Сыротестов. Намунка был врагом моих врагов, - затрудненно размышлял Федя. -
Значит, он был моим другом. Значит, я не ошибся". Перед его глазами -
покоробленное возрастом бронзовое лицо ороча.
подъем, Федя выбивается из сил, Намунка протягивает ему кору лимонника.
Кусай, кусай, потом проглоти".
стонет...
глотков, боль постепенно стихает.
там, внизу...
чувствует ее нежную, живую теплоту.
капитанской.
синие глаза подружки.
ребеночка, банил, - шевелит седыми усами. - Поймал, говорит, партизана, -
это он на тебя..."
пароходе. Федя считал его врагом. Евграф Спиридонович всегда был на стороне
капитана. А вот поди же, когда настал момент, сумел разглядеть людей.
медленно двигается в темноте, боясь ушибить босые ноги. Музыка, он слышит
музыку...
а враги - желтую. Тогда никто никогда не ошибался бы. Федя вспомнил, как в
машине он вытаскивал гаечный ключ против Виктора Никитина. Ему стало стыдно:
хотел ударить друга, спасшего их в тот страшный день, когда беляки захватили
корабль. Как он ошибся! Надо быть осторожным, но не шарахаться от людей и не
ходить с повязкой на глазах.
еще, прерывиста сознательная мысль. Друзья и враги... Они ходят перед ним в
разноцветных одеждах совсем бестолково, взад и вперед, вперемежку. Бриг в
золоченой раме... Корабль, на котором плавал молодой капитан Гроссе,
коротенький человек с носом-пуговкой, капитан-контрабандист. Он тогда уже
был врагом. Оскар Казимирович взбирается по вантам на грот-мачту. Да-да, на
нем желтая куртка врага... Вдруг все друзья и враги в желтом и синем
побежали... Их становится все больше, больше...
Иванченко. Рядом с ним комиссар Репнин, командир партизан Барышников. Степан
Федорович, улыбаясь, что-то говорит ему, но Федя не может понять ни одного
слова... Исчезли... Федя снова открывает глаза и видит заплаканное лицо
Тани. Она не исчезает. Шевельнул рукой, лежащей поверх одеяла. Девушка
поняла и вложила его руку в свою.
Он ощущал теплоту Таниной руки, аромат ее волос. Ему было хорошо.
разгромом карательного отряда. Застигнутые внезапно, солдаты не долго
сопротивлялись. Многие сдались в плен, некоторые убежали в тайгу. Капитан
Гроссе был арестован и сидел на пароходе под замком.
В каждом поселке партизаны... В такой одежде недолго под расстрел. -
Худенький, веснушчатый попик, отец Мефодий, показал на фельдфебельские
погоны Тропарева. - А солдаты уходят. У нас сотня забайкальских казаков
стояла, - перешел он на шепот, - в соседнем селе - уфимские стрелки. Три дня
назад прискакал верховой, казаки собрались и тут же съехали. И уфимцы тоже,
спаси нас господи Японская императорская армия эваку...ируется, - запнулся
он на незнакомом слове. - Земской рати одной не с руки оставаться, тоже,
говорят, за море уходит.
очень сведущим и еще более словоохотливым.
обращал внимания на болтовню деревенского попа и, отдуваясь, тянул из
блюдечка обжигающий чай.
курных балаганах, блошиных фанзах, а то и прямо в лесу. Иногда их подвозила
попутная подвода или лодка.
побережью, их первый раз ждали кровати с чистыми простынями. И общество
человека, от которого они могли не таиться. Раньше тоже попадались русские
поселения, но они обходили людей стороной, боясь партизан. Теперь
Владивосток был близко.
казалось, остались позади, но все пережитое было еще свежо в памяти.
железа. На нем все держалось. Когда Лидия Сергеевна изнемогала, он брал ее
на закорки и нес. Встречавшиеся им орочи и удэгейцы угощали лучшим, что было
у самих, снабжали едой на дорогу. Лидия Сергеевна по-прежнему брезгливо
осматривала каждый кусок из рук "дикарей". Однако уплетала за обе щеки и
вяленую рыбу, и пшенную кашу, сваренную с сухой молотой кетовой икрой.
Терпела его присутствие, как терпят лакея или кучера. В то же время она
побаивалась и слушалась его беспрекословно. А добродушный фельдфебель, как
всякий сильный человек, оберегал ее, хотя она и оставалась для него чужой и
непонятной.
было около сорока верст. Поп предлагал подводу, но Тропарев отказался. Он
хотел без посторонних все хорошенько обмозговать. Наступили решающие дни.
Фельдфебель и Лидия Сергеевна молча сидели возле него, ожидая, пока закипит
помятый жестяной чайник. Афанасий Иванович задумчиво смотрел на огонь, не
обращая внимания на полчища гнуса, вьющегося над головой. "Раб твой гибнет в
неверии, - вздыхал он. - Тело черви сожрут, душу неведомо како устроит
господь".
Плоское гранитное лицо, раскосые глаза, мохнатая папаха. Веретягина долго не
могла отвести взгляда. Когда над скалой проходило облако, ей почудилось, что
скала валится на нее, и она отвернулась. Теперь она увидела дерево, похожее
на пальму, росшее, как ей показалось, прямо из камней. Листья большие,
метровые, перистые. Особенно ее поразили острые шипы на стволе.
выдержала и подошла поближе. Такие она раньше не видывала, разве только в
Петербургском ботаническом саду. Это была колючая аралия. Вообще много здесь
было необычного: обвитая виноградом ель и грецкий орех рядом с пихтой.
неожиданные разноцветные одежды. Особенно резко выделялись краски клена и
амурского винограда - пурпурные, багряные. Виноград порой закрывал своими
нарядными листьями деревья, помогавшие ему подниматься к солнцу. То там, то
здесь синел созревший виноград, кровенели гроздья рябины.
расплескался закат.
Лидия Сергеевна.
флейтой.
должен быть нежным, мягким.
Пойдем, я боюсь одна. Прозвучал рев еще более низкий.
топот и сопение. На опушке кленовой рощи два быка бешено дрались, нанося
друг другу страшные удары рогами и копытами.
красивы. Длинные тонкие ноги, изящная шея, маленькие головы, блестящие
черные глаза, на кончике морды заметны длинные усы. Веретягиной показалось,
что величиной олени с лошадку красно-бурой масти.