Чтение 70–й страницы книги ~По тонкому льду~

Он ничего не скрывал. Да, он коммунист. Точнее, кандидат в члены
партии. Вступил в позапрошлом году. Втянули. Долго беседовали с ним,
уговаривали и обрабатывали. Кроме того, он партизан. Как стал партизаном?
Очень просто. В сорок первом году при эвакуации поезд, в котором он ехал,
угодил под бомбежку. Спасались кто как мог. Коркин бежал, добрел до деревни
Ушкино и поселился в доме вдовы Твердохлебовой. Что делал? Все! Копал
картошку, молотил цепом рожь, рубил солому, собирал колосья и, кроме всего
прочего, ездил по нарядам старосты в лес за дровами. Вот там-то, в лесу, в
декабре прошлого года его и зацапали партизаны. Зацапали - и тут же
допросили с пристрастием. Поверили, но к себе не повели. Приказали сидеть в
деревне Ушкино и следить за движением немецких войск по большаку. А движения
никакого не было. Двенадцатого декабря пришел человек от партизан и сказал:
"Мотай-ка, брат Коркин, в Энск и попытайся там устроиться. Биография у тебя
чистая. Сойдешь за спекулянта. Кое-что из продуктов мы тебе дадим". Вот и
все.

Я прочел протокольную запись и вернул Земельбауэру.

- Узнайте, кем Коркин был до войны, - поинтересовался он.

Я задал вопрос. Оказалось, что до войны он проживал в Энске. Был
вахтером на заводе, пожарным инспектором, нарядчиком, Десятником на
строительстве железнодорожного клуба, заведующим материальным складом и
перед самой войной - кассиром горторговской базы.

Далее вопросы следовали один за другим, и Коркин отвечал на них без
запинки. Есть ли у него знакомые в Энске? А как же! И не один, а куча.
Конечно, часть из них удрала, попала в армию, но кое-кто и уцелел, В этом он
уверен.

А где остановится Коркин, если его отпустят?

Коркин усмехнулся. Скажите пожалуйста, проблема! Об этом господин
начальник гестапо пусть не беспокоится.

А можно ли надеяться, что Коркин будет честно служить Германии и
ставить в известность гестапо обо всем, на что обратят его внимание?

Конечно. Если бы дело обстояло иначе, разве он согласился бы ехать в
Энск? Это же все равно, что совать голову в пасть крокодила. Нет-нет. Все
будет хорошо, и господин Штурмбаннфюрер останется доволен.

- Пусть назовет адреса своих лучших знакомых, - предложил начальник
гестапо.

Коркин назвал двенадцать адресов. Запомнить все я не мог, но некоторые
постарался.

Допрос закончился вербовкой. Земельбауэр назначил Коркину первое
свидание на Старопочтовой улице, дом восемь, в среду, в пять вечера.

Когда Коркина вывели, Штурмбаннфюрер спросил меня:

- Ваше мнение: можно ему верить?

- Вполне, - заверил я.

- Но до поры до времени?

- Почему?

- Скользкий он какой-то... Слишком угодливый.

- Возможно, - неопределенно заметил я и спросил: - Мне можно идти?

- Вы торопитесь?

- Да. Ждет работа, и чувствую себя неважно. Голова болит.

- Не смею задерживать. Надеюсь, что разговор, который произошел здесь,
умрет в вашей памяти.

- Вне сомнений.

Я выбрался на свет божий, облегченно вздохнул и торопливо зашагал к
дому Аристократа. Было уже две минуты второго, время приема истекло, но ради
такого случая приходилось нарушать правила.

Дверь, как всегда, открыла Наперсток И едва я переступил порог, как она
точно обухом ударила меня по голове:

- Пропал Карл Фридрихович.

Я выдержал паузу и спросил:

- Что значит "пропал"?

- Пропал. Вчера в десять пришла машина. Легковая. Я пустила шофера в
дом. Он сказал, что приехал от Пейпера за доктором. Пейперу плохо. Карл
Фридрихович быстро собрался. Взял кое-что Я проводила его до машины. Он
открыл дверцу, сел на заднее сиденье и сказал: "А, старые знакомые!" Ему
ответил мужской голос: "Да-да, доктор. Это я и надоумил господина Пейпера
поехать за вами". Машина тронулась, и больше Карла Фридриховича я не видела.

Новость была страшной, невероятной Я молчал. До меня, кажется, еще не
дошел смысл услышанного.

