Чтение 8–й страницы книги ~Кошка в светлой комнате~

французскую революцию. Собственно, не ее саму, а жизнь маленького
человечка, который был нужен всем. Это мэтр Сансон, знаменитая в своем
ремесле личность, - палач города Парижа Сансон. До революции он рубил
головы разбойникам, взбунтовавшимся простолюдинам и поскользнувшимся
царедворцам. Потом произошла революция, и началась кровавая чехарда.
Робеспьер уничтожил "бешеных", термидорианцы уничтожили сначала
Робеспьера, потом "вершину", переворот следовал за переворотом, и каждый
новый Диктатор начинал с уничтожения противников. Головы летели в корзину
быстрее, чем корзины успевали подставлять, а гильотиной управлял наш
старый знакомец Сансон. Власть переходила из рук в руки, Сансон
благоденствовал, господа! Несмотря на череду отрицающих друг друга теорий,
трибунов и вождей. Сущность оставалась неизменной, вечной - нож гильотины
и человек, который был нужен всем. Какой же смысл имели все потрясения и
перемены, если краеугольным камнем оставался несменяемый Сансон?

Он замолчал и надолго присосался к бокалу.

- Скот, - сказала Джулиана.

- Ага, - расплылся Штенгер. - Вот именно, родная. Алехин, вы согласны,
что истина - это в первую очередь нечто неизменное, вечное? (Я
неопределенно кивнул). Нечто неизменное и вечное... А таковым в первую
очередь является скотство. Рушились империи, провозгласившие себя вечными,
грязные деревушки превращались в столицы охватывавших полмира государств,
исчезали народы, языки, идеи, религии, моды, династии, литературные
течения и научные школы, но во все времена, при любом обществе, будь то
душная тирания или расцвет демократии, люди жрали вино и лапали баб,
предпочитая эти занятия всем остальным. Спрашивается, что в таком случае
основа основ? Я могу быть ярым монархистом, Несхепс - теократом, Алехин -
атеистом и анархистом, и мы перегрызем друг другу глотки за свои
убеждения, но вот мы все трое смотрим на тебя, обворожительная, - он
сделал галантный жест в сторону Джулианы, - и наши мысли удивительно
схожи... Вот и нашлось нечто, прочно объединившее нас троих, таких разных.

- Ну, Макс, - смущенно улыбнулся Несхепс. - Вы всегда излишне
конкретизируете. Мы все уважаем нашу Джулиану, этикет, наконец...

- Этикет - нечто преходящее, - пророкотал Штенгер. - Было время, когда
за прелюбодеяние карали так, что и подумать страшно, - к примеру, Дракула,
господарь Влад Цепеш. А через пару сотен лет даме из высшего общества
считалось в высшей степени неприличным не иметь любовника. Не бойтесь быть
самим собой, мой застенчивый друг. Философия за вас. Вся история
человечества - это потуги скота скрыть свое скотство более или менее
удачными способами. И тот социум, что не скрывал своего скотства, как
правило, добивался больших успехов в различных областях.

- А чем кончал такой социум? - поинтересовался я.

- Скотством, Алехин, скотством, - мило улыбнулся Штенгер. - То есть
тем, с чего начинал, что поддерживал, к чему стремился.

- Мне попался на дороге броневик, - сказал я. - Жуткая, знаете ли,
картина.

- Об этом и говорить не стоит, - отмахнулся Штенгер. - Сборище
самоотверженных идиотов, считающих, что только им известны рецепты борьбы
за всеобщее счастье. Во все времена хватало самоуверенных и самозваных
благодетелей. Можем ли мы упрекать вурдалаков?

Я насторожился.

- Можем, - сказал Несхепс. - Мне что-то не нравится, когда мне хотят
перегрызть глотку.

- А если кому-то не понравится ваша привычка спать с бабами и он начнет
гоняться за вами с пулеметом?

- Это разные вещи.

- Это одно и то же. В обоих случаях речь идет об образе жизни. Модус
вивенди, учено говоря. Нелепо порицать кого-то только потому, что его
привычки противоположны вашим.

- А когда меня едят - это лепо?

- И вы ешьте. Он вас, а вы его. Тем самым вы увеличите энтропию
скотства и придете к нашей сияющей витрине, то бишь вершине, заветной цели
- Абсолюту Скотства... Ну что ж, мне пора. До встречи!

Он раскланялся, подхватил Риту и исчез за углом. Наступила неловкая
тишина.

- Все-таки большого ума человек... - сказал Несхепс.

Красавица Джулиана выразила свое мнение о Штенгере в весьма ядреных
выражениях.

- Но в одном он прав, - заявила она. - Все вы скоты, за исключением
кастратов и импотентов.

- В чем же дело? - сказал я. - Создайте новое учение - "К совершенству
через усекновение". Противовес. Скотство и антискотство.

- Блядво! - сказала она, характеризуя меня.

Я пожал плечами.

- Все равно не поможет, - смущаясь, сказал Несхепс. - Усекновение не
поможет. Пить будут, драться...

