Чтение 70–й страницы книги ~Анахрон-1~

игрушками.
Коробка с игрушками была большая, еще дореволюционная, многоярусная. На крышке
карамельно-благостный Санта-клаус одарял из огромного мешка розовощеких,
упитанных немецких ребятишек в коротких штанишках.
Постепенно старинные игрушки разбивались, замещаясь более новыми. Теперь в этой
коробке хранилась, можно сказать, история страны за последнее столетие. Кроме
антиквариата, были здесь шары и звезды могучего стекла сталинской закалки.
Игрушки тридцатых годов, сделанные из бересты и папье-маше: олешки, медвешки и
прочие головешки, а также пионерка Катя в пилотке со звездой и с мячом под
мышкой. Сберегались усыпанные блестками гэдээровские шарики семидесятых годов.
Хранилось и несколько жидких ублюдков, произведенных в нищие перестроечные годы.
Сигизмунд с умилением вновь увидел пластмассовые снежинки - спутники его детских
лет.
Водружая на макушку красную звезду, Сигизмунд усмехался: хитрый тоталитаризм
заменил Вифлеемскую звезду Кремлевской. Звезда была послевоенных годов, толстая,
очень советская. Она идеально гармонировала с Гимном Советского Союза. И,
главное, была небьющаяся. То есть, при желании ее, конечно, можно было
разбить...
Была роскошная пика - сперва из старого набора, "родная", потом гэдээровская, с
колокольчиками, но обе бесславно разбились. Чего не скажешь о звезде. Ура,
товарищи.
Сигизмунд украшал елку и думал о том, какое это печальное занятие. По-настоящему
он в последний раз радовался Новому Году в одиннадцать лет. И больше эта светлая
радость его не посещала. По инерции еще несколько лет ждал Нового Года. Из-за
подарков, наверное. А потом и вовсе перестал ставить елку. Одно время надеялся,
что Ярополк поможет вновь вернуться в эту праздничную безмятежность. Но Ярополк
был слишком мал, когда они с Натальей разошлись.
Так что после развода Сигизмунд впервые наряжал елку. Брал в руки шарик за
шариком, и его захлестывало воспоминаниями. Вспомнилось вдруг, что у матери было
красное кремпленовое платье с длинной молнией на спине - она всегда выгоняла
Сигизмунда из комнаты и просила отца помочь застегнуть эту молнию. И другие
воспоминания, такие же мелкие и болезненные.
Открылась дверь. Сигизмунд замер со стеклянными бусами в руках. Поскрипев
паркетом, Лантхильда сказала басом:
- Сигисмундс...
Долго молчала, бедная, охрипла, должно быть.
- Йаа-а, - с удовольствием отозвался Сигизмунд. - Привет, заключенная.
Она не ответила. Сигизмунд обернулся. Лантхильда смотрела на елку, широко
раскрыв глаза. Будто не верила увиденному.
- Что, нравится?
- Терва, - начала она объяснять.
- Это, Лантхильд, елка. Йоолкис, - перевел Сигизмунд для лучшего понимания. -
Елочка-елочка, зеленая иголочка. О танненбаум, о танненбаум...
- Нии, терва, - упрямо повторила Лантхильда.
- Ты меня слушай! - рассердился Сигизмунд. - Праздник такой есть. Ноовый Гоодс.
- Годс, - обрадовалась Лантхильда. Закивала. - Терва йолис годс ист.
- Вот и я о том, - легко согласился Сигизмунд.
Она еще немного понаблюдала, как Сигизмунд наряжает елку, а потом сбегала в свою
комнату и вернулась с гирляндой, которую он ей подарил. Протянула. Сигизмунд
опутал елку гирляндой, воткнул в розетку. Гирлянда заморгала, игрушки
заблестели, пионерка Катя разрумянилась.
- Так. Работает.
Выключил.
Лантхильда держалась как ни в чем не бывало. Будто и не просидела несколько дней
взаперти по собственной дурости. Для чего только ого смотрит? Там ясно сказано:
"LIBRESSE" куда надо - и плясать, плясать!..
Сигизмунд решил отрешиться от девкиных странностей. Каждый по-своему с ума
сходит. Был бы человек хороший. Он чувствовал, что правильно поступил, оставшись
дома с Лантхильдой. Она была именно тем человеком, который поможет ему вернуть
Новый Год. В полном смысле этого некогда светлого и доброго праздника.
Для Аськи хорошо попраздновать - это ужраться и учинить ряд последовательных
безобразий, с последующим воспоминанием о том, кто какие подвиги совершал.
Родители будут уныло смотреть телевизор, есть салаты и рано лягут спать. О
Наталье с тещей лучше не думать - теща после второй стопочки любит пилить
зятя...
Обернулся к Лантхильде.
- Итан хочешь, Лантхильд?
Девка не чинилась. Энергично закивала.
Сигизмунд убрал коробку на пианино, чтобы кобель не разорил. Отправились итан. И
фретан, конечно, тоже - неподвижно лежавший хундс ожил и побежал впереди людей.
* * *
Весь вечер тридцатого декабря Лантхильда была задумчива. На удивление. То и дело
замирала с приоткрытым ртом и застывшими глазами. Время от времени Сигизмунд
ловил на себе ее испытующие взгляды. Какая мысль ворочалась, медленно рождаясь в
ее голове, понять было трудно.
