Чтение 8–й страницы книги ~Прововедник~

их присутствии лучше не ругать туземцев.

Когда рассказывают, как был убит Исинна, обычно начинают с того, что
"царь перестал появляться в своем саду, и его дерево больше не говорило ему,
что хорошо, а что плохо". Говорят, что во дворце Дасака Первого
деревце-чиновник цвело круглый год. Царь наряжал его в парчу и бархат.

Я точно знаю, что Джек Митчелл с соседней фермы зарыл под корнями
своего деревца телевизор: пусть смотрит. А Лайош Варда, другой мой сосед,
сделал вот что: взял большой рекламный щит, поставил его немножко боком к
своему деревцу, так, чтобы не загораживать солнце, и слово в слово переписал
ту невнятицу, которую компания пишет на желтых фирменных упаковках вирилеи:
"Это .удивительное растение, культивируемое жителями отдаленной планеты не
одну тысячу лет, уникально по своим качествам. Семь ягод вирилеи позволяли
охотнику семь дней, не останавливаясь и не передыхая, преследовать зверя.
Напиток из ягод вирилеи улучшит ваше самочувствие, повысит работоспособность
и сделает ваши решения безошибочными без каких-либо вредных последствий.
Пейте вирилею -- и вы не ошибетесь!"

У Лайоша каждый год отличные урожаи.

Петухов в жертву, конечно, режут все.

Самое красивое -- это созревшая вирилея. Видели когда-нибудь связку
разноцветных воздушных шаров? Теперь уменьшите их в двадцать раз и привяжите
к ветвям, и так до горизонта. На Новой Андромеде, как и на любой планете,
где в атмосфере много гелия, такой способ размножения весьма распространен:
поверх семени образуется пузырь из гелия. Когда семена созревают, ножка
пузыря пересыхает, он взлетает в воздух и летит, пока стенки его не потеряют
эластичность. Ягоды созревают не сразу, и у ленивого хозяина урожай запросто
может улететь.

Когда человек идет по полю, деревья сразу чувствуют, хозяин это или
гость, и меняют цвет. Когда великий царь Дасак навещал свои сады, синие
ободки у цветов пропадали, они становились красными, как его мантия, и
почтительно склоняли головки.

Меньше всего это понимают газетчики. Газетчики пишут всякую чушь.
Пишут, что компания, усвоив местные феодальные порядки, платит за службу не
деньгами, а землей. Что мы живем на фермах, как бароны в средневековых
замках, только вместо котлов с кипящей смолой завели минометы. Теперь они
пишут, что бароны захотели завести крепостных...

Крепостных! Да я в жизни не подпущу ни одного туземца к своему саду!

Через десять километров от меня начинаются поля одного туземца, не
знаю, как его зовут, Расси, кажется, или Нисси. Как я его подпущу к своему
саду, если мое поле красное с синим, а его -- зеленое, как протухшая
котлета? Его вирилея еще не цветет -- я заметил, когда подлетал!

Этот человек снимает со своего поля урожай вчетверо меньше моего, потом
его рабы (у него-то рабы есть, штуки три или четыре, асаиссцу нельзя без
раба -- теряет лицо) растащат половину, потом еще треть пропадет просто так,
а потом к нему прилетит какой-нибудь журналист с Земли, и этот Расси или
Насси даст интервью: "Вся Галактика пьет вирилею, но я не в силах прокормить
свою семью! Служащие компании проводят в саду два дня в неделю, но компания
дает им машины и улучшенные семена. Я провожу в саду семь дней, но у меня
нет ничего, кроме моих рук". Все верно. Я, может, и провожу в саду два дня,
но не разгибаю спины. А туземец -- да, проводит в саду неделю, лежит животом
кверху и греется на солнце.

Богатых в деревнях презирают. То есть не просто богатых. Если ты
разбогател, вырезав городок или городок вырезал твой прадед, то о тебе поют
хвалебные песни. Это славное богатство. А если ты разбогател, вкалывая как
собака, -- это позорное богатство. Позориться не желает никто. А потом
приезжают левые журналисты, берут интервью, выкидывают все о славном
богатстве и делают из местного князя какого-то социалиста. Князь читает это
и начинает усваивать высказанные им взгляды...

Однако я отвлекся.

Весь день я трудился, как вол на маслобойке.

Вирилея очень требовательна к воде, но не выносит переувлажнения.
Единственное спасение -- автоматические поливальные установки. У меня был
отличный, вполне новый "Даймонд", но этой йесной я соблазнился и купил
"Эльзу-люкс". За субботу я ее смонтировал, а "Даймонд" откатил в сарай и
развинтил.

Конечно, я немного сошел с ума, покупая новую машину накануне войны.
Может статься, что бомбардировщик мятежников разнесет ферму на куски и через
десять лет сады съест надвигающаяся пустыня, а я как раз кончу выплачивать
за "Эльзу" деньги.

Но я давно хотел "Эльзу", и Агнес хотела "Эльзу", а в этом году я
получил изрядную премию за "Павиана" и просто не мог забыть, что это
последний год, когда я спокойно выращиваю свой сад. Мне хотелось сделать для
деревьев все, что можно. Притом я купил "Эльзу" с шестидесятипроцентной
скидкой -- агент понимал, что охотников обзаводиться его техникой накануне
светопреставления не так-то много.

