узкими ящиками, набитыми голубыми научного вида карточками. Только вот
чему была посвящена картотека, он не сообщил, и Мартин так того никогда и
не узнал.
постоянно утверждаю, что оставил идиллические радости экспериментальной
патологии ради менее прельстительных, но очень важных и тягостных забот
директорства. Но такова уж слабость человеческая - что временами, когда
мне следовало бы отдаться мелким практическим хлопотам, мною овладевает
какая-нибудь идея в патологии - быть может, абсурдная, - и вот я такой
чудак, что не могу ждать, пока доберусь через весь коридор до своей
постоянной лаборатории, - я должен всегда иметь под рукою стол, видеть
поставленный опыт. Ах, боюсь, я совсем не тот высоконравственный человек,
какого разыгрываю из себя на людях. Я женат на административной работе, а
все меня влечет к моей первой любви, к миледи Науке.
отважился ввернуть Мартин.
доктор Табз. Судя по виду, столом в углу давно не пользовались.
директором института - с моим секретарем, мисс Перл Робинс.
было не обратить внимания. Это была тридцатипятилетняя, статная,
бело-розовая богиня. Она встала пожать ему руку - крепкое, уверенное
пожатие - и прогремела своим великолепным контральто:
оставлю его без чая. Мы так много слышали от доктора Готлиба о ваших
дарованиях, что я почти боялась встречи с вами, доктор Эроусмит. Тем не
менее я рада с вами познакомиться.
на небоскреб Вулворта. У него кружилась голова от этих чудес, чудес,
принадлежавших отныне ему! В Риплтоне Холаберде, весело-изящном и все-таки
полном достоинства, он надеялся найти друга. Доктор Табз показался ему
несколько сентиментальным, но Мартин был тронут его добротою и признанием
со стороны мисс Робинс. В голове у него стоял туман будущей славы, когда
дверь распахнулась и в лабораторию вторгся рыжий человек лет тридцати
семи, с твердыми чертами лица и в мягком воротничке.
Работаю у Готлиба. Ну-с! Я видел, Святой Чижик [по-английски Холаберд -
Holabird - по звучанию близко к Holy bird - святая птица] показывал вам
наш зверинец.
допустил вас к работе. С чего мы начнем? Чем вы намерены стать? Учтивым
господином, одним из тех, кто пользуется институтом, чтобы втереться в
свет и подцепить богатую жену, или примкнете к буянам, к таким, как я и
Готлиб?
Уикета. Он ответил голосом, до странности похожим на голос Риплтона
Холаберда:
женат.
развод недорого стоит. Так! А показал вам Святой Чижик красотку Глэдис?
Холаберд говорит...
приобрести. Он в нее прямо влюблен, наш Святой Чижик.
["Соединенные" - подразумеваются США (нем.)] и сделана из лучшей стали для
зубочисток. Только вот беда: разбрызгивает растворы и так плюется
микробами, что пользоваться ею нужно не иначе, как в противогазе... А
понравились вам старый Табзи и несравненная Жемчужина?
манией преследования, как Макс Готлиб.
первоклассный химик.
талантами принужден водить компанию с идиотами, вроде Готлиба, Табза и
Холаберда. Я только что расстался с одной чикагской клиникой, где все
сотрудники люди - приличные и здравомыслящие. Я буду счастлив
рекомендовать вас туда на работу.
приходится слушать за завтраком в "Небесной империи". Однако простите,
если я вас разозлил, Эроусмит, - вы мне в общем понравились.
месяц войны, когда он был фельдмаршалом или ординарцем при лазарете, или
чем-то еще в британской армии?
вместе много светлых счастливых лет, резвясь у ног папаши Готлиба. Всего
вам! Моя лаборатория - смежная с вашей.
и Холаберд. Но все-таки... самонадеянный идиот! Черт возьми, значит
Холаберд был на войне! Верно, уволен после ранения. А здорово я осадил
Уикета! "Рассказывал он вам о своих геройских подвигах на этой миленькой
войне?" - сказал он, - а я ему: "Очень огорчен, что не могу вас
порадовать, но доктор Холаберд даже не упомянул о войне". Идиот! Ладно, он
мне докучать не будет, отошью".
одного только Уикета он не мог признать любезным, как ни коротко все они
его приветствовали. Мартин их едва различал; много дней почти все двадцать
научных работников сливались для него в одно туманное пятно. Он перепутал
раз доктора Йио, заведующего отделом биологии, с плотником, пришедшим
повесить полки.
другой внизу: две горсточки крохотных насекомых под громадным потолком.
Они не слишком были с виду благородны, эти возможные Дарвины, и Гекели, и
Пастеры. Ни у одного из них не было высокого чела Платона. За исключением
Риплтона Холаберда, Макса Готлиба и, пожалуй, самого Мартина, они похожи
были на закусывающих бакалейщиков: веселые молодые люди, все на одно лицо;
толстые усатые пожилые люди; и маленькие кругленькие человечки в очках,
человечки, у которых воротнички не сходятся на шее. Но в них чувствовалось
уверенное спокойствие; в их голосах, думалось Мартину, не слышно заботы о
деньгах или тревоги, порождаемой завистью и сплетнями. Они важно или
шутливо говорили о своей работе, о единственной работе, которая, став
звеном в цепи установленных фактов, утверждается в вечности, хотя бы и
забылось имя самого работника.
называл себя "чудо химиком", институт - "шикарным заведением", а Мартина -
"нашим доверчивым новым братцем - Эроусмитом") обсуждает с худощавым
жидкобородым человеком - доктором Уильямом Т.Смитом, ассистентом по
биохимии - возможность усилить посредством рентгеновских лучей действие
всех энзимов; когда в его присутствии один из сотрудников института
возмущался другим за его безграмотность в химии клетки и обозвал Эрлиха
"Эдисоном медицины", - тогда Мартин видел перед собою новые дороги
захватывающих исследований; он стоял на вершине горы и взирал с высоты на
неведомые долины, манящие скалистые тропы.
супруга.
показалась чопорной и претенциозной, так обед открыл ему, что приемы у
Ангуса Дьюера в Чикаго были трафаретны, безрадостны и несколько натянуты.
Каждый, с кем познакомился Мартин у Холаберда, представлял собою личность
- пусть незначительную, но все же личность: видного редактора или
подающего надежды этнолога; и все они отличались той же благосклонной
простотой, что и Холаберд.
чем следовало. Перед тем как подали в старинных венецианских бокалах
коктейли, Мартин спросил:
"А вам, в самом деле, хочется послушать? Вы только откровенно скажите!" -
он пустился в разъяснение своих опытов, чертил схемы на прозорах в
газетных объявлениях, на обороте пригласительного билета на чью-то
свадьбу, на титульном листе романа с надписью от автора и все время глядел
на Мартина так, точно испрашивал извинения, с ученым видом, но весело.