своими руками, рискуя своей жизнью, прежде всего - своей.
решать практических проблем такого масштаба, в которых ты борешься не с
тротилом, но с разумом и волей человека, заложившего заряды и постаравшегося
придумать все так, чтобы никто не смог этого разгадать - а я смогу, и сделаю
это, может быть, действительно, самое важное, как сказал генерал, самое
хитрое и самое крупное дело в моей жизни. Конечно, смогу. Не впервые же мне,
в конце концов, браться за опасные дела. Все придет в нужный момент,
как-никак я - старый боевой конь, и нужные рефлексы сработают. Надо просто,
чтобы ведущим был Ли-думс, а я - дублером, страхующим, и все будет в
порядке. А отступать я на привык. Да и на каком основании? Меня спросят: а
что с вами, подполковник, такое? Вы больны? Здоров. Вы боитесь? Нет.
Думаете, что вам не по силам? Но если не вам, то кому же? В чем же дело,
товарищ подполковник?
истиной, первопричиной, источником всего. Что мне - все равно. Все равно.
Все равно.
я не знаю, откуда взялось это и как с ним справиться, и никто не знает, во
всяком случае - никто не может сказать мне. Если мне все равно - значит,
надо подавать рапорт и уходить в отставку. Но об отставке я мог, и даже
любил порой, думать, зная, что ото не всерьез. А всерьез - мне становилось
зябко. В армии прошла жизнь. Мне сорок восемь, я привык так, и не хочу
иначе. Или - все равно?..
VII
личную. Принято считать, что для общества и для нас важнее - первая, потому
что именно эта часть жизни посвящена созданию каких-то важных для общества
ценностей - материальных, духовных, сервисных. Мы рассматриваем человека
прежде всего с точки зрения его участия в производстве таких ценностей, его
успешной деятельности в этом производстве. Мы хвалим или критикуем,
награждаем или взыскиваем - за это. Есть медали за трудовую доблесть и за
трудовое отличие. Нет наград за доброту, порядочность, человечность,
чуткость, готовность помочь, и так далее. Возможно, подразумевается, что
человек и так должен быть добрым и порядочным, и что эти свойства и
продиктованные ими поступки уже сами в себе несут награду. Наверное, это
так. Но и хорошо сделанная работа несет в себе награду - ощущение мастера,
однако, известное "Ай да Пушкин, ай да сукин сын!" вовсе не исключало для
поэта необходимость оценки и признание "Годунова" обществом. И так же
(возможно, в этом сказываются слабости человеческой натуры, но что
поделаешь, если он устроен недостаточно совершенно) человеку нужно, чтобы и
доброта его, и отношение к другим людям, способность сочувствовать и
соучаствовать не только на словах, но и на деле, потребность поддержать
другого и прийти на помощь, не только приносили ему моральное
удовлетворение, но и были замечены и признаны обществом, потому что именно
отношение общества к отдельному человеку всегда было и, наверное, навсегда
останется основным мерилом успешности его жизни хотя бы в силу того, что
человек вне общества не существует. Если же этого не происходит, - а но
большей части так оно и бывает, - человек, взрослея и набираясь опыта,
стремясь жить в соответствии е установлениями общества, а не наперекор им,
постепенно начинает считать, что в его жизни главным является то, за что его
замечают, отмечают и хвалят, а не то, чего не замечают и не хвалят. И,
продолжая совершенствоваться в том, что он теперь уже уверенно считает своей
общественной полезностью - в той части своего бытия, которая связана с
деятельностью, приносящей реально ощутимую пользу обществу, - он не делает
чего-либо подобного во второй части своей жизни, которую с той же
убежденностью считает теперь только своей, личной частью жизни, не имеющей
отношения к другим, никем не замечаемой и не ценимой. И порой, оставаясь
активным и признанным производителем штатных ценностей, человек перестает
порождать ценности якобы нештатные - не планируемые и не оцениваемые. А
поскольку человек в полном смысле слова существует только при условии
развития именно этих вторых, непроизводственных, но на самом деле глубоко
социальных, необходимых и истинно человеческих качеств, то по мере затухания
в нем этих свойств он понемногу перестает быть человеком, теряет вкус и
интерес ко всему, что не касается ни его материальных потребностей, ни
конкретной, производственной (в широком смысле) деятельности, и общественная
его значимость постепенно уравнивается с общественной значимостью сложного
станка, исправно выполняющего свою работу, но вне ее пределов никак не
влияющего на жизнь общества. Возможно, в этом и лежат истоки отчуждения,
самоизоляции, замкнутости. И, возможно, именно это привело в конце концов
Акимова к тому состоянию, в каком пребывал он сейчас. И хотя со стороны
движение его по жизни представлялось по-прежнему нормальным, на самом деле
это было уже движение по инерции разогнанного механизма, катящегося по
отшлифованным рельсам благодаря хорошо смазанным подшипникам.
