Чтение 70–й страницы книги ~Охота на изюбра~

похвальной быстротой, и в кабинет Камаз с Моцартом вошли вместе.

- Какие проблемы? - спросил Денис, после того как гости расселись, а
секретарше по селектору были заказаны три чашечки кофе с коньяком.

- Такие проблемы, что ваши по беспределу моего барыгу обнесли. Ващенко.
Тачками торгует. Денис невозмутимо улыбался.

- Я слыхал об этом случае, Моцарт. Но с чего это ты решил, что служба
безопасности Ахтарского меткомбината грабит по ночам автомобильные салоны?
Нам сейчас, что - чем-нибудь другим нечем заняться?

Моцарт пожал плечами:

- Он у вашего Герки партию японок увел. Это все знают.

Денис развел руками.

- Вот видишь, Моцарт. Получается, ты сам признал, что Ващенко был
неправ. И что первым беспредел начал он. Забрать чужие тачки по половинной
цене, это как - не беспредел?

О том, что тачки мог забрать не столько сам Ващенко, сколько именно
Моцарт, захотевший прощупать нынешние возможности АМК, Денис пока не стал
говорить.

Моцарт помолчал. Получалось, что он довольно неудачно начал разговор,
попавшись в простенькую ловушку Черяги, и теперь сделать вид, что не
признаешь вины за своим барыгой, было нельзя.

- Хорошо, - сказал Моцарт, - Ващенко упорол косяк, за это он по ушам
получит. Но он у Герки увел тачек на двести штук, а ты, Камаз, на сколько?

Витя Свенягин оскалил зубы.

- Так тачки-то теперь паленые, - объяснил он, - ну, увел бы я те же
"мазды". Они в таком виде семьдесят штук вместо двухсот стоят. Вот и
пришлось возместить - во-первых, чтобы Герке отдать столько, сколько он
потерял, во-вторых, ребятам за работу...

- Возместить? Ты салон дочиста выставил, четыре "мерса" взял, два
"чероки", один "мерс", между прочим, мой был - мне его спецом из Кельна
гнали...

- Погоди-погоди! - даже подскочил Камаз. - Какие четыре "мерса"? Я три
"мерса" взял, два вишневых, один белый, а джипов я ваще не брал, они в
автовозку по габаритам не лезли... Моцарт аж вылупил глаза.

- Ты сколько, говоришь, тачек увел?

- Восемь тачек. У меня же машина была, на нее больше не влазит.

Ващенко уверял, что у него угнали одиннадцать машин.

- За базар ответишь?

- Отвечу.

Моцарт смерил Дениса с Камазом внимательным - очень внимательным, -
взглядом поднялся и вышел из кабинета.

Тачки люди Моцарта отыскали на следующий же день: два джипа стояли в
просторном гараже на летней даче Ващенко, а темно-коричневый "мерс",
предназначавшийся в подарок "крыше", обнаружился под холстом на стоянке,
где всегда парковался приятель Ващенко. К вечеру бизнесмена привезли на
дачу к Моцарту. Там его завели в подвал, приторочили наручниками к
водопроводной трубе и избили до состояния промокашки.

- Ты меня дебилом перед ахтарскими выставил! - орал Моцарт, пиная
ногами рыхлое, податливое тело коммерсанта.

Ващенко не убили. Но в тот же вечер бизнесмену пришлось отписать
бандитам принадлежащий ему салон, а в качестве компенсации за моральный
ущерб Моцарт забрал себе и летнюю дачку, и новую квартиру Ващенко. За
несколько часов преуспевающий барыга превратился в нищего.

Только спустя месяц Моцарт понял по некоторым несомненным деталям, что
Черяга с Камазом развели его втемную. И что у Ващенко украли все-таки
одиннадцать машин, а не восемь. Восемь вывезли автовозкой и продали в
Новосибирске, а остальные три расставили по ващенковским точкам. Но
переигрывать он, разумеется, ничего не стал - не отдавать же барыге салон
обратно?

Как ни странно, этого оказалось мало. Умные люди, конечно, услышали,
что преуспевающий сунженский бизнесмен Ващенко попытался поставить на
бабки структуру, близкую к АМК, и через неделю после того, как он это
сделал, Ващенко лежал в больнице, а его автосалон больше ему не
принадлежал. Однако помимо умных людей в области было очень много дураков,
а глупость - это штука опасней, чем граната Ф-1.

Не прошло и трех дней после истории с Ващенко, как неизвестно откуда
взявшиеся отморозки попытались наехать на компьютерный магазинчик,
тридцать процентов акций которого принадлежало одной из дочек АМК.
Пробивка была жесткой, со стволами, с криками "ща я тебя урою!", глава
отморозков, некто Курт, напоследок сбил наземь владельца магазинчика, и,
помочившись на его окровавленное лицо, предложил приготовить к завтрему
три штуки баксов. "Комбинату не до тебя, у них забот выше крыши", -
объяснил он.

Бандюков расстреляли на следующий день, прямо перед дверьми
магазинчика. Три "кипариса", высунувшиеся из двух припаркованных у обочины
джипов, превратили Курта с подручными в кровавую кашу, которую долго потом
отскребывали от тротуара. Промышленная полиция, не моргнув глазом, списала
происшествие как очередной "висяк".

