причинять зло другим... А может быть, ему, голенькому, просто приятно
сейчас на жарком солнце: ему не холодно...
позади, невольно приближаются короткими шажками, сами того не замечая.
Разговоры падают до шепота, потом и вовсе стихают. Всех накрывает тишина,
и писк ребенка в ней особенно слышен.
сейчас - хилого, ненужного стране - меня, меня...
понимаю: еще не научился говорить. Затем - взрыв голосов у него за спиной.
И среди них - ни одного, в котором послышалась бы жалость.
исчезает, снова слепит - и снова его нет. Свистит ветер - сперва ласково,
потом все резче и резче. Все слышнее голос моря внизу, все ближе. И...
одном строю с Леонидом, когда нас было лишь триста.
никогда не боялся, не бойся и сейчас...
переломаны кости. Сырость и холод пробираются под кожу, и я чувствую, как
медленно немеет все внутри. Что там внутри? На костях почти ничего уже не
осталось. Трудно есть беззубыми деснами, но я привык бы. А что еще я смог
бы? Ничего. Только есть, пить и оставлять свои кучки. Такие не нужны роду.
Не нужны племени. Все правильно. Только зябко. Но скоро и это пройдет.
обрушивающийся на добычу с вершины, я - без промаха и дальше всех мечущий
копье. Хотя - это уже не сейчас. Это - раньше.
расселину, мои сородичи глядели сверху, лица их оставались неподвижными;
наши лица оживают, лишь когда мы преследуем дичь или врага, или спорим
между собой, или подминаем под себя женщин. Когда бросают старика, все
остаются спокойными.
держался на ногах.
Вселенной звездного экипажа, я из племени Мастера.
известных нам племен. И язык его, его слова незнакомы и непонятны.
приняли. Но женщины не проходят испытаний. А мужчине придется - чтобы
доказать, что он настоящий мужчина, а не притворяется. Сейчас воины
готовят испытание, и в круглых глазах я вижу страх. Мужчина не испытывает
страха. А если испытывает, то не показывает его другим.
слухи, что где-то начали появляться такие. Очень далеко. На побережье. Мы
же - маленькое племя и живем в лесах. Когда-то мы обитали там, где нет
деревьев, но нас оттеснили. Потому что у нас мало воинов. Меньше, чем у
других. И еще меньше - женщин. Значит, мало детей, и племя останется
слабым. Наверное, скоро вымрет. И мы готовы принять к себе чужака, чтобы
он стал одним из нас. Но нужно, чтобы он был мужчиной...
насмерть. Кричит, когда выдирают клочья его спутанной бороды. Кричит,
когда предлагают встать на горящие уголья...
и поймал их. И его женщина теперь - моя. У нее будут от меня дети. И мне
достанется его скальп. У меня много скальпов, к ним прибавится еще один.
будто бы его и вовсе не было.
следы...
Тяжелую, просторную военную машину с нарисованной на бортах металлического
кузова плавно изогнувшейся рыбой с зубастым клювом. Рыба черная, и
тарменары - тоже. Гвардия Властелина Изара образцово выполнила задачу.
Оставь.
машинам!
тронулась, Уве-Йорген на четверть секунды открыл глаза. То же сделали и
остальные трое.
2
бегства с Ассарта. Да, он немного растерялся: его повелитель, Властелин
Изар, был то ли убит, то ли сам, как болтали, удрал с планеты, видя, что
война проиграна. Заниматься историей в те дни никто более и не думал:
возникли свои собственные проблемы, куда более насущные, чем приобщение к
древнему, но чужому роду и даже чем звучный, как золотая ваза, но не
спасающий ни от пули, ни от голода титул. Все расползлись, кто куда.
историку сплошным темным пятном. И одна большая забота.
думая о том, ответят ли когда-нибудь ему взаимностью, и уж подавно не
рассчитывая на близость. Он даже не мог бы сказать, что, собственно,
заставило его так тянуться к этой женщине: ее беззащитность? - а выглядела
Леза, в особенности после появления на свет ребенка три месяца тому назад,
именно такой, постоянно нуждающейся в чьем-то покровительстве. Или же то,
что она, как ни верти, принадлежала к ассартским верхам уже по одному
тому, что была близка с самим Властелином и родила ему ребенка? А уж кому,
как не историку, было знать, что не единожды и не дважды
незаконнорожденные принцы, по воле своих отцов или вопреки ей, приходили к
власти и правили при полной поддержке армии и всего населения. Они, как
правило, были лучшими правителями, чем их предшественники, потому что
понимали, что должны своими действиями не только завоевать поддержку, но и
надолго сохранить ее вопреки букве закона.
Изаром, являлась, по сути дела, его советником. А кроме того - Властелин
ведь не отказался от нее, не прогнал; просто обстоятельства сложились
против молодой женщины. И опять-таки знание истории - особенно той,
скрытой, в какую Хен Гот сейчас только начал углубляться благодаря
вывезенным с Ассарта документам Архива Властелинов, - знание этой истории
подсказывало ему, что на жизни и карьере якобы неудачницы нельзя было еще
ставить точку: слишком рано. Все еще могло измениться к лучшему - для нее
и для тех, кто в эти нелегкие времена окажет ей поддержку. А таких близ
нее было только двое: Миграт - и он сам, Хен Гот.
в этом человеке со стальными мускулами легко угадывалась и железная воля.
Кроме того, он, похоже, даже в нынешней дальней дали, на глухой Инаре,
обладал какими-то немаловажными связями. Во всяком случае, то он сам
исчезал где-то, то к нему приходили люди явно воинского облика, хотя и не
в мундирах, но под их кафтанами и хламидами нередко угадывалось оружие;
ему также передавали какие-то письма, а порой и сам он что-то писал и
отсылал с одним из этих гостей - никогда, впрочем, не остававшихся к
столу. Миграт, однако, не выказывал никакого желания использовать Хен Гота
для своих дел, никогда ничего не объяснял и не просил; относился к
историку скорее как к беспомощному приживалу, терпеть которого заставляют
обстоятельства. Хотя иногда Композитору Истории начинало казаться, что он
занимает какое-то место в замыслах Магистра - но не сегодняшних, а более
отдаленных. Будь Хен Гот в этом уверен, он согласился бы терпеть.
Уверенности, однако, не было. Оставалось лишь помогать Лезе на кухне и в
таких делах, как купание ребенка и стирка; историк делал это от души, она
же принимала как должное, как плату за то, что его приютили и кормили. Это
было обидно; но Лезе он простил бы все на свете - пока теплилась еще хоть
маленькая надежда на то, что она все-таки оценит его любовь и преданность.
оказался совершенно равнодушным к вопросам веры, и тут, на Инаре, даже не
попытался завести в доме необходимый для всякого истинного ассарита Дом
Рыбы - аквариум с рыбкой, пусть и не священной породы Руф, здесь они не
водились, - но хотя бы с простой рыбкой, так называемой Малой Сестрой,
через которую возносимые им молитвы передавались бы Великой Рыбе. Хен Готу
пришлось заняться этим самому, и он в конце концов сачком выудил в ручье