Чтение 70–й страницы книги ~Бомба для председателя~

- Тогда ответьте: что у вас говорили о переговорах Дорнброка? Я не
прошу точных фактов. Меня пока что удовлетворят даже слухи.

- В "Асахи" проскользнуло сообщение, что Дорнброк вел переговоры о
расширении атомного полигона.

- Дорнброк был здесь. Ему задавали такой вопрос?

- Да. Ему задали этот вопрос в аэропорту. Но он отказался отвечать на
все вопросы и сразу же улетел в Токио. Он очень торопился.

- Он торопился к Исии.

- Увы, это имя мне ничего не говорит.

"Вы мешаете мистеру Лиму, - продолжал тогда Хоа, - потому что нашли
японку. У мистера Лима деловые связи с мистером Дорнброком. Я говорою вам
это, потому что вы сказали мистеру Ричмонду: "Хорошо, что подобных вам
топят здесь в каналах". Случай за вас, мистер Люс. Я ничего бы не смог
поделать, я был бы вынужден, даже несмотря на вашу доброту ко мне,
выполнить поручение мистера Лао, но случай за вас. Ведь с вами миссис
Джейн, а ее муж работает в американской контрразведке... Она лишний
свидетель, и я с радостью верну деньги мистеру Лао, полученные за то,
чтобы вы навсегда исчезли. Вы стоили восемьсот долларов, мистер Люс. Я
истратил на аренду такси восемь долларов, так что прошу их вернуть мне: я
обязан отчитаться перед мистером Лао". Люс тогда попросил Хоа устроить ему
встречу с мистером Лао. Хоа ответил: "Если вы станете рассказывать
кому-то, о чем я говорил вам, я погибну, но я погибну, утвердившись в
лютой ненависти к белым. Ненависть отцов, даже убитых, передается детям,
мистер Люс. А каждый третий человек на земле - китаец".

Люс медленно тянул горячее сакэ - оно было горячим и чуть
прислащенным, с очень нежным запахом. Он вспоминал, как наутро в номере
ему подсунули газеты под дверь. Он всегда просыпался, когда связка газет
влетала под дверь его номера и, проскользнув по натертым плитам кафельного
пола, ударялась о ножку стула. Иногда газеты рикошетили к кровати, и Люсу
даже не приходилось подниматься, чтобы узнать все новости.

На второй полосе он увидел фотографию автофургона с разбитым ветровым
стеклом. Сверху был громадный заголовок: "Убийство коммерсанта Хоа Шу-дзэ
(59 лет, владелец двух катеров и магазина около порта)". Люс подумал:
"Никогда бы не дал ему пятидесяти девяти. От силы сорок". Только потом он
понял, что это напечатано именно о Хоа, и что Хоа убит, и что ушел он из
жизни с ненавистью к белым, которые протягивают руку, чуточку помедлив, -
как Джейн в клубе.

- Вы думаете, я агент? - спросил Онума, когда они, сняв ботинки,
вошли в салон мадам Сато, окруженные стайкой гейш. - Я не агент, Люсо-сан,
просто мне, как и вам, нужен допинг. Умным людям всегда нужен допинг
интереса. Меня попросили поговорить с вами. "Запомните его, - сказали мне,
- когда он выпустит свой новый фильм, вам будет что написать".

Онума казался совсем трезвым, и поэтому Люс решил, что японец здорово
пьян.

- Кто вас об этом просил?

- Друзья. У меня много друзей в Гонконге. Знаете, чтобы вы не думали,
будто я какой-то агент, я дам вам один адрес. Это в Токио, возле
небоскреба Касумигасеки...

- Спасибо. Чей это адрес?

- Там частная клиника.

- Спасибо. Но...

- Там сейчас лежит Исии-сан.

- Что?!

- Ничего. Просто мне приятно видеть вашу растерянность. Вы наивно
считали, что умно и хитро ведете партию, а ведь всю партитуру беседы
расписал я. Но вы стойкий человек, а мне это нравится... Вы понимаете, что
играете смертельную игру?

- Вам это подсказали?

- Мне никогда никто не подсказывает. Я сам думаю, сопоставляю вашу
заинтересованность с заинтересованностью моих друзей. Вы работаете на МАД?
Нет?

- На военную контрразведку? Я? Почему?!

- Я прочитал об этом в немецких газетах.

- Когда это было напечатано?

- Дня три назад.

Люс хлопнул в ладоши и рассмеялся:

- Тогда у меня все хорошо, Онума-сан! Значит, они решили прижать меня
с другой стороны, опозорить в глазах интеллигенции, когда не вышло у Ли...

- У кого?

