Чтение 8–й страницы книги ~Станция Солярис~

принялся листать какие-то бумаги.

- Простите, доктор Сарториус, я не хотел вас обидеть, - ощущая нечто,
похожее на раскаяние, сказал я.

Он, разумеется, ничего не ответил.

В лаборатории делать мне больше было нечего... мне вообще было больше
нечего делать на Станции - кроме того, чтобы продолжать эксперимент.

Я должен был вернуть Хари - но как? На электроэнцефалограф уповать
больше не приходилось, тут я был полностью на стороне Сарториуса: не
следовало надеяться на повторение пройденного. Требовалось что-то другое...

Пройдя по коридорам Станции, я остановился возле своей двери. И понял,
что мне не хочется идти к себе, не хочется вновь замыкаться в своих
воспоминаниях, мыслях, сомнениях и неоправданных надеждах. Что изменится
от того, что я опять буду сидеть в своей кабине и бездумно смотреть в
окно, на тяжелые волны, колышущиеся далеко внизу, под Станцией?.. Господи,
если бы я был на его месте!.. Ну что ему стоит, этому вселенскому йогу,
сделать так, чтобы вновь воплотились те дни!

Кресло в красном свете взошедшего солнца, и в кресле...

Я резко повернулся, сделал несколько шагов и постучал в дверь с
табличкой "Д-р Снаут". Я просто не мог оставаться в одиночестве.

- Да! - раздался из-за двери приглушенный голос.

Я толкнул дверь и вошел к Снауту.

Из-под опущенных заслонок в окно сочился голубой день, наполняя комнату
бледным неестественным светом. Тут было очень много всякой всячины -
несколько столов с компьютерами, составленные горкой стулья, лежащие под
ними разноцветные дискеты, ящики с продуктами, беспорядочно разбросанные у
стены раскрытые книги и еще какие-то предметы, грудами сваленные по всем
углам. Снаут сидел в кресле у окна, закинув ногу на ногу и подпирая голову
ладонью. На механическом шагающем столике перед ним стоял полупустой бокал
с прозрачной жидкостью. Снаут был одет в сетчатую майку и светлые
полотняные брюки с множеством карманов, и мне вдруг почудилось, что океан
воссоздал момент нашей первой встречи, когда я, совершив
стовосьмидесятикилометровый бросок с борта "Прометея", открыл дверь
радиостанции, на которой был прикреплен прямоугольный кусок пластыря со
сделанной карандашом надписью: "Человек". Боже, как давно это было!..

Безусловно, Снаут тоже почувствовал что-то подобное, потому что, увидев
меня, он махнул рукой и произнес с нетрезвой усмешкой:

- Это опять ты, Кельвин... Опять ко мне... как тогда...

Я опустился на ближайший свободный стул, отодвинул ногой дискеты и в
упор взглянул на него:

- Что ты будешь делать дальше, Снаут? Продолжать пить?

Он неуверенно поднял руку и медленно поводил пальцем перед своим лицом:

- Где это ты видел пьющих хорьков, Кельвин? Хорьки не пьют - они просто
забиваются в свои норки и никого не трогают. И живут своими
воспоминаниями. Ты понимаешь меня, Кельвин?

Я промолчал. Он оказался пьянее, чем я предполагал, и бесполезно было
говорить с человеком, находящимся в таком состоянии.

Снаут потянулся к бокалу, поднес его к подрагивающим губам и сделал
такой длинный глоток, что меня невольно передернуло.

- Кельвин!.. - отдышавшись, но все еще мучительно кривясь, с надрывом
проговорил он. - Господи, что ты знаешь, Кельвин? Крис... Ты ничего не
знаешь. Ничего! - он уставился в одну точку н начал медленно раскачиваться
в кресле. - А ведь это ужасно, Крис... После того, как ты мне сказал... У
меня ведь тоже появилась надежда... - Снаут отставил бокал и закрыл лицо
руками. - Это ужасно, Крис... Любить - и ненавидеть... Желать возвращения
- и с ужасом ожидать его... Крис, ты просто не представляешь... Это позор
моей жизни... но это и все, что было в моей жизни... Я сам придумал...
ее... Ты молод и ни в чем не виноват... перед своей... по крайней мере,
виноват не так, как я...

