнику идти вслед за ним на улицу. - Мне кажется, он болен.
бездыханным.
кладбищ Кента, где полевые цветы пестреют в траве и спокойный пейзаж об-
рамляет прекраснейший уголок в саду Англии, покоятся останки молодой ма-
тери и ее кроткого ребенка. Но прах отца не смешался с их прахом, и, на-
чиная с той ночи, поверенный не мог добыть никаких сведений о дальнейшей
судьбе своего странного клиента".
пальто, надел их с величайшим спокойствием и, не прибавив больше ни сло-
ва, медленно удалился. Так как джентльмен с мозаичными запонками заснул,
а большая часть присутствующих увлеклась веселой забавой - капала ему в
грог сало с подтаявшей свечи, то мистер Пиквик вышел, никем не замечен-
ный, и, расплатившись за себя и за мистера Уэллера, покинул вместе с
этим джентльменом обитель "Сороки и Пня".
чение с леди средних лет в желтых папильотках
у своего любящего сына, когда тот явился во двор гостиницы "Бык" в Уайт-
чепле, с дорожным саком и небольшим чемоданом.
лер-младший, складывая свою ношу на дворе и усаживаясь на нее. - Сейчас
прибудет и сам хозяин.
- Как поживает сегодня мачеха?
мистер Уэллер. - За последнее время она вроде как в методистский орден
записалась, Сэмми, и она на редкость благочестива, уж это верно. Она
слишком хороша для меня, Сэмми. Я чувствую, что я ее не заслуживаю.
стороны.
какую-то выдумку, будто взрослые люди рождаются снова, Сэмми; новое рож-
дение, - так, кажется, это у них называется. Очень бы мне хотелось пос-
мотреть, как эта система работает, Сэмми. Очень бы мне хотелось видеть
новое рождение твоей мачехи. Уж я бы ее спровадил к кормилице!
тер Уэллер после непродолжительного молчания, в течение которого он мно-
гозначительно постукивал себя указательным пальцем по носу. - Как ты ду-
маешь, что они устроили на днях, Сэмми?
называют своим пастырем, - сказал мистер Уэллер. - Я стоял и глазел у
нашей лавочки с картинками, вдруг вижу маленькое объявление: "Билеты -
полкроны. Со всеми заявлениями обращаться в комитет. Секретарь миссис
Уэллер". А когда пришел домой, вижу - этот комитет заседает у нас в зад-
ней комнате. Четырнадцать женщин. Ты бы их послушал, Сэмми! Выносили ре-
золюции, голосовали смету, и всякая такая потеха. Ну, тут твоя мачеха
пристала, чтобы и я пошел, да я и сам думал, что надо идти, увижу дико-
винные вещи, я и записался на билет. В пятницу вечером, в шесть часов, я
нарядился, и мы отправились со старухой; поднимаемся на второй этаж, там
стол накрыт на тридцать человек и целая куча женщин, начинают шептаться
и глазеть на меня, словно никогда не видывали довольно плотного
джентльмена лет пятидесяти восьми. Сидим. Вдруг поднимается суматоха на
лестнице, вбегает долговязый парень с красным носом и в белом галстуке и
кричит: "Се грядет пастырь навестить свое верное стадо!" - и входит жир-
ный молодец в черном, с широкой белой физиономией, улыбается - прямо ци-
ферблат. Ну, и пошла потеха, Сэмми! "Поцелуй мира", - говорит пастырь и
пошел целовать женщин всех подряд, а когда кончил, за дело принялся
красноносый. Только я подумал, не начать ли и мне, - нужно сказать, со
мной рядом сидела очень приятная леди, - как вдруг появляется твоя маче-
ха с чаем, - она внизу кипятила чайник. За дело принялись не на шутку.
Какой оглушительный гомон, Сэмми, пока заваривали чай, какая молитва пе-
ред едой, как ели и пили! А поглядел бы ты, как пастор набросился на
ветчину и пышки! В жизни не видал такого мастера по части еды и питья...
никогда не видал! Красноносый тоже был не из тех, кого выгодно нанять за
харчи, но куда ему до пастыря! Ну, напились чаю, спели еще гимн, и пас-
тырь начал проповедь, и очень хорошо проповедовал, если вспомнить, как
он набил себе живот пышками. Вдруг он приосанился да как заорет: "Где
грешник? Где жалкий грешник?" Тут все женщины воззрились на меня и давай
стонать, точно вот-вот помрут. Довольно-таки странно, но я все-таки мол-
чу. Вдруг он снова приосанивается, смотрит на меня во все глаза и гово-
рит: "Где грешник? Где жалкий грешник?" А все женщины опять застонали, в
десять раз громче. Я тогда малость рассвирепел, шагнул вперед и говорю:
"Друг мой, говорю, это замечание вы сделали на мой счет?" Вместо того
чтобы извиниться, как полагается джентльмену, он начал браниться еще пу-
ще: назвал меня сосудом, Сэмми, сосудом гнева и всякими такими именами.
Тут кровь у меня, регулярно, вскипела, и сперва я влепил две-три оплеухи
ему самому, потом еще две-три для передачи красноносому, с тем и ушел.
Послушал бы ты, Сэмми, как визжали женщины, когда вытаскивали пастыря
из-под стола... Ба! А вот и командир, в натуральную величину! В это вре-
мя мистер Пиквик вышел из кэба и вошел во двор.
вым носом и синими очками, который выкарабкался из другого кэба одновре-
менно с мистером Пиквиком. - В Ипсуич, сэр?
жеволосый. - Решительно мы едем на месте!
привычкой загадочно выражаться и птичьей манерой вскидывать голову после
каждой произнесенной фразы, улыбнулся, словно сделал одно из удиви-
тельнейших открытий, какие когда-либо выпадали на долю мудреца.
Шломо Вульф
Корнев Павел
Якубенко Николай
Шилова Юлия
Посняков Андрей
Прозоров Александр