шляпы-канотье, получившие местное название "тортик".
результатом халтурной работы заезжего дантиста, который решил
вырубить с корнем самую обычную инфекцию. Флорентино Ариса
испытывал такой ужас перед бормашиной, что не ходил к зубному
врачу, несмотря на постоянную зубную боль, пока, наконец,
терпеть стало невмочь. Мать перепугалась, услыхав, как он ночь
напролет безутешно стонет в соседней комнате, ей показалось,
что стонет он так, как в былые времена, почти уже
растворившиеся в тумане ее памяти, но когда она заставила его
открыть рот, чтобы посмотреть, где на этот раз болит у него
любовь, то обнаружила во рту нарывы.
негру-гиганту в гамашах и штанах для верховой езды, который
плавал на речных пароходах с целым зубоврачебным кабинетом,
умещавшимся в котомках, какие носят управляющие, да и сам он
смахивал на бродячего управляющего ужасами. Заглянув в рот
Флорентино Арисы, он решил, что надо вырвать ему все зубы,
включая и здоровые, дабы раз и навсегда избавить от всяких
напастей. В отличие от того, что было с лысиной, этот
варварский метод не озаботил Флорентино Арису, разве что
немного пугало предстоящее истязание без наркоза. Не была ему
противна и мысль об искусственной челюсти, во-первых, потому,
что одним из приятных воспоминаний детства был ярмарочный
фокусник, который вынимал изо рта вставные челюсти и, не
переставая разговаривать, выкладывал их на стол, а во-вторых,
потому, что ставился крест на зубной боли, которая мучила его с
детства так же неотступно и жестоко, как любовь. Он не увидел в
этом коварного подвоха старости, каким представлялась ему
лысина, он был уверен, что, несмотря на едкий запах
вулканизированного каучука, сам он с ортопедической улыбкой
будет выглядеть гораздо более опрятно. И, не сопротивляясь,
отдал себя во власть доктора Адоная, который терзал его своими
щипцами без наркоза, а затем со стоицизмом тяжелогруженого осла
перенес период заживления.
производили над ним самим. Он испытывал особый интерес к
искусственным челюстям после одного из первых плаваний по реке
Магдалене, а виною всему была его маниакальная страсть к
бельканто. Однажды ночью, в полнолуние, где-то неподалеку от
порта Гамарра, он поспорил с немецким землемером, что разбудит
весь животный мир сельвы неаполитанской песней, которую
исполнит на капитанском мостике. И чуть было не выиграл. Уже
слышно было над темной рекою, как в заводях захлопали крыльями
серые цапли, как забили хвостами кайманы и рыба-бешенка
заметалась, пытаясь выбраться на твердую землю, но вдруг на
самой верхней ноте, когда все боялись, как бы у певца не
лопнули от напряжения жилы, с последним выдохом изо рта у него
выскочила искусственная челюсть и пошла на дно реки.
Тенерифе, пока срочно изготавливали новые зубы. Челюсть вышла
великолепная. Но во время обратного плавания, когда дядюшка
Леон XII пытался объяснить капитану, каким образом он потерял
искусственную челюсть, он вдохнул всей грудью жаркий воздух
сельвы и взял самую высокую ноту, на какую был способен,
продержал ее сколько мог, до последнего, чтобы вспугнуть
кайманов, которые грелись на солнце и, не мигая, наблюдали за
проходящим мимо пароходом, и новая челюсть точно так же
выскочила у него изо рта и ушла на дно. С тех пор он держал
запасные зубы повсюду, в разных местах - дома, в конторе, в
ящике письменного стола, и на каждом из трех пароходов
компании. И кроме того, отправляясь обедать вне дома, он уносил
в кармане, в коробочке из-под таблеток от кашля, запасную
челюсть, потому что однажды, на загородном обеде, он жевал
жареное мясо, и челюсть сломалась. Боясь, как бы племянник не
стал жертвой подобного сюрприза, дядюшка Леон XII велел доктору
Адонаю изготовить для него сразу две искусственные челюсти:
одну из дешевых материалов, на каждый день, для пользования в
конторе, а другую - для воскресных и праздничных дней, с
золотым проблеском на том зубе, что открывался в улыбке, и этот
дополнительный штрих придавал челюсти особое правдоподобие. И
вот в Пальмовое воскресенье Флорентино Ариса снова вышел на
улицу в совершенно новом обличье, с такой безупречной улыбкой,
что ему показалось, будто кто-то совершенно другой занял его
место в этом мире.
Ариса остался в доме один. Это было самое подходящее место для
его образа любви, потому что дом стоял на тихой улочке, хотя
многочисленные глядевшие на него окна соседних домов и наводили
на мысль о не меньшем количестве глаз, глядевших из-за
занавесок. Однако главной заботой Флорентино Арисы было счастье
Фермины Дасы, и только ее одной, и потому он предпочел потерять
массу возможностей за шесть самых плодотворных лет, но не
запятнать свой дом другими любовями. К счастью, каждая
следующая ступень, на которую он поднимался в Карибском речном
пароходстве, давала ему новые привилегии, главным образом
скрытые, и одна из самых полезных - возможность пользоваться
конторой по ночам, а также в воскресные и праздничные дни к
удовольствию смотрителей. Однажды Флорентино Ариса - он был
тогда первым вице-президентом - начал забавляться любовью с
девицей, приходившей по воскресеньям убирать в конторе, и уже
расположился на стуле за письменным столом, а она- сверху, как
вдруг дверь отворилась. Дядюшка Леон XII заглянул в кабинет,
словно ошибся дверью, и уставился поверх очков на перепуганного
племянника. "Черт возьми! - проговорил дядюшка без малейшего
удивления. - Неуемный ходок, весь в папашу!" И прежде чем
закрыть дверь, сказал, устремив взгляд в пустоту:
честью, я не видел вашего лица.
Флорентино Арисе работать было невозможно. В понедельник толпою
ввалились электрики и установили на потолке лопастной
вентилятор. Затем без предупреждения явились замочники и с
военным грохотом поставили на двери засов, чтобы можно было
запираться изнутри. Приходили столяры и, ни слова не говоря,
что-то измеряли, за ними обойщики приносили образцы кретона и
смотрели, подходят ли они к цвету стен, и на следующей неделе
через окно втащили - поскольку не проходила в дверь - огромную
двуспальную софу с обивкой в вакхических цветах. Работали они в
самое непредсказуемое время и с настойчивостью, которая не
выглядела случайной, а каждому, кто возражал, говорили одно и
то же: "Приказ Генеральной дирекции". Флорентино Ариса так
никогда и не узнал, было ли это вторжение любезностью со
стороны дядюшки, следившего за неуемной любовной деятельностью
племянника, или же то был свойственный только ему способ
указать племяннику на недозволенность его поведения. До
истинной причины он не додумался, а истина состояла в том, что
дядюшка Леон XII желал его поощрить, поскольку и до него дошел
слушок, будто склонности племянника отличны от тех, к каким
привержено большинство мужчин, и это его чрезвычайно заботило,
ибо мешало сделать своим преемником.
прочном браке шестьдесят лет и всегда похвалялся, что по
воскресеньям не работает. У него было четверо сыновней и одна
дочь, и всех их он готовил в наследники своей империи, но жизнь
уготовила ему долю, которая была уделом расхожей литературы его
времени, но никто не думал, что такое случается в жизни: все
четыре сына умерли один за другим, едва успев занять
руководящие посты, а дочь оказалась начисто лишенной призвания
к речному делу и предпочла умереть, созерцая из окошка, с
высоты пятидесяти метров, суда на Гудзоне. Разумеется, хватало
таких, кто за верное выдавал россказни, будто бы этот мрачный
Флорентино Ариса, со своим вампирским зонтиком, не остался в
стороне от того, что произошло сразу столько случайностей.
предписанию врачей, - Флорентино Ариса начал ощутимо жертвовать
своими воскресными любовными занятиями. Он стал сопровождать
дядюшку в его загородный приют на одном из первых появившихся в
городе автомобилей, у которого рычаг управления имел такую
отдачу, что первому шоферу оторвало руку. Они разговаривали
часы напролет, отрешенно лежа в гамаке, на шнурах которого было
вышито дядюшкино имя, и повернувшись спиною к морю, в старинном
имении с рабами, где с террас, сплошь в цветущих астромелиях,
видны были заснеженные горные хребты. Флорентино Арисе всегда
трудно было говорить с дядюшкой о чем-нибудь ином, кроме
речного судоходства, особенно в эти долго не наступавшие
вечера, где смерть всегда была невидимым гостем. Дядюшку Леона
XII постоянно мучила одна забота - чтобы речное судоходство не
попало в руки дельцов, связанных с крупными европейскими
объединениями. "Речное судоходство всегда было в руках у крутых
Афанасьев Роман
Маркелов Олег
Сертаков Виталий
Посняков Андрей
Земляной Андрей
Конан-Дойль Артур