Увязалась с ним на вечернюю прогулку. Сигизмунд не возражал, напротив - пусть
проветрится. А то уж зеленая стала.
После прогулки про "йоль" выспрашивала.
- Ель? Елка то есть. Дерево такое, - объяснял Сигизмунд, как умел.
- Нии. Йоль. Долдс. Винтрос.
Сигизмунд развел руками, показывая, что не понимает. Лантхильда вздохнула и
снова погрузилась в свою задумчивость.
Ближе к ночи заявилась в гостиную с носовым платком в руке. Подсела к Сигизмунду
на спальник (он лежал и бездумно пялился в ого). Показала на носовой платок.
Сигизмунд сел, взял платок, показал, как нос вытирать надлежит. Лантхильда,
сердясь, отобрала у него платок. Показала, что за уголочек надо взять.
Забавляясь, Сигизмунд послушался. Лантхильда взяла платок за другой уголочек и
дернула. Вырвала платок.
- Ты чего?
Она заговорила, нетерпеливо что-то втолковывая. Снова всунула ему уголок платка.
Показала, чтоб крепче держал.
На этот раз платок разорвался пополам. Лантхильда его заранее надрезала.
- Ну, и что теперь с этим делать?
Лантхильда встала со спальника, подобралась к елке и привязала свой обрывок на
ветку. Настойчиво стала звать Сигизмунда. Мол, делай то же самое.
Ему было лень вставать. Но девка проявила тут недюжинное упорство. Телевизор
выключила.
- Ну, коли так... А для чего тебе это надо? - Напрягся, вспомнил: - Духве?..
- Надо, - решительно сказала Лантхильда.
Пока он шел к елке, пока привязывал, она жадно следила за ним.
- Ну, теперь ты довольна? - прицепив тряпицу к елке, осведомился Сигизмунд.
Лантхильда дала понять, что да, очень довольна. Снова включила телевизор.
Похлопала по спальнику, чтобы он садился и смотрел дальше. А сама ушла в
"светелку".
Нет, точно что-то с Лантхильдой не в порядке. Только думать об этом не хотелось.
Человек-то она хороший. И завтра они вместе встретят Новый Год. Сигизмунду
почему-то казалось, что это правильно.
* * *
В шестнадцать ноль-ноль тридцать первого декабря Сигизмунд отключил в квартире
телефон. Чтоб не звонили, не напрашивались в гости и не зазывали. Сегодня
Сигизмунду хотелось жить на острове.
Лантхильда с утра была весела. Вчера, может, встала не с той ноги, кто ее
разберет.
Вдвоем крошили на кухне салат. Картошки Лантхильда прежде не знала, но с легкой
руки Сигизмунда пристрастилась очень быстро, в краткие сроки повторив
исторический путь русского кулинарного искусства. Мясо Лантхильда тушила сама,
не доверяя Сигизмунду. Она вкусно готовила говядину с чесноком, в этом ей не
откажешь.
А больше ничего и не предусматривалось. Гостей-то они не ждали.
Телевизор, включенный, к девкиному восторгу, погромче, изрыгал благоглупости,
достигая в этом феноменальных высот. Это, равно как и запах мандарин, создавало
в доме новогоднюю атмосферу. И даже фильм "Карнавальная ночь", вроде бы,
собирались показывать. Был такой унылый период, когда ничего советского
принципиально не показывали, а гоняли американскую муть и мрачный, никому не
понятный авангард. Теперь это позади.
Покончив с салатом, Сигизмунд сидел на кухне, курил. Уходить не хотелось.
Смотрел, как Лантхильда выкладывает на блюдо дымящуюся говядину и шпигует ее
чесноком. Как будто полжизни вместе живем.
Почувствовав на себе его взгляд, Лантхильда обернулась. Посмотрела
вопросительно. Он кивнул, она улыбнулась в ответ и вернулась к своей работе.
Вот так. Будто полжизни вместе. А ведь еще несколько недель назад собирался
надавать ей по ушам и сдать сержанту Кунику.
Потом перетащили в гостиную из кухни стол. Накрыли скатертью - облагообразили.
Пока возились, Сигизмунд вдруг заметил, что под иконой стоит плошка с кашей.
Овсянку девка залила кипятком и водрузила - чтоб годиск-квино, значит, кушала.
Господи, что за дикость!
Поставили салаты, мясо, фрукты, шампанское. Ананасы, чтоб Лантхильду дивить.
Ананасы в шампанском - во разложенцы-то.
Лантхильда явно понимала, что участвует в празднике. Может, не врубалась, в
каком именно, но это не мешало ей радоваться.
Накрыв на стол, ушла в ванную. Плескалась долго, расточая ароматы шампуней.
Потом долго сушилась. Когда, уже в одиннадцать вечера, Сигизмунд, изведясь от
безделья, позвал ее праздновать, важно вышла из "светелки" принаряженная, с
лунницей и распущенными волосами.
Волосы у нее были густые. И от хорошего шампуня блестели. По большому счету, все
эти холеные дуры, что трясут патлами в рекламе, и в подметки девке не годились.
Довольная произведенным эффектом, уселась, чинно сложила руки. Сигизмунд встал,
подошел к ней сзади и, положив руки ей на плечи, значительно произнес:
- Новый Год. Лантхильд, Новый Год.
Она заерзала, посмотрела на него снизу вверх. Вопросительно посмотрела. Не