заковыристую фразу из немногочисленных, но столь смысловыми оттенками
богатых глаголов, что, право, неизвестно, хватило бы во всем нашем
синтаксисе знаков препинания для воспроизведения шедевра на бумаге со всеми
его красотами и нюансами.
смиренная чья-то просьба отворить.
резким движением впустил коридорный желтый свет в зыбкую свою темноту. Но
свет вспыхнул и в ту же секунду померк, на грудь Евгению упала Mapa.
гадкая, подлая, низкая, но это жизнь. Я недостойна тебя, я знаю, ты один
любишь меня, я знаю, я знаю... Ну, сделай со мной что хочешь, только прости,
только зла не держи, только люби...
краля, увы, опровергая хоть в мелочи, но бесконечно автору дорогого
(несмотря на авторитетную неприязнь Бунина и Горького) русского памфлетиста.
Нет, положительно нельзя в иные минуты без колебания утверждать, будто
порода человеческая определяется как двуногая и неблагодарная. Решительно
невозможно.
ответственный момент, автор уступает перо старшему, борозды испортить не
могущему собрату) мешался (впрочем, без голубиного помета обошлось) с гнилым
душком разлагающейся курятины по-карловарски. О!
возможно, сомневаясь, какой букве, "г" или "к", следует отдать
предпочтение.- Так еще нельзя.
коктейлем. Поезд явственно останавливался.
спал, вагон спал, весь поезд спал, он открыл дверь и ступил на серебристый
асфальт. На перроне у входа в двухэтажное, с башенкой здание прохаживалась
девушка в железнодорожной шинели.
фонарей и глянули чересчур даже пристально. Агапов кивнул.- Идемте в
медпункт.
слово "изделие" произнес не он, его сказала дежурная, в помещении при
нормальном освещении оказавшаяся совсем молодой девкой с поволокой в глазах
и легким ректификатным румянцем на лбу и щеках. Штучка выбрал другое слово,
длинное, от обилия согласных почти непроизносимое.
оцепенение. - Ну. скажи, что тебе, и дам.
второго пути отправляется...".
три, достав, правда, не из шкафчика с красным крестом, а из внутреннего
кармана шинели.- Приходи еще, если не поможет,- не унимаясь, крикнула уже
вослед.
перил, быстрее, быстрее...
перебрался через пути и взобрался на платформу, уже ехал без стука и лязга,
набирая ход.
увы, лишь запертые двери, ускоряясь, мелькали, обгоняя его. 7... 8... 9...
10... 11...
сделал три бессмысленных шага и замер, но не обхватив руками горемычную свою
голову, не заглушив отчаянным стоном паровозный гудок, нет, цыкнул языком и
в очередной раз освободился от клейкой взвеси, мучившей его весь этот вечер
с момента поспешного употребления салата "столичный" невиданной обильностью.
Навесил на мимо пролетающую зелень сгусток горячей слюны и выдохнул в ночь
остатки своего детского чувства, светлой упрямой веры.
благодаря невероятному для своего земного естества мистическому откровению,
всеобщую взаимосвязь элементов мироздания. И плюнул еще раз, и качнул
головой, и в эту секунду печального просветления, о Боже, ощутил вдруг
движение там, где уж никак, никак не ожидал.
ВЫХОДИ НА БУКВУ "С"
человека пойман в видоискатель, пружина затвора отмерила выдержку. Есть,
редкий кадр. Но с утолением охотничьего азарта, может быть, все же -
грустный, печальный, обидный? Или трагичный?
бессмысленное и утомительное дознание, и маньяк с рассеченным лбом тычет
пальцем в невинного, но чужой кровью перепачканного Эбби Роуда и с
непобедимым упрямством безумца повторяет:
малахольного Колю, сутки назад так счастливо отъехавшего - "Зайка, Зайка, я
тебя вижу" - и приехавшего сегодня, сейчас, раньше времени, низвергнутого с
небес в каких-то трехстах, может быть, километрах от столичного перрона, от
лужниковской аллеи, где на скамейке под липами девочка Ира, конечно же,
баюкает глазастую малышку, укутанную в японскую цветную с люрексом
псевдорусскую шаль.
ибо, вглядываясь в скупую перекличку ночных огней, мы видим,- Штучка не
одинок в синеве, только-только начавшей обретать предрассветную
прозрачность. Некто бритый, подставляя заживающее лицо прохладному дыханию
нечерноземной равнины, движется, словно по азимуту, на отдельно стоящего
неудачника. И этот некто, alas. Лысый.
и приступить к рассказу, и... ну, разве одно лишь себе позволив,- начать
издалека.
произошло и оказалось достойным скорее легкой иронии, чем слез и молчаливых
раздумий.
бесконечно одинок, как он сам себе это воображал. Помните, у стойки с
окаменевшими конфетами "Кара-Кумы" Штучка обернулся и обращенного на себя
взора не увидел, но всего лишь постольку, поскольку смотрел он через правое
плечо влево по ходу, а если бы шею напряг или развернулся вообще, если бы
охватил взором всю панораму от углу к углу, то в правом дальнем
исключительно бы пристальный взгляд встретил, полный такой желтизны, каковая
только и возможна в середине двухнедельного запоя.
прозаической поэмы-бухтины "Шестопаловский балакирь" Егор Гаврилович
Остяков.
потрескавшихся губ почти не разлепляя,- Что им всем надо, что ей надо? -
вопрошал Остяков, огненное свое око переводя на оставленных Евгением вдвоем
Гаганова и Мару.
риторическим вопросом разницы не видя, отпустил лучезарную улыбку в сторону
от первой благовонной затяжки зардевшейся Мары и принялся втолковывать Егору
Гавриловичу какую-то убогую ахинею, логически подводившую, как в конце
концов оказалось, к следующей бессмертной сентенции: "Красиво жить не
запретишь".
ничего не видит и не слышит. Весь мир на некоторое время заслонила от него
тлеющая меж Мариными указательным и средним сигарета, и от этого
сатанинского зрелища глаза Остякова наливаются кровью и голубая пульсирует
жилка на багровом лбу.
совсем напрасно употребил искусство дипломатии южносибирский наш классик,
всех окрестных мартенов и домен, шахт и прокатных станов баян, Василий
Козьмич Космодемьянов. И ведь как осторожен был в своем творчестве наш метр
и дюма-пэр, сюжетов вне энтузиазма первых пятилеток не искал, ощущая
естественную слабость, дорожил добрым именем, не брался исследовать
психологию и жизненные коллизии нынешних поколений, а тут вдруг живому
человеку взял да и посоветовал, помог, посодействовал, думал взбодрить,
поддержать, и вот вам результат,- год державшийся Остяков развязал.
оправдание, конечно, слабости душевной, но объяснить, отчего по пути из
железнодорожной кассы в "союз" он вдруг завернул в ту самую стекляшку,
Нортон Андрэ
Контровский Владимир
Суворов Виктор
Посняков Андрей
Шилова Юлия
Березин Федор