говорили, кажется, древние греки.
-- Привет, большо-ой привет и два привета утром! -- пропел Багир.
Засмеялись. Не забыли старого анекдота.
-- А что, разве Ницкого не будет? -- спросил он почти не
заинтересованным тоном, не надеясь на ответ.
-- У Юры завтра защита, -- виновато пояснила Розите.
-- Как, вторая диссертация?
-- Бери выше, малый ученый совет. Проект модернизации озера Красавица.
Юра предлагает возвести над зеркалом воды второй этаж -- в прозрачной, не
отбирающей солнца чаще. Опорные колонны-гидрообменники тоже будут полыми и
прозрачными и не помешают свободному перетоку воды и движению рыб.
Багир представил себе мираж с водорослями и береговой каймой пляжа,
поднятые к облакам на четырех застывших водяных смерчах. И позавидовал.
Красиво, черт возьми! Есть еще люди, мыслящие в таких резких ландшафтных
образах,
-- Ты неплохо осведомлена, Розиточка, а?
-- Так он же заходил недавно. Рассказывал.
Эх, Ницкий, Ницкий! Когда-то ни защита, ни свидание не могли отнять его
от друзей, компания была выше других дел. Впрочем, чем ученый совет не
повод? Ничуть не хуже других.
-- Жаль-жаль. Кто же сегодня поиграет? Да. Тут Ницкий со своей
гитаролой был бог. И это понимал Стас, говоря:
-- Я вообще-то захватил диафон. В его памяти все наши песни набраны.
-- Чудненько. Пресса не имеет возражений против замены человека
машиной? -- бодро поинтересовался Багир, потирая руки.
-- Пресса не имеет возражений против любых замен, -- серьезно
подтвердил Эмерс. Его чувства юмора хватало всегда лишь на повтор с малыми
вариациями. Трудно поверить, что с внешностью этого неулыбчивого гиганта
(Нибелунг!) можно быть талантливым журналистом. В компании Эмерс не с самого
начала, его шесть лет назад привела Нода. С тех пор он неизменно здесь. И
будет приходить ежегодно, пока приходит Нода. И даже когда она отколется, он
останется последним, соблюдающим традицию, в которую позволил себе
включиться.
Ну вот. Теперь только поздороваться с Нодой -- и все. Она оживленно
болтает с Розите, но Багира не проведешь: он-то ее знает получше других,
как-никак дважды пытались составить семью. Увы, быстро расходились, не
чувствуя друг в друге крайней потребности. А без этого люди не вправе
любить. Нельзя принимать, если нечего отдавать взамен.
-- Здравствуй, милая. -- Багир легко чмокнул Ноду в щечку. --
Персональный поклон и сто кулон восхищения. Будь радостной!
-- Спасибо. Ты все мужаешь?
В принципе, это было не совсем справедливо по отношению к его
по-мальчишески тонкой и гибкой фигуре. Но слова не имели значения.
-- Сорок три, да? -- Нода, придерживая локоть Багира, откинулась на
длину вытянутой руки, покачала головой:-- Боже мой, сорок три...
Слова не имели значения и говорились громким веселым голосом. Зато Нода
ревниво следила за его взглядом, стараясь по глазам понять, сильно ли
постарела за год. От нее пахло слегка увядшей сиренью, и время боялось
тронуть ее кожу -- тугую и блестящую, как яблочная кожура. Багир наклонился
к ней, продекламировал:
У тебя такие глаза.
Что хватило б на два лица.
Нода не смутилась:
-- Бессовестный комплиментщик! Ты не палеотехнолог, ты палеопоэт.
-- Прости, это не я, это Жак Превер, француз, двадцатый век. Мое
очередное хобби, сорок минут в день.
Друзья вышли из своего затишка, влились в поток. Стае включил диафон. О
первой песне никогда не договаривались, она, как и сейчас, пришла сама.
После вступительных аккордов звучной гитаролы запел прошлогодним голосом и
сам Ницкий. Голос у него был несильный и не столько приятный, сколько
правильно поставленный.
Звезды, вечный пепел Вселенной,
Сыплются в мой стакан с чаем.
Далекие солнца, чужие земли
И даже галактики он вмещает.
Мешаю в стакане ложечкой пленной --
И вбираю в себя невзначай
Припорошенный пеплом Вселенной
Обжигающе-терпкий чай.
На втором куплете к диафону присоединилась не только их пятерка, но и
другие ряды. Багир взял под руку Стаса:
-- Стае, как у тебя с Лилей? Все благополучно?
Стас хотел ответить привычно-беззаботно, во всяком случае,
оптимистично. Но вдруг неожиданно для себя и для Багира, уже отвыкшего от
откровенности, сморщил нос и отвернулся. Теперь надо было лезть человеку в
душу. Или делать вид, что ничего не произошло. Багир предпочел первое:
-- Не ладите?
-- Ну, почему? Ты нашел верное слово: благополучно. А если по правде,
ужасная тоска!