А еще через два дня, когда на комбинат пожаловала налоговая проверка,
Черяга очень радушно распорядился выделить мытарям кабинет и предоставить
им всю документацию, а потом доверительно сказал, склоняясь к самому уху
замначальника налоговой инспекции:

- Только, знаете ли, жадность до добра никого не доводит, как Курта...

Извольский, в Москве, выслушал и про Курта и про налоговиков и остался
недоволен.

- Ты меня в уголовника превращаешь, - пробормотал директор. - Это
плохо. Если человек показывает силу, значит, есть повод в ней сомневаться.

Но так или иначе, налоговая проверка почла за благо ничего на комбинате
не найти.

Удивительным образом обнаружились у комбината и союзники, и самым
неожиданным и полезным из них оказался Сенчяков - тот самый директор
вертолетного завода, который добровольно стал вассалом Извольского.
Услышав, что АМК, а стало быть, и его вертолетный завод отходят к
московскому банку, Сенчяков встал на дыбки, а разгневанный железобетонный
коммунист - это та еще сила, доложу я вам.

Сенчяков принялся собирать митинги, на которых клеймил сионистский
московский режим, вывозил рабочих в автобусах в областной центр, и в конце
концов принялся за организацию похода ахтарских металлургов в Сунжу. Поход
должен был продолжаться две недели и завершиться миллионным митингом
протеста на площади перед областной администрацией.

Область была бедная, угольная, электорат в ней был преимущественно
протестный, и усилия Сенчякова быстро разожгли из искры пожар четвертой
категории сложности. В скором времени о том, что прихвостни Международного
валютного фонда по заданию западных конкурентов намерены разорить самое
крупное в области предприятие, знали в каждом рабочем поселке и в каждой
шахте. У Черяги волосы дыбом вставали, когда он читал статьи, напечатанные
в диких марксистских листках, в изобилии рассовываемых по почтовым ящикам.
Там не хватало только обвинений в том, что в банке "Ивеко" служат по
пятницам "черную мессу", а на работу туда нельзя поступить иначе, как
растоптав ногами крест и поцеловав председателя правления банка в срамное
место. Черяга на месте "Ивеко" немедленно подал бы в суд на автора статьи,
редактора и корректора, но банк не снисходил до таких мелочей. И напрасно.
Листки пользовались бешеной популярностью, а содержание их совершенно
бесплатно пересказывалось пенсионерами в очередях, собесах и за бутылкой
водки.

Сам Извольский, который всегда считался типичным "новым русским" и на
коммуниста глядел примерно как на дохлую крысу, невзначай обнаруженную в
ящике стола, никогда бы не смог организовать такой эффективной кампании в
защиту завода. Максимум, что бы он мог - это напечатать в крупных газетах
несколько статей с туманными обвинениями в адрес "Ивеко", - обвинениями,
которые были бы совершенно непонятны широкой публике и за которые бы
"Ивеко" как раз потащил бы журналиста в суд.

Все это делалось, как всегда у Сенчякова, грубо, открыто - например,
строчка на печатание марксистских листков была на голубом глазу заложена
им в бюджет вертолетного завода! - но грубая эффективность народного гнева
служила ему надежной защитой. Налоговую проверку, которая несомненно
обнаружила бы "марксистскую" строчку, разъяренные рабочие просто не
пустили в заводоуправление.

Вячеславу Извольскому было плохо в Москве.

Вот уже несколько лет он не отделял себя от комбината - огромного,
дышащего жаром и копотью чудовища, раскинувшегося на доброй сотне гектаров
посреди сибирской равнины, - с бесконечными лентами прокатных станов, с
бенгальскими огнями углерода, сгорающего над льющимся в ковши чугуном, с
тяжелыми толкачами, снующими, подобно медлительному гигантскому челноку,
вдоль узких бойниц коксовых батарей.

Ему было бы легче болеть в Ахтарске - но о перелете нечего было и
думать, и генеральному директору оставалось тосковать - в то самое время,
когда комбинат трясло и лихорадило.

Финансовые неурядицы не проходят бесследно для собственно производства:
интриги банка влекли за собой беспокойство партнеров, беспокойство
партнеров заставляло их диктовать комбинату невыгодные финансовые условия,
невыгодные условия кончались переменой марок углей и поставщиков руды, и
от этого возникали десятки технологических проблем, которые надо было
решать на месте, стоя обеими ногами на утоптанном, усыпанным углем снегу
возле коксовой батареи, а вовсе не по телефону из московской больницы.

В середине декабря, чтобы проучить зарвавшихся поставщиков, Извольский
приказал перейти на руду с Черемшинского ГОКа, перерыв в поставках
составил почти неделю, и всю неделю домны и аглофабрика были вынуждены
довольствоваться сухим пайком старых запасов. Извольский распорядился
уменьшить загрузку домен, на пятой домне, самой крупной в Азии, выдававшей
до восьми тысяч тонн чугуна в сутки, снизили форсировку.