Я вкалывал за троих, и мне, конечно, некогда было следить за Деном.

Дену уже семь лет, и в этом возрасте детей вполне можно оставлять без
присмотра, но только не на ферме. Песчаные тигры сюда не забредают, но в
округе есть несколько ферм, принадлежащих туземцам, и стоит зазеваться --
глядь, а дети служащих и туземцев бегают вместе. Служащие компании и туземцы
не общаются друг с другом. О чем нам разговаривать? Но детям этого не
объяснишь. Они будут либо сидеть вместе в одной канаве и квакать, либо
драться. Просто не замечать друг друга они не могут.

В прошлом году у моего соседа было десять штук детей, а в этом,
кажется, двое померли. У них визгливые голоса, ужасный английский и
шелушащиеся от недоедания руки. Все выращивают вирилею, потому что в
Кипарисовой долине самое прибыльное -- вырастить вирилею и, продав, купить
остальное. Свежие фрукты и экран компьютера эти дети видали только в дешевом
кино. Мне до безумия жаль этих детей, но я не могу их спасти. Их могут
спасти только их отцы. А отцы греются на завалинке и рассказывают гадости
про тех, кто трудится в садах. Иногда к завалинке подкатывает машина, отцы
садятся в нее и едут кинуть бомбы в Президента.

Не хочу, чтобы мои дети общались с туземцами.

Поэтому, когда я обнаружил, что Дена нет, а на дворе уже сумерки, я сел
в машину и поехал к синей канаве.

В лощине у синей канавы уже стемнело, звезды рассыпались по небу, как
спелые десятицентовики, и цветы вирилеи, красные под солнцем и оранжевые под
луной, поменяли окраску. Я остановился на мгновение, чтобы полюбоваться
садами, и тут до меня донесся отчаянный детский крик. Кричал Ден.

Я перепрыгнул через канаву, обвалился в воду и полез раком наверх.

Мальчишки дрались у плетня, перед старым садом, Ден и какой-то туземец
катались по траве. Туземец был вдвое старше Дена. Пока я бежал к плетню,
туземец сел на Дена, выхватил у него из рук автомат и стал бить его
прикладом по голове. Я заорал. Туземец оглянулся, вскочил и бросился к лесу.
Остальные мальчишки подняли визг, разлетаясь, как стая голубей. Я схватил
автомат и завопил:

-- Стой!

Мальчишки улепетывали. Я дал очередь поверх стволов вирилеи. Автомат не
стрелял. Я взглянул на него и сообразил, что это игрушечный автомат, который
я подарил Дену на день рождения. Это. была очень дорогая игрушка.

Туземные мальчишки уже перебрались через канаву и улепетывали по
дороге. Ден с товарищами швыряли им вслед комья грязи и улюлюкали.

-- Что случилось? -- спросил я.

Дети опустили головы. Эрик Митчелл сказал:

-- Мы хотели играть в войну, как всегда. У них были луки, а у нас
автоматы. Вдруг они набросились на нас и стали отбирать автоматы. Они
сказали: "Старые игры кончились. Теперь наши отцы возьмут себе ваши
автоматы. А потом они возьмут себе ваши машины и фермы". Вот мы и подрались.

На обратном пути Ден сидел в машине тихо, как курица на яйце, утирая
сопли и кровь. Один раз он спросил:

-- А что, когда у них будут наши автоматы, они станут жить так же
хорошо, как мы?

-- Нет, -- сказал я, -- когда у них будут наши автоматы, они потеряют
последний шанс жить так же хорошо, как мы.

Я забыл навесные кольца для "Эльзы" и в полдень воротился за ними на
ферму. У ворот под деревцем вирилеи сидел человек, которого я меньше всех
ожидал тут встретить, -- это был ван Роширен, У его ног лежал в корзинке
связанный петух. Петуха я положил в корзинку вчера вечером. Рядом с ним
сидел Ден, и они о чем-то беседовали. Ден заметил меня и убежал.

-- Какими судьбами, -- сказал я, -- вы же собирались в Долину Четырех
Собак?

-- Видите ли, -- сказал ван Роширен, -- меня просили говорить, что я
еду в Долину Четырех Собак. На самом деле я ехал в Дайтан.

Дайтан находился в двухстах километрах к северу.

-- Там меня обещали встретить, -- продолжал ван Роширен, -- и отвезти к
Исану Красивые Глаза, Исан Красивые Глаза желал поговорить со мной.

Я хлопнул глазами. Чтобы Исан Красивые Глаза, племянник полковника и
человек, который ненавидит землян, хотел встретиться с этим
телепроповедником?!

-- Но они обманули меня, -- продолжал неторопливо ван Роширен. -- Меня
завезли в какое-то ущелье, ограбили, раздели и побили. Они хотели прикончить
меня, но в конце концов решили не брать греха на душу и даже, как видите,
дали платье.

Последнее утверждение было сильно преувеличено. Ему дали, кажется,
какой-то мешок, в котором держали канистру с бензином.

-- Но ведь вы поехали в Дайтан в пятницу, -- удивился я. -- Что же вы
делали эти два дня?

-- Шел обратно.

-- Пешком?