- Пьяницы и драчуны меня не интересуют, - заявила Джулиана. - Не могу я
смотреть на вас, кобелей, надоело...

Глядя на нее, зверски красивую, я подумал, что, вероятнее всего, ей
очень не везет, несмотря на красоту, а может, именно благодаря красоте...

Джулиана поднялась, небрежно кивнула нам, села в длинный роскошный
автомобиль, и он рванул с места, словно пришпоренный конь.

- Господи, какая женщина! - Несхепс печально смотрел вслед.

- Да, - искренне сказал я. - Скажите, у вас всегда так тихо?

- Покой и тишина. Постойте, "у вас"? А сами вы откуда в таком случае?

- Из-за Мохнатого Хребта, - уже привычно сказал я. - У нас там все
другое, не как у вас.

Судя по его лицу, ему очень хотелось наброситься на меня с вопросами,
но деликатность не позволила. Тихий он был, скромненький, как монах
первого года службы. Потом-то они обвыкаются, монахи...

- Вы мне не подскажете, где отель "Холидей"?

- Это за углом, через площадь, еще три квартала и налево.

Напротив нас остановилась машина, водитель опустил стекло и укоризненно
показал на часы. Несхепс заерзал:

- Вот незадача, совсем забыл. Вам ведь все равно в "Холидей", вы бы не
могли...

- Что?

- Передать чемодан, вот этот, маленький совсем.

Он так смущался, ерзал и хрустел пальцами, что я торопливо кивнул:

- Хорошо. Кому передать?

- Господин Робер, семьсот пятнадцатый номер. Он знает, скажите, что
Несхепс просил.

Мы раскланялись. Он сел в машину и укатил, я подхватил чемодан и пошел
в отель. Свернул за угол. Посреди улицы стояла худющая гнедая лошадь и
мотала головой, а на лошади мешком сидел рыцарь в помятых, тронутых
ржавчиной латах и пялил на окружающее шальные глаза. Он опирался на
длиннющее копье со ржавым наконечником. Вид у рыцаря был жалкий и унылый.

- Эй, ты не из донкихотов будешь? - окликнул я, примерившись, как
увернуться от копья, если он вдруг рассердится.

- Да нет, - сказал он равнодушно. - Совсем наоборот. Я Граальскую чашу
ищу, вот только куда-то не туда заехал. Дома чумовые какие-то, люди не те,
и дорогу показать никто не может, только зенки пялят. Ты дорогу не знаешь?

- Нет, - сказал я. - А найдешь свою чашу, что сделаешь?

- Пропью, что за вопрос? - сказал он мечтательно. - На баб промотаю,
иначе зачем искать-то? Это ж одно золото сколько потянет, а если еще камни
выколупать и в розницу... Считать страшно. Едем со мной, а? Мне оруженосец
нужен. Мой сбежал. Вино тут, знаешь, бесплатное, бабы чуть не телешом
ходят, вот он и клюнул, молодой еще. Вот и отстал. Поехали, а? Пару
камушков уделю.

- Нет, спасибо, - сказал я.

Он плюнул, заорал на лошадь, ударил ее ржавыми шпорами. Кляча нехотя
затрусила, непристойно задрав хвост и роняя на мостовую катыши. А я пошел
дальше.

4

Чемодан для господина Робера тяжелел с каждым шагом. Свинец в нем, что
ли? Нет ничего удивительного, что Несхепс постарался от него отделаться.
Ох уж эта моя покладистость...

Вот и "Холидей", дотащил наконец, ай да Алехин! Возле парадного входа
мощно урчал огромный грузовик с откинутыми на все три стороны бортами. В
кузове, на блестящем поцарапанном железе, навалом лежали длинные узкие
ящики с неизвестной маркировкой, которую я на всякий случай постарался
запомнить. Марку грузовика я не смог определить. Исходившие от него тысячу
раз знакомые запахи бензина и нагретого солнцем (черт, солнца-то нет!)
железа действовали успокаивающе. Особенно если зажмуриться - нет никаких
заколдованных мест, прорвавшегося в наше пространство куска иномерного, а
также могущественных пришельцев с неподвижных звезд...

Я открыл глаза, обошел грузовик и вошел в широко распахнутые стеклянные
двери, припертые, чтобы не закрылись, прозаическими деревянными клиньями.
Что-то привезли. Или увозили. Что можно возить в таких ящиках?

В роскошном холле, по-купечески просторном и пышном, было тихо и пусто.
За лакированной стойкой нет портье. На длинной черной доске поразительно
много ключей - либо подавляющее большинство постояльцев дружно гуляет в
эту пору, либо, что не удивительно, стоит мертвый сезон.

Я с удовольствием поставил на блестящий паркет оттянувший руку
чемоданчик и подошел поближе. Номеров здесь четыреста, а пустых гвоздиков
- штук десять. Я перегнулся через стойку и потрогал пальцем первый
попавшийся ключ. На пальце осталась серая пыль. Даже лучше, что здесь тихо