Дальше расспрашивать опасно. Да и незачем. Со Стасом и Лилей они
дружили домами, наносили друг дружке видеовизиты. Современная техника и
стандарт на жилища удобно соединяют с помощью экранов гостиные в разных
точках города. Щелчок -- и, не вставая с дивана, оказываешься в гостях у
соседей, а хочешь -- в иной части света, по собственному выбору. Точно так
же сам принимаешь гостей. Два часа в неделю чистого времени -- и никаких
тебе транспортных затрат. Комфорт!
И все же где-то подспудно вызревала странная мысль: в утонченном
рациональном мире не предусмотрено места человеку. Каждый имеет любимую
работу и счастливый досуг. Однако бежит от себя, прячется в посекундный
график отдыха и труда. Лишь бы не задуматься, не остаться с собой наедине.
Мир потихоньку постигает та же участь, что уже постигла любовь: к ней
теряешь интерес, когда все слишком доступно и незатруднительно. Вот идут они
сейчас впятером (пятеро из восемнадцати!), поют одну и ту же песню. Но и
вместе одиноки, каждый продолжает думать свою думу. Даже традиции по-своему
насильственны и нелепы: призванные соединять, они силятся соединить
равнодушных. Все цепляются за традиции, видя в них последний рубеж перед
окончательным одиночеством. Поэтому Розите и Стас, например, здесь, а ее
Вадим и его Лиля совсем в других компаниях, образованных в беспечные
школьно-студенческие годы. И никому не приходит в голову плюнуть на все и
объединиться так, как хочется!
Багир выхватил у Стаса диафон, притушил звук.
-- Послушайте, любезные сограждане, давно хочу спросить: что же такое
творится вокруг? Наберемся смелости, ответим себе: туда ли мы пришли?
Гуляющие безразлично обходили внезапно затормозившую пятерку, а обойдя,
привычно смыкали снова строй и песни.
Нода укоризненно подняла бровь. Но это лишь подстегнуло в Багире
какую-то бесшабашность. Багир не думал о правоте и неправоте, он просто
экстраполировал свои ощущения на всю пятерку, на всех, кого мог заразить
беспокойством. И ему удалось смутить друзей, хоть на минуту уравнять,
перенести на других свои сомнения. Мимоходом порадовался в душе, что его еще
может вот так занести.
-- Эмерс, дорогой, из нас у тебя самое конкретное воображение. -- Багир
обернулся к журналисту, требовательно схватил за руку: -- Объясни мне,
откуда это повальное равнодушие?
Гигант журналист нахмурился, помолчал.
-- Обратная связь, друг Багир. Маленькая месть природы гордецу царю,
своему повелителю. -- Эмерс тактично высвободился. -- Когда под силиконовой
пленкой обретает вечное хранение Медный всадник -- это да, это здорово. Вон
он, гляди, какой златоновенький, блестящий. А человек в тех же условиях
принужден созерцать собственный пуп, закукливается и наращивает кожу.
Диалектика, друг Багир. Ты же, как преподаватель, обязан о таких вещах
догадываться...
-- Но ведь у нас есть и потоньше люди! Кому догадываться положено по
должности.
-- Интересная закономерность, -- Эмерс вскинул руки, зацепил торчащую
из сквера ветку на такой высоте, что Багиру до нее прыгать и прыгать,
покрутил застрявший между пальцами тополевый лист. -- Стараетесь-стараетесь
вы, технари, шлифуете, полируете, совершенствуете окружающую среду, а заодно
и само общество, пока не заведете человечество в очередной тупик. Но что
самое удивительное -- первые же бьете тревогу тогда, когда нам,
гуманитариям, все видится неомрачимым и безоблачным. Затем наступает наш
черед. И уж то-то мы потеем над объяснениями, то-то маемся в поисках
противоядия!
-- Очерк из серии "Журналист меняет профессию", -- едко
прокомментировал выступление Эмерса Багир. -- Или новая, одиннадцатая
заповедь: "Не взыскуй с ближнего своего как не взыскуешь с самого себя".
Тоже мне, философ-теоретик! Давай ближе к телу, как говорили, кажется,
древние конферансье...
-- Бросьте спорить, мальчики! -- Розите тряхнула косичками, -- Оцените
лучше, какую я за неделю чечетку освоила.
Она развернула диафон на груди Стаса, что-то шепнула в микрофонное
ушко. И под внезапную испанскую мелодию ударила об асфальт сразу
затвердевшими, бубенцово звонкими каблучками. Вокруг задерживались, хлопали
в такт, притопывали. Но большинство обтекало с двух сторон без внимания. В
двадцать третьем веке, который называли веком гармонического развития
личности, трудно удивить кого бы то ни было просто мастерским, а не
гениальным исполнением. Кроме того, на взгляд Багира, Розите для фламенко не
хватало темперамента: в пределах бешеного ритма она двигалась чересчур мягко
и плавно. Поэтому Багир спокойно дождался, пока отстучали кастаньеты, обнял
Розите за талию: