-- и опять через двести лет, самолюбивый неудачник отведет душу на мечтающих
о довольстве простаках (если только не будет моего мира, где каждый сам по
себе, и нет равенства, и нет властей, -- впрочем, если не хотите, не надо,
мне решительно всг равно).
открытки с нее, где всг так просторно, отрада извозчиков, подолы дам в
кушачках, метущие пыль, -- но те же жирные цветочницы). Псевдо-парижский
пошиб Унтер-ден-Линдена. Узость торговых улиц за ним. Мост, баржа и чайки.
Мертвые глаза старых гостиниц второго, третьего, сотого разряда. Еще
несколько минут езды, и вот -- вокзал.
взбегающую по ступеням. Она взбегала, прижав к бокам розовые локти, зажав
сумку, -- и когда он ее полуобнял, догнав, она обернулась с той нежной,
матовой улыбкой, с той счастливой грустью в глазах, которыми она встречала
его наедине. "Слушай", -- сказала она суетливо, -- "я опаздываю, бежим". Но
он ответил, что уже распрощался с ними и подождет ее внизу.
покрывавших свод (но уже совсем мягких и отрешенных, как волнистое их таяние
на зеленоватом плафоне), и там, в узком просвете, небо было раскалено, а
напротив, как медь, горело окно и металлические буквы. Длинная тень
носильщика, катящая тень тачки, втянула эту тень в себя, но она опять острым
углом выперла на повороте.
из вагона. -- Но ты, во всяком случае, возьми отпуск в августе и приезжай к
нам, -- посмотрим, может быть и совсем останешься".
увези их, пожалуйста".
Годунов тебя впустит", -- добавила Марианна Николаевна примирительно.
Иванович, из-за жениного полного плеча. -- Ах, Зинка, Зинка, -- вот приедешь
к нам, на велосипеде будешь кататься, молоко хлестать, -- лафа!".
Щеголев, как черепаха, втянул голову (а, сев, вероятно, крякнул).
и от последнего солнечного луча бронзовый блеск пробежал у нее в зрачках,
когда она подлетела к Федору Константиновичу. Они поцеловались так, словно
она только-что приехала издалека, после долгой разлуки.
наверное, безумно голоден".
ликующей, говорливой свободы, которую я так, так предвкушал? Я словно отвык
от нее или не могу с ней, прежней, примениться к этой свободе.
молчания (они шли к остановке автобуса).
остротой разрешить стеснение чувств.
он уловил в ее тоне какой-то приподнятый звон, по-своему отвечавший его
собственному замешательству и тем самым подчеркивавший и усиливавший его.
Зина сказала: "Жалованье я получаю только завтра, так что у меня сейчас
всего две марки. Сколько у тебя?".
больше половины уже ухнуло".
не очень".
Я не умею делать даже яичницу. Надо будет подумать, как устроиться. А сейчас
я знаю отличное место".
света улицы осунулись и поседели, а небо было светло, широко, в облачках,
отороченных фламинговым пухом. "Смотри, готовы фоточки".
прямая и светлая, с тесно составленными ногами, и тень липового ствола
поперек панели, как опущенный перед ней шлагбаум; Зина, боком сидящая на
подоконнике с солнечным венцом вокруг головы; Зина за работой, плохо
вышедшая, темнолицая, -- зато на первом плане -- царственная машинка, с
блеском на рычажке каретки.
трамвайный билет в целофане, вынула зеркальце, посмотрела, оскалившись на
пломбу в переднем зубе, положила обратно, защелкнула сумку, опустила ее к
себе на колени, посмотрела себе на плечо, смахнула пушинку, надела перчатки,
повернула голову к окну, -- всг это необыкновенно быстро, с движением на
лице, с миганием, с каким-то внутренним покусыванием и втягиванием щек. Но
теперь она сидела неподвижно, сухожилье было натянуто на бледной шее, руки в
белых перчатках лежали на зеркальной коже сумки.
дама (где я ее видел?), с глазастой, дрожащей собачкой подмышкой, рванулась
к выходу, шатаясь, борясь с призраками, и Зина посмотрела вверх на нее
беглым небесным взглядом.
обижена, что я ей не звоню. В общем, совершенно лишняя дама".
не размажь".
приподнявшись, сев опять от толчка, поднявшись окончательно, вылавливая, как
из воды, сумку.
возвращавшимися после каких-то гражданских оргий, чем-то махавшими, что-то
выкрикивавшими молодыми людьми. Посреди бездревесного сквера, состоявшего из
большого продолговатого цветника, обведенного дорожкой, цвела армия роз.
Открытый загончик ресторана (шесть столиков) против этого сквера был отделен
от панели беленым барьером с петуньями поверху.
соус, а к золотой каемке моего пивного стакана вчера льнула губа с
язвочкой... Туман какой-то грусти обволок Зину -- ее щеки, прищуренные
глаза, душку на шее, косточку, -- и этому как-то способствовал бледный дым
ее папиросы. Шаркание прохожих, как бы месило сгущавшуюся темноту.
высока, что даже грома мотора не было слышно.
прежде думал о том, как с ней выскользнет из плена, постепенно
утвердившегося за время их встреч, постепенно ставшего привычным, хотя был
основан на чем-то искусственном и, в сущности, недостойном того значения,
которое оно приобрело: теперь казалось непонятным, почему в любой из этих
четырехсот пятидесяти пяти дней они просто не съехали со щеголевской
квартиры, чтобы поселиться вдвоем; но вместе с тем он подразумно знал, что
эта внешняя помеха была только предлогом, только показным приемом судьбы,
наспех поставившей первую попавшуюся под руку загородку, чтобы тем временем
заняться важным, сложным делом, внутренней необходимостью которого была как
раз задержка развития, зависевшая будто бы от житейской преграды.
Зины и при участии теплой вогнутой темноты, сразу за вырезным озарением
петуний) он окончательно нашел в мысли о методах судьбы то, что служило
нитью, тайной душой, шахматной идеей для едва еще задуманного "романа", о
котором он накануне вскольз сообщал матери. Об этом то он и заговорил
сейчас, так заговорил, словно это было только лучшее, естественнейшее
выражение счастья, -- которое тут же, побочно, в более общедоступном
издании, выражалось такими вещами, как бархатистость воздуха, три липовых
изумрудных листа, попавших в фонарный свет, холод пива, лунные вулканы
картофельного пюре, смутный говор, шаги, звезда среди развалин туч...
судьбы в нашем отношении. Подумай, как она за это принялась три года с
лишним тому назад... Первая попытка свести нас: аляповатая, громоздкая! Одна
перевозка мебели чего стоила... Тут было что-то такое размашистое, "средств
не жалею", -- шутка ли сказать, -- перевезти в дом, куда я только-что
въехал, Лоренцов и всю их обстановку! Идея была грубая: через жену Лоренца
познакомить меня с тобой, -- а для ускорения был взят Романов, позвавший
меня на вечеринку к ним. Но тут-то судьба и дала маху: посредник был взят
неудачный, неприятный мне, -- и получилось как раз обратное: из-за него я
стал избегать знакомства с Лоренцами, -- так что всг это громоздкое
построение пошло к чорту, судьба осталась с мебельным фургоном на руках,
затраты не окупились".
-- и отомстить".
обещавшую успех, потому что я-то нуждался в деньгах и должен был бы
ухватиться за предложенную работу, -- помочь незнакомой барышне с переводом
каких-то документов; но и это не вышло. Во-первых, потому что адвокат
Василенко Иван
Володихин Дмитрий
Шилова Юлия
Роллинс Джеймс
Орлов Алекс
Самойлова Елена