прохладной, и Эсон опустил в нее лицо, потом окунул всю голову, стараясь
задержать дыхание подольше. Боль отступила, и Эсон медленно приподнялся,
опираясь на стену, и наконец сел, прислонившись спиной к прохладному камню.
глаза вновь, он увидел над огромной деревянной дверью кружок света. Прежде
чем дверь распахнули и свет ударил копьем в глаза, он сумел закрыть их и
защитить рукой. Рядом протопали тяжелые военные сандалии щурясь, Эсон
попытался разглядеть высящиеся над ним фигуры. Противиться не было смысла, и
он позволил, чтобы его подняли и выволокли из стойла. Смерть стояла рядом,
удивляться он мог лишь тому, что все еще жив. Боль в голове лишила его
способности думать, и он покорно пошел туда, куда его вели.
рассказывали об этом городе, но это чудо оказалось взаправдашним. Под
надежной охраной - двое вооруженных стражников спереди, двое позади, еще
двое по бокам - он был приведен в комнату для омовения, куда свет попадал
через узкие отверстия высоко в стенах. На почетном месте среди палаты
располагалась более высокая с одного конца терракотовая ванна. Банщик шагнул
вперед и склонился в поклоне перед Эсоном, стражи отступили к двери.
набедренную повязку с Эсона, тот забрался в пустую ванну и сел. Банщик резко
хлопнул в ладоши, раб внес огромный горшок с горячей водою и поставил его на
глиняный выступ возле ванны. Взяв черпак, банщик принялся поливать Эсона,
сопровождая поток воды словесным потоком.
вода по каналам и трубам подводится к этим баням. Горячие ключи и холодные.
Так, господин мой.., воды их смешиваются здесь.
растирать Эсона, поначалу мягкими движениями удаляя запекшуюся кровь и
грязь. Потом он сполоснул тело Эсона водой, очистившей его раны, смыв вместе
с грязью и боль. По распоряжению банщика он поднялся и лег на прохладный
камень, где, умастив тело его и волосы благовонным маслом, банщик принялся
умело разминать его. Усталость оставляла мышцы, масло закрывало еще не
зажившие раны. Под руками банщика боль почти оставила тело Эсона, а когда
тот начал брить его острым обсидиановым лезвием, микенец уже задремал. Рядом
раздались чьи-то тяжелые шаги. Открыв глаза, микенец увидел над собой на
редкость уродливую физиономию. Судя по всему, нос этому человеку перебивали
неоднократно, один глаз был почти закрыт разросшимся рубцом, уши были
надорваны, как и часть нижней губы, - через дыру проглядывали зубы. Седой
ежик на голове не мог скрыть многочисленные рубцы.
осведомился вошедший.
слыхивал.
слушай-ка старика Эйаса. Усваивай. Если ты окажешься сегодня слаб на арене,
если не сумеешь показать себя, прежде чем тебя убьют, это будет стоить и
моей головы. Понял меня, незнакомец?
пронзила его тело, и Эсон уселся, оттолкнув банщика, стиснув рукой бок: он
ожидал уже, что увидит разверстую новую рану. Там не было ничего - только
красное пятно на боку. Эйас ухмылялся, глядя на него, - уродливая рожа с
отвисшей губой. Стиснув огромный кулак, он выставил его вперед.
бьешь. На арене твои руки прикрывают кожаные ремни, чтобы крепче ударить и
не сбить костяшки. - Пальцы Эйаса были узловатыми и расплющенными, покрытыми
шрамами. - Человека можно бить во многие места, но все я тебе сейчас не
смогу показать. Лучше бить в голову или в верх живота. А теперь вставай и
ударь меня.
Темис убьет тебя со всем мастерством, на которое способен только он один.
челюсть, голова его откинулась назад, вновь отзываясь болью. Взревев от
гнева, Эсон прыгнул вперед, нанося могучий удар, от которого кулачный боец
легко увернулся.
Лучше, уже лучше, но не слишком хорошо. И не открывайся так, я ведь могу
врезать. Больно, а? Темис будет обращаться с тобой хуже. Я слыхал, что ты
облил его горячим супом и попытался удушить. Темис не из тех, кто молча
проглатывает оскорбления. Горец, он забьет тебя насмерть.
собираешься умереть как муж или трясущийся раб?
времени на это почти не было.