Ты самый невинный из всех нас, Крис... Ты не ведал, что творил... А я
ведал! Но если бы я знал... Если бы я знал! Да, для меня это было
мучением, но я бы хотел вернуть ее... этот лоскут грязного белья...

вернуть! Потому что это мой лоскут, Крис! Мой... Зачем ты дал мне
надежду?

Его прорвало. Я знал, что, придя в себя, он будет раскаиваться в своем
нетрезвом откровении. И Боже мой, я так и не имел никакого понятия, что же
за "гость", вернее, "гостья", была у него... И с чего я взял, что его
история менее трагична, чем моя?

- Кельвин! - прохрипел Снаут, вновь судорожно хватаясь за бокал. - Я не
хочу жить! Понимаешь? Не хочу! - он глотнул, поперхнулся и закашлялся.

- Да, возможно, я самый невинный из вас, - сказал я. - Поэтому готов
продолжать роль подопытного кролика. Это в моих интересах.

Снаут долго молчал. Потом поднял на меня глаза и проговорил слегка
заплетающимся языком:

- Ты психолог, Кельвин... Как ты думаешь, может быть мы просто сошли
здесь с ума? Не было никаких "гостей", а были видения, у каждого свои - и
только. Это был бред, Кельвин...

- Это было, - я вздохнул. - И именно вы с Сарториусом отняли ее у меня.
Не спросив моего согласия.

Бокал выпал из пальцев Снаута и покатился по полу. Кибернетик откинулся
в кресле и воззрился на меня:

- Так ты пришел меня судить, Кельвин? Помнится, я тебе говорил, что эта
ситуация вне нашей морали. Нашей! - он подчеркнул это слово. - Контакт и
наша мораль не обяэательно должны стыковаться. Как видишь, они и не
состыковались. Если ты хотел сделать мне больно, то добился этого.
Разговор можно считать оконченным.

- Снаут, она должна вернуться, - с усилием выговорил я.

- Говори это не мне, - пробормотал Снаут. - Говори ему...

- Уже пытался! Старые трюки не проходят, нужно что-то еще.

Снаут медленно покивал:

- А вот насчет чего-то еще обращайся к доктору Сарториусу. Уж кто-кто,
а он - последний рыцарь Контакта. Несгибаемый и непробиваемый.

- Вряд ли он теперь захочет оказать мне помощь.

- Почему? А, понимаю! - Снаут подался ко мне. - Ты и его обвинил. Да,
Крис?

- Нет. Просто спросил о том, о чем не стоило бы спрашивать.

Снаут вновь покивал:

- Ты психолог, Кельвин. Экспериментируешь... Ну-ну... - Он помолчал и
вдруг сказал: - Когда все это... началось, я запер роботов - мало ли
что... В чьих руках они бы могли оказаться... И знаешь, я не намерен их
выпускать, потому что сомневаюсь, в своем ли мы уме. Мы просто свихнулись
здесь, Кельвин. И ты тоже свихнулся, хоть ты и психолог.

Мы все сошли с ума.

Он начал повторяться. Его глаза совсем помутнели.

- Если это и безумие, Снаут, то я хочу оставаться безумным, - сказал я,
встал и вышел из кабины.

...Погруженный в невеселые мысли, бродил я по коридорам Станции,
поднимаясь и спускаясь по лестницам. И вдруг обнаружил, что стою перед
белой дверью холодильной камеры. Я не мог бы сказать, почему ноги привели
меня именно сюда. Без всякой определенной цели я, как и тогда, открыл эту
тяжелую, толщиной в две ладони дверь, обитую по краям резиной, и заглянул
внутрь. Все там было по-прежнему: из переплетения заснеженнмх труб свисали
толстые сосульки; на полках вдоль стен и на полу громоздились покрытые