в нем не произошло. Он по-прежнему относился к службе серьезно, подчиненные
его уважали, потому что он знал и умел больше других, потому что заслуженная
в свое время репутация способного и умелого специалиста, не нарушенная
никакими явными ошибками или упущениями, уже сама по себе заставляла
уважать. Он считался хорошим товарищем - но теперь скорее потому, что не
совершал нетоварищеских поступков, а не потому, что совершал товарищеские. У
него не было семейных неурядиц - он давно уже был одинок; за ним не
числилось того, что принято называть аморальными поступками, и не только
потому, что моральный облик офицера является такой же составной частью его
служебного уровня, как и профессиональная квалификация, и, следовательно,
относится скорее к первой, чем ко второй части жизни, но главным образом по
той причине, что не был тем, кто в просторечии определяется как "юбочник"
или, грубее, "бабник", а возникавшие иной раз отношения со столь же
одинокими женщинами никому не приносили никакого вреда, хотя самим им - не
много и радости, отчего и не бывали длительными. О карьере он больше не
заботился, продвижения не ждал и не хотел, пожалуй, так как с угасанием
желаний и стремлений ему становился дороже всего покой, сохранение
привычного, ровного образа жизни, который всякая перемена непременно
нарушила бы. Он не избегал общества сослуживцев, но старые друзья, если они
еще оставались, находились далеко, а новых он не заводил. Он не портил
компании, но и не улучшал ее. Никто не ожидал от него вреда, но давно никто
и не обращался к нему за помощью - и он теперь уже не чувствовал потребности
в том, чтобы к нему обращались.
какого-нибудь события, от которого можно было бы вести отсчет его душевного
увядания - пожалуй, так точнее всего будет назвать это состояние. Не было
краха надежд, резкого разочарования в чем-то или кок-то. Возможно, было
много - несколько, по крайней мере - событий, не столь крупных, но он сам
затруднился бы назвать их, точно так же, как определить" даже не день, но
год, когда это началось; да он никогда и не задавался такой целью. Больной
человек долго не догадывается, что болен: изменение самочувствия происходит
не сразу, но постепенно, это не катастрофа, а заболевание, которое порой
приводит к еще худшим результатам. Ему долго казалось, что все продолжает
идти нормально, и если меняется, то не более, чем должно меняться, потому
что годы не оставляют неизменными никого и ничего. И лишь в последнее время
он стал задумываться; однако не очень, потому что все это вроде бы ничуть не
мешало ему служить и жить спокойно - если, конечно, не говорить о тех
беспокойствах, которые неразрывно связаны с военной службой, с самой ее
сущностью, и которые и являются органической ее частью.
действительно серьезная задача, он вдруг ощутил, что не в состоянии
воспринять ее, как бывало раньше, словно сигнал тревоги, сразу мобилизующий
все его способности. Он воспринимал все это отвлеченно, словно плохую книгу,
события я герои которой не волнуют, не вызывают никаких чувств, не задевают
и забудутся раньше, чем будет перевернута последняя страница, если достанет
равнодушия добраться до нее. Он почувствовал это и испугался.
размерах беды, Акимов почти сразу стал утешать себя тем, что на самом деле
беда эта меньше, чем ему представляется, а может быть, ее и совсем нет, и он
просто фантазирует под влиянием настроения, усталости, новых сегодняшних
впечатлений, которые нельзя было назвать радостными - к всем этаж лишь
усугубляет и усталость, и плохое настроение. Если бы все это происходило
раньше, он выпил бы водки, чтобы отвлечься и перескочить рывком на что-то
другое. Но он давно уже дал себе слово, и честь не позволяла ему нарушить
его, даже если обстоятельства, как могло показаться, оправдывали бы такое
нарушение. Оправдания такого рода нужны слабым, считал он. А себя, как это
делает подавляющее большинство людей вообще, он относил к сильным. Но
отвлечься надо было.
сидел, а женщина исчезла. Акимову стало грустно, как если бы он знал, что
пребывание этих людей вместе - правильно и естественно, а разделение -
неправильно и что-то нарушает, расшатывает какой-то, неведомый Акимову,
устой. Грустно, словно что-то отняли не у того печального (но не грустного)
человека за столиком, а у самого Акимова. Но тут смолк оркестр, и он увидел
ее - другой мужчина провожал ее к столику. Значит, ока просто танцевала.
Сейчас он видел ее в полный рост и подумал, что в фигуре ее и во всем облике
было что-то вызывающее, а выражение лица противоречило этому, в нем была
странная одухотворенность, словно она только пребывала в некоем творческом
порыве, а не просто топталась з ресторанной толчее в паре со случайным
партнером. Акимов подумал именно так, потому что не любил танцевать. И
подумав так, он встал, одернул китель и направился к тому столику, потому
Сертаков Виталий
Гуревич Георгий
Андреев Николай
Жюль Верн
Свержин Владимир
Смит Кордвейнер