Чтение 8–й страницы книги ~Парадокс Великого Пта~

Произнеся эти слова, капитан Семушкин задумался. Сообщение о пьяном
Бухвостове, шатающемся по ночам по улицам Сосенска, на него особенного
впечатления не произвело. Странный свет, который видела Дарья, его
заинтересовал. Но ведь с этим светом никуда не сунешься. Скажи он,
допустим, тому же Ромашову, начнет допытываться: от кого услышал? Узнает
про Дарью, хлопот и смеху не оберешься. Да и брешет, поди, карга...

Капитан считал себя антирелигиозно подкованным. Свет над домом
самоубийцы припахивал чем-то кладбищенским. В голове капитана этот свет
ассоциировался с огоньками на могилах. А огоньки на могилах - религиозный
дурман и поповское шарлатанство. Вурдалаки - тоже из этой оперы. Ишь куда
может потянуть, только - зацепись. Нет уж. Пусть Дарья треплется, а
капитана на эту удочку не возьмешь. Не такой человек капитан Семушкин,
чтобы его простым вурдалаком купите можно было.

- Так, - сказал он жене. - Я сейчас пойду. В отделение пойду. Как, что,
чего... Сама понимаешь. А про свет ты забудь. Врет Дарья. Не может над
покойником светить. Ненаучно это. А ежели что и бывает, так это все в
книжках объяснено. Молнии там или электричество. Теперь вот я про плазму
читал. Ее магнитом ловят.

Тут он почувствовал, что залез слишком далеко, и пошел в спальню. Снял
со спинки стула отглаженный китель, надел его, потрогал усики и двинулся к
выходу. Дорогой он еще раз продумал вопрос о Дарьиной информации и еще раз
твердо решил никому об этом не болтать. Дарья новости не копит, в чулок не
складывает. Не сегодня-завтра об этом свете будет знать половина Сосенска.
Дойдет до аптекаря. А у того тоже не задержится. Так что товарищ Ромашов
получит еще тепленькое известие. Интересно бы знать, как он на это
посмотрит.

Приняв окончательное решение, капитан тут же выбросил из головы
старухины бредни и стал соображать, как бы похитрее подкопаться под
продавщицу. В том, что она нечиста на руку, Семушкин не сомневался. Тут
Дарья маху не даст. В этих вопросах капитан ей верил безраздельно.

На этом месте мысли капитана приняли другое направление. Впереди
блестела лужа, которую надо было обойти, не запачкав ботинок. Капитан,
стрельнув глазами по сторонам, выбрал кратчайший путь и вскоре стоял уже
перед крыльцом отделения. Ботинки блестели. На них не попало ни одной
капли воды, ни одного комочка грязи.

4. ЯМА В ЛЕСУ

В то утро, когда в Сосенске старик Бухвостов сжег яичницу, в Москве
ничего из ряда вон выходящего не произошло. Яма в подмосковном лесу
появилась позднее. Полковник Диомидов узнать о возникновении ямы раньше,
чем она возникла, безусловно, не мог. В это сентябрьское утро он еще не
думал о свойствах пространства и времени, о парадоксах сверхсветовых
скоростей и о всех других загадочных явлениях, с которыми столкнулся
позднее. Думал он в это утро о более прозаических вещах. Впрочем, лучше
всего сейчас познакомиться с самим полковником.

В школе он любил математику. Это, правда, не мешало ему увлекаться
дзю-до и успевать читать все, что попадалось под руку. Разрозненные
подшивки "Всемирного следопыта" сменялись на его столике романами
Жулавского и Жиффара. Эдгар По ему нравился больше, чем Конан-Дойль.
"Робинзон Крузо" восторга не вызвал. К "Анне Карениной" он проявил
интерес, когда учился уже в десятом классе.

Потом пришла война. Младший лейтенант Диомидов встретил ее в Ломже. А в
1945 году в Москву вернулся подполковник Диомидов и стал следователем
управления МГБ.

Через год его послали учиться. Через пять порог управления МГБ
переступил полковник Федор Петрович Диомидов. Вскоре он втянулся в
водовороты больших и малых дел. Два раза в него стреляли. Три раза стрелял
он. Это вызывалось особой необходимостью. Вспоминать, впрочем, Диомидов не
любил. Он по-прежнему много читал. И по-прежнему без разбора, все подряд.
Счастливая особенность его ума отбрасывать ненужное и наносное хорошо ему
служила. Он мог прочитать книгу и тут же забыть о ней. Или запомнить на
всю жизнь.

К обезьяньему буму он отнесся спокойно, хотя с интересом следил за
сообщениями печати. Некоторые из них настораживали, большинство же
вызывало улыбку. Диомидов, почти не читая, отбрасывал в сторону газеты с
пространными рассуждениями об инопланетном происхождении обезьян. А вот
словосочетание "биологическая бомба" заставляло задумываться. Диомидов был
уверен, что за этой "фиолетовой чумой" стоят люди, возможно, очень
опасные. Может быть, опаснее, чем сами обезьяны, сеявшие смерть и
опустошение.