- Знаете что? - продолжала Наперсток. - Голос человека, который
разговаривал с доктором в машине, показался мне знакомым. Я уже слышала его.
Это Помазин.

Помазин-Дункель.

У меня зашлось дыхание.

- Уверена?

- Да-да-да! Делайте со мной, что хотите, но это он.

- Шофер русский?

- Да!

- Марку машины не запомнила?

- По-моему, это наша машина. Русская. Кажется, "эмка". Но точно не
скажу. Если бы я...

- Да, милая. К сожалению, мы все недостаточно дальновидны.

- Почему я говорю, что "эмка"? Ведь отец мой - шофер.

- Понимаю.

Я задумался. Неужели это Дункель-Помазин? Неужели он воспользовался
Пейпером? А что же, вполне возможно! Надо немедленно проверить. Как? Только
через Андрея. Повидать его и поставить в известность. И повидать немедленно.
Но это не все. Необходимо решить вопрос с Наперстком. Пропал ли доктор, жив
ли он или погиб, украден ли Дункелем или арестован гестапо - все равно
оставлять Наперстка в доме нельзя. Каждую минуту может нагрянуть новая беда
С Дункелем и гестапо шутки плохи. Но что предпринять? Где, куда, у кого
спрятать девушку?

Озадаченный, я прошелся по комнатам, ища решения вопроса. Как-то
странно выглядел дом без Карла Фридриховича. Неужели я больше не встречу эту
благородную и возвышенную душу? Больно и горько стало на сердце от недоброго
предчувствия.

- Что же делать? - спросила Наперсток.

Решение пришло невзначай: убежище - "Костин погреб". Другого выхода
нет. И сегодня же, иначе можно потерять и Наперстка, и связь с Большой
землей.

- Улицу Щорса знаешь?

Наперсток покачала головой: нет, она не знает.

Я взял со стола доктора листок бумаги и набросал схему.

- Смотри. Это ваша улица, дом доктора. Это - бывшая Щорса. Сейчас она
Кладбищенская. В квартале один домик. Номер шестьдесят девять. Запомнить
нетрудно: туда, сюда и обратно. Между четырьмя и пятью часами, но не позднее
пяти, ты должна быть там. Скажешь, что прислал Цыган.

- А кому сказать?

- Кто встретит в доме.

- Это совсем?

- Да. Забери лишь то, без чего не обойтись.

- А рация?

- Неси сюда.

В этот день я сделал очень рискованный шаг. Вынужден был его сделать.
Никто не знал, что готовит нам грядущий час. И чтобы не проклинать себя в
будущем, я поступил так, как подсказывал в эту минуту разум.

Я вынул портативную рацию из футляра, завернул в тряпку, потом в газету
и обвязал тоненьким шнурочком.

Наперстку приказал бросить футляр в печь. И еще сказал: если кто-либо
до ее ухода попробует проникнуть в дом, пусть она выйдет черным ходом и
через соседний двор выберется на параллельную улицу.

Я взял сверток и отправился. И куда бы вы думали?

В бильярдную при казино. Я никогда там не был, но знал все со слов
Андрея.

На мое счастье, бильярдная была пуста: ни единой души. Я пересек гулкий
зал, добрался до второй, внутренней двери и на всякий случай постучал.

- Можно. Входите, - послышался голос Андрея.

Я вошел. Андрей сидел у окошка, налаживал наклейку на конец кия. Увидев
меня, он встал, глаза его безмолвно спрашивали: "Ты зачем сюда?"

Комнатушка была вся как на ладони, и мне не надо было спрашивать, один
Андрей или нет. Я сказал:

- Исчез Аристократ.

- Что? - переспросил Андрей. Он был озадачен так же, как и я.

Я повторил, сел на жесткий топчан, покрытый грубошерстным одеялом, и
рассказал все, что случилось сегодня.

- Ерунда! - проговорил Андрей.

- Что ерунда?

- Пейпер здесь ни при чем. Вчера он пришел в девять вечера и ушел около
двенадцати. Все время играл. И сообщение письменное мне передал. Это дело
рук Дункеля. Вот же паразит! А как же с Наперстком?

Я рассказал.

- Молодец, правильно. Но почему так поздно, почему не сейчас?

- Я должен предупредить Костю или его сестру.

- Так. А тебе надо быть в управе?

- Совершенно верно.

- Я сам предупрежу. Иди. А это что? - спросил он, заметив сверток в
моей руке.

- Рация.

- Сумасшедший, - тихо проговорил Андрей.

- Другого выхода нет. - Я протянул сверток другу: - Спрячь пока!