бойцом, размахивая руками, как цапля крыльями. Все усилия его почти не
приносили результата, удалось только пару раз зацепить Эйаса по ребрам. Но
упражнение прояснило голову Эсона, и когда боец оставил его, микенец вылил
себе на голову целый кувшин воды, расхохотавшись, когда стражи принялись
бранить его за образовавшуюся на полу лужу. Он не стал возражать, когда его
еще раз вытерли и умастили маслом. Банщик облачил его в высокие, плотно
прилегающие штаны из нескольких слоев кожи, а затем обул в сапоги из того же
материала, доходившие до лодыжек. Колодок на этот раз не было, однако,
выводя его из палаты, стражи обнажили мечи.
дождусь поединка с вашим изъеденным червями царевичем.
мечом, даже боевым топориком, которые предпочитали атланты. Ведь оружие было
только средством - Эсон жаждал битвы. О поражении он не думал - хотя,
конечно, микенский царевич привык помнить о смерти. Не следовало страшиться
ее или манить к себе, она всегда была рядом. Муж убивал мужа, с которым
бился. Тяжелая рана означала смерть, и честнее было разом закончить начатый
поединок. Двое бьются - один умирает. Иногда и оба сразу. Оружие - не
главное. Главное - сама битва.
все радости, предоставляемые ему жизнью, одинаково острое удовольствие
давала и охота с копьем на кабана, и объятия женщины. И то и другое быстро
заканчивалось. Конечно, у него всегда находились друзья, с которыми приятно
пить, а потом они сражались возле него. В битве он находил самое большое из
удовольствий.
Первые детские воспоминания Эсона были - вопли мужей за стенами, раны и
смерть, окровавленные бронзовые мечи. Первой его игрушкой был небольшой меч,
и он не был просто забавой. Едва получив его - дня не прошло, - Эсон
выследил и убил поросенка и приволок к отцу окровавленную тушку. Дичь
становилась крупнее, наконец дошло и до самой опасной. У него в руке было
копье, и Эсон ударил им под козырек эпидаврского шлема, прямо в глаз воина.
Удивило его лишь то, как легко умер этот человек - куда легче, чем многие из
убитых им оленей.
гладкая кожа. Каштановые волосы и борода, расчесанные и подстриженные, как
теперь, отливали янтарем. Конечно, нос крупноват, но не уродлив - словно
хищный клюв ястреба на эту птицу и был похож Эсон. Здоровые белые зубы -
иных и не знали привыкшие к простой пище микенцы. Змеистый шрам на
подбородке не один белел на загорелом теле. Ему случалось идти - или бежать
- весь день и ночь и с ходу вступать в битву. Мышцы Эсона были способны на
подобные усилия - длинные, ровные, не выпиравшие узлами, как у мужей,
миновавших пору расцвета. И в уме ему трудно было отказать. Как и отцу -
Пери-меду. Но все способности он тратил на одно лишь - чтобы лучше биться. А
вот зачем ему битвы - вопрос этот еще не приходил царевичу в голову.
Настанет день, и придется задуматься: умрет Перимед, тогда ему, Эсону, быть
царем в Микенах, но пока для раздумий нет особых причин. И ныне его ждала
новая битва, он шел на нее столь же непринужденно, как на каждую из тех, в
которых ему приходилось участвовать за двадцать один год своей жизни.
ремнями в руке подошел покрытый шрамами кулачный боец.
глубинах земли. Почва затряслась под ногами. Стены пошатнулись, дрогнули
колонны, сверху с пылью посыпалась штукатурка.
потянули его назад.
привычными движениями обматывал кожаными ремнями руки Эсона. - Атлантида
чересчур прочно сложена, она не развалится, когда потрясатель земли Посейдон
колышет недра. Ты еще поживешь немного, тебя ждет бой с Темисом, а умрешь,
когда он убьет тебя. Час твоей судьбы еще не настал.
земля иногда сотрясается, да так, что дома рушатся и потоки жидкого камня
истекают из земных глубин. Значит, земля здесь трясется нередко, раз все
вокруг не выказывают беспокойства. Он следил, как Эйас обматывал его руки
тонкой кожей. Наложив первый слой, боец пристроил к костяшкам пальцев
свинцовую пластину, привязав ее широкой полосой кожи потолще.
такую же свинцовую полоску. - С одной кожей на кулаке приходится повозиться,
чтобы убить человека. Для этого нужен свинец. - Снаружи пронзительно взвыли
рога, и Эйас торопливо закончил наматывать ремни. - Вот и сигнал. Тебя
требуют. Умри хорошо, горец. Многие почли бы за честь умереть от кулака