Полковник знал, что в стране уже предприняты меры на случай внезапных
осложнений. Кроме того, правительство предложило помощь заинтересованным
государствам. Знал Диомидов и об отказе последних. Это обстоятельство
заставляло думать о том, что кому-то на руку обезьянья истерия, что нужно
ждать дальнейших эксцессов. Западные газеты на все лады кричали о
предстоящем конце света. В разглагольствованиях барахтавшихся на
поверхности событий проповедников, в шумной рекламе новых напитков и
патентованных средств, в воплях о гибели человечества тонули крупицы
правдивой информации о действительном положении. Было необычайно трудно
вылавливать их и отделять от рассуждении теософов и телекинетиков.

Но заниматься этим было необходимо. И Диомидов со свойственной ему
дотошностью ежедневно изучал все материалы, прошедшие предварительный
отбор в отделе. Одна из таких заметок в "Глоб" привлекла его внимание.
Какой-то юркий корреспондент ухитрился заметить некоего худощавого
джентльмена в момент приезда к командующему объединенными силами по борьбе
с "фиолетовой чумой". Корреспонденту удалось проследить даже за отправкой
вертолета в сельву, на котором худощавый джентльмен улетел выполнять свою
таинственную миссию. Фамилия джентльмена в газете не называлась. Но
предположений на этот счет было высказано немало. Диомидов внимательно
перечитал корреспонденцию, пожал плечами и отнес ее к генералу.

- Занятно, однако, - задумчиво произнес генерал. - Что понадобилось
этому "знатному иностранцу"?

Вопрос был явно риторическим, и Диомидов не стал на него отвечать.
Генерал усмехнулся.

- Пожалуй, верно, - сказал он. - Разговор праздный. А глядеть надо в
оба. У меня ощущение, что вот-вот из всей этой грязи вынырнет некая фигура
и замахнется на мир чем-нибудь похлеще атомной бомбы...

И фигура вынырнула. Только она не была похожа на ту, о которой говорил
генерал. Худой кадыкастый немец, назвавшийся Куртом Мейером, туристом из
ФРГ, неожиданно явился в управление и попросил кого-нибудь из "чиновников
безопасности" принять его. Немец плохо говорил по-русски, а дежурный не
понимал по-немецки. После взаимных недоумении выяснилось, что турист
желает сообщить нечто об обезьянах.

Его проводили к Диомидову.

Курт Мейер замешкался на крыльце Исторического музея, когда их группа
входила в здание. Бергсон в это время садился в машину с флажком
посольства одной латиноамериканской страны. Курт сразу узнал знакомый
прищур равнодушных бесцветных глаз, хотя ему довелось видеть Бергсона
только однажды. Тогда, немало лет назад, эти глаза так же щурились на
заключенных, грузивших на танки клетки с обезьянами.

Курт вздрогнул и невольно замедлил шаг. Потом, повинуясь внезапному
порыву, сбежал вниз. Хлопнула дверца. Бесцветные глаза окинули через
стекло тощую фигуру, нелепо махавшую руками. Машине мягко взяла с места. И
только тогда Мейер опомнился, понял, что он ничего не может сделать, даже
если ему удастся задержать автомобиль. И он бросился догонять туристов.

- Что ты там потерял? - покосился на него толстый Вайнцихер.

- Уронил бленду, - соврал Курт и понял: Вайнцихер ему не верит. Он
ощупал Мейера глубоко посаженными глазками и процедил:

- Не понимаю, зачем тебе бленда? Ведь солнца нет.

Курт промолчал. Отошел в сторону и сделал вид, что внимательно слушает
экскурсовода. Бергсон не выходил у него из головы.

Тогда Мейеру здорово повезло. Две пули только расцарапали кожу под
мышкой. Было много крови. Может, это его и спасло. И еще аптечка рыжего
Вилли. Как хорошо, что этот Вилли из зондеркоманды таскал за собой
аптечку. Он, наверное, сильно удивился, бедняга, когда увидел, что
Бергсон, прошив двумя очередями заключенных, повернул турель пулемета и
полоснул по зондеркоманде. А Курт знал, что будет так. Ибо случайно
подслушал обрывок разговора.

Он задержался тогда на трапе. Клетка с огромным шимпанзе зацепилась за
леер. Пока с ней возились, он услышал, как высокий эсэсовец с лошадиным
лицом сказал Бергсону:

- Помните о связи.

- Все будет в порядке, профессор, - ответил Бергсон.

- И давайте скорее тех.

- Они уже в пути. Скоро вы начнете опыты.

Эсэсовец-профессор довольно осклабился. Засмеялся и тот, кого он
называл Бергсоном. В этот момент Мейер понял, что здесь пахнет тайной. И
не ошибся.

Когда он пришел в себя, была ночь. От реки тянуло вонючей сыростью.
Где-то в лесу кричала неизвестная птица. А кругом лежали трупы. Раны
саднило. Он вспомнил про аптечку. Стал искать Вилли. Достал пластырь и
унял кровотечение. Пока он это проделывал, его два раза стошнило. Может,
от слабости, а может, от вида трупов. Но он нашел силы, чтобы снять с
груди Вилли автомат. Бергсон не потрудился собрать оружие зондеркоманды.

Ни тогда, ни позже Курт Мейер никому не рассказывал об этом. И не