- У Лихтенштейна, - ответил Люс спокойно. Он вовремя оборвал себя.
"Ли" - это ведь не "Лим". Это "Лихтенберг", "Лихтенштейн", "Либерганд"...
- Лихтенштейн - это враг моего продюсера, Онума-Сан.

- Но это не мистер Лим? - тихо спросил Онума и, не дождавшись ответа
побледневшего Люса, пошел танцевать с одной из гейш. Невидимый магнитофон
вертел мелодии Рэя Кониффа.

Люс поднялся, и его качнуло.

"А я здорово набрался этого сакэ, - подумал он. - Шатает. Ну и пусть.
Сдыхать надо пьяным. Не так страшно. Но они сейчас не станут меня убивать.
Я в их руках. Они крепко попугали меня с Хоа. Им кажется, что этого
достаточно".

Онума-сан, держа в руке длинный бокал, шагнул ему навстречу. Он
чокнулся с Люсом бокалом, в котором было шипучее шампанское, пролив
несколько капель.

- Давайте выпьем за искусство, - сказал Онума. - За правдивое
искусство. Сейчас искусство должно быть правдивым, как математика. Вот за
это я хочу выпить.

- Ладно, - согласился Люс. - Только я осоловел.

- Можно попросить нашатыря.

- Нет, нет, не надо. А как вас можно называть уменьшительно? Я хочу
называть вас ласковым именем...

- Японца нельзя называть уменьшительно, - ответил Онума. - Мы и так
маленькие. А вы хотите нас еще уменьшить...

- Можно, я буду называть вас Онумушка?

- Это нецензурно, - ответил японец, - видите, наши подруги прыснули
со смеху. Никогда не называйте меня так, очень прошу вас.

Токийский шофер подвез Люса к полицейской будке и показал пальцем на
молоденького высокого парня в белой каске.

Полицейский дважды переспросил Люса, а потом облегченно вздохнул:

- Понятно. Теперь понятно. Это в седьмом блоке. - И он объяснил
шоферу, как проехать к частной клинике, которая помещалась неподалеку от
токийского небоскреба Касумигасеки.

"Это совсем рядом, вы легко найдете, - сказал ему на прощание Онума,
- полиция в крайнем случае поможет вам, у них есть специальные
путеводители..."

Клиника была крохотная - всего пять палат. Тихо, ни одного звука,
полумрак...

Выслушав Люса, дежурная сестра утвердительно кивнула головой и, молча
поднявшись, пригласила его следовать за собой.

Исии лежала в палате одна. Палата была белая - такая же, как лицо
женщины. И поэтому ее громадные глаза казались двумя продолговатыми
кусочками антрацита; они блестели лихорадочно, и, когда она закрывала
глаза, казалось, что в палате становится темно, как в шахте.

- Здравствуйте, - сказал Люс. - Вас уже предупредили, что я приду?

- Нет, - ответила женщина. - Кто вы?

- Я друг Ганса.

Темно в палате, очень темно.

- Вы ждали меня?

- Нет. Я вас не ждала.

"Надо включить диктофон. Я не скажу ей об этом. Она знала о моем
приходе. Ее предупредили - в этом я сейчас не мог ошибиться".

Женщина молчала; ее лицо побледнело еще сильнее.

- Я друг Дорнброка, - повторил Люс.

"Я сейчас должен получить от нее то, за чем ехал сюда. И я получу
это. Если я ничего не получу - тогда, значит, я действительно слизняк и
мразь... Она знает, из-за чего погиб Ганс, из-за чего они взорвали Берга,
она знает! А если нет, тогда я просто не знаю, что делать дальше... Но она
знает что-то, поэтому она соврала, сказав: "Я вас не ждала". Она ждала
меня".

- О ком вы говорите? - спросила женщина. - О каком Гансе?

- О Гансе Дорнброке...

- Вы, вероятно, спутали меня с кем-то... Я в первый раз слышу это
имя. Кто он?

- Он? ("Ну что же, прости меня бог, но я не могу иначе. "К доброте -
через жестокость!" Так, кажется? Это трудно, ох как это трудно и гадко
быть жестоким!") Вы спрашиваете о Гансе Дорнброке?

- Да.

- Один хороший парень, но крайне нестойкий по отношению к женщинам. -
Люс хохотнул: - Он собирал коллекции женщин по всему миру...

Ах как светло в палате, глаза-шахты широко раскрыты, в них гнев и
бессилие!

"Ну говори! Скажи мне то, что ты должна сказать! Кто запретил тебе
говорить о нем? Кто?!"

Темнота. Тишина. Капли пота на лбу и висках.

- Простите, но я не знаю Ганса...