руку, указывая на Большого Миколу. - Эта морда явно вчера перепила, а
сегодня недопила, и сидит теперь, как собака на заборе. Тяжко, альбатрос?
То-то. Что там разрушенная печень, вы лучше посмотрите на меня. У меня же
талант был, я, между прочим, доктор гонорис кауза - не путать с гонореей,
подонки! Неоднократно летал в Сорбонну, Кембридж и Гарвард читать лекции. И
вот взял да и спился по-черному. Жена ушла. Брегет, что Папа Римский
подарил, пропил. Из Королевского научного общества выгнали - лордов пустил
по-матери, а принцу-консорту в рыло дал. ?Чайку? разбил об фургон
спецмедслужбы. В Урюпинск теперь не зовут, не говоря уж о Сорбонне. Сладко,
а? Зал убито молчал.
баклажку. - К вопросу о женщинах, то бишь про баб-с. Любовь - это, скажу
вам, такое чувство... - он вздохнул, как уэллсовский марсианин. - Одним
словом, венец и квинтэссенция. Трепетное дрожание обнаженного электрического
провода. Погоди, где-то тут балалайка была?
обшарпанную месткомовскую гитару и уверенно взял несколько аккордов. Тютюнин
сидел в воздухе, как на стуле, придя уже в каталептическое состояние. Сбоку
слышалось грозное сопение Адамяна.
запел:
Тютюнина. - Ведь поняли, кобели? Ишь, скалитесь... Но скажите-ка вы мне,
написал бы Ваня Петрарка свои услаждающие барабанные перепонки многих
поколений сонеты, случись ему переспать с Лаурой? Молчите, паршивцы? Нешто в
постели дело? Вы! - Он патетически воздел руки. - Вы же, сволота с
воздушного флота, напрочь разучились чисто, нежно, возвышенно и романтически
любить! И не оправдывайтесь, нечего врать, я сам давно такой стал, не
проведете! Зеферические колыхания влюбленной души вы променяли на риск
словить вульгарный триппер! Высокие переживания вы заменили самой пошлой
сублимацией - все эти ваши официантки, лаборантки, хиромантки... Что вы там
бормочите, эй ты, рыжий в пятом ряду! Кто теоретик чистой воды? Да я сто раз
ловил, к твоему сведению, я к профессору Рабиновичу как домой хожу, вопросов
уж не задает! А ты тут мне поешь! - он погрозил пятому ряду волосатым
кулачищем. - Резюмирую: вы полностью оскотинились и разучились любить,
поганцы летучие, Икары похмельные. И вы, и я - одинаково неприглядные
личности, только я понимаю насчет себя, какое я пропащее дерьмо, а вы насчет
себя - пока что нет. Но как клюнет вас... Конец лекции. Вопросы будут?
удостаивался даже Президент Всей Науки. Пилоты с первых рядов, ломая стулья,
ворвались на сцену, схватили профессора Пастраго, подняли на руки и понесли
к выходу. Остальные хлынули следом, вопя, свистя и аплодируя. Плывя над
головами, профессор благожелательно улыбался, раскланивался на все стороны и
пожимал отовсюду тянувшиеся к нему руки.
он побрел через опустевший зал. На сцене Адамян, сграбастав Тютюнина за
глотку, прижал его к стене и зверски-ласковым голосом вопрошал:
что лекция планировалась?
казус...
предместкома и потащился за кулисы. Завидев Панарина, остановился,
величественно взмахнул рукой, изрек:
повозитесь, умельцы...
играла музыка, плясали цветные огни, столики сдвинули в один длинный стол,
профессора Пастраго усадили в красном углу и наставили перед ним бокалов,
рюмок, фужеров. Как героя дня Панарина усадили рядом с Пастраго - тот
благодушно гудел что-то в бороду, прихлебывая из всех бокалов помаленьку.
между собой, и застолица взревела:
Адамяна насчет ключей. Хитроумный Тарантул раскопал в библиотеке на
?материке? чертежи средневекового пояса верности, сделал заказ ничего не
подозревавшему заводу-поставщику и под угрозой увольнения по статье нацепил
пояса на всех официанток, лаборанток и продавщиц.
Кто-то вздохнул:
изготовил самогонный аппарат из двух барометров и японской электронной
игрушки. - Как на духу - бессильны, братие...
кичку, котлы вверх дном, бунтуем!
умеете нетрадиционно подходить к проблеме? Посуду мне! Алкоголя!
непонятной системе - одного плескал помногу, другого всего каплю. Зрители
примолкли, только шепотом считали сорта, набиралось что-то около тридцати.
скважину своей дьявольской смеси. Через мгновение, показавшееся собравшимся
вечностью, в замке что-то заскрежетало, заскрипело, залязгало, и ?пояс
верности? звонко упал на пол. Грохнули аплодисменты, профессор раскланялся.
Зоечка, прижав к сердцу бокал, убежала на кухню, и там раздался дружный
радостный визг.
эвристикой, то бишь нетрадиционными методами решения технических задач и
жизненных проблем... Кстати, у вас лишней ставки в лазарете не найдется? Уж
если повсюду нелетная погода - не принимают ни Саламанка, ни Урюпинск...
человека мы всех наших врачей-вредителей разгоним, и будет у нас в лазарете
родная душа!
его глазах промелькнуло что-то новое, плохо вязавшееся с окружающим
гаерством. Промелькнуло - и исчезло. Панарин мог и ошибиться по пьяному
делу...
робко присел на свободный стул и тихо попросил, глядя в пространство:
Тютюнина в истинную веру - гип-гип!
мешком черепах. Им прикрепили свечки на панцири, вырубили верхний свет и
пустили черепах ползать. Зыбкие огоньки медленно плавали над полом, звенели
бокалы, стучали вилки о тарелки, плакал быстро рассолодевший Тютюнин, и
профессор Пастраго, задумчиво терзая гитару, напевал:
чуждое этому миру, но проклюнувшееся вдруг.
что эта борода загадочным образом начинает превращать наш шабаш? Черт
побери, здесь же лирические настроения прорезаются, чувствуешь? Да мы такого
сто лет не видели с тех пор, как Семеныч разбился, а тому уж... Как ты
сейчас выглядишь со стороны, рассказать? Имеешь в лице нечто тебе
несвойственное.
золотой наклейкой. - В точности как ты. Леня, я чувствую, что эта борода -
мина замедленного действия, а у меня нюх, все мы над Вундерландом обучились
проскопии и всему такому прочему... Все правильно - нам нужен такой же
исповедник, как мы сами: такой же, только острее сознающий свою сущность,
обнаженный электрический провод...