Чтение 8–й страницы книги ~Правила крови (антология)~

Майор посмотрел на нюхачей.

- Теперь вы понимаете, почему никто не признает, что направил сюда группу Треми?

* * *

Запах жареного мяса дурманил голову. Треми уже отправил первую порцию шашлыка на угли - за приготовлением приглядывал Лесков - и теперь заканчивал разделывать тушу.

- Сегодня особый набор специй, - улыбнулся он подошедшему майору. - Ребята привезли из Южной Америки - пальчики оближешь.

Руки полковника были густо перепачканы теплой кровью.

- Я чувствую, - кивнул Петрович, втягивая дразнящие запахи.

Он присел возле костра и налил себе красного. Полковник привозил не только мясо - около камня лежал рюкзак с десятком бутылок дорогого вина.

- Как твои?

- В порядке, - улыбнулся Треми и покосился на стоящую у ног включенную рацию. - Вышли на цель.

- А летчики не придут? - спросил Чекряев.

- Они не любят шашлык, - спокойно ответил полковник.

Пилоты всегда оставались около вертолета, рассаживались с разных сторон от машины, клали на колени автоматы и терпеливо ждали возвращения группы. Как собаки. В самую первую встречу Петрович, слегка перебрав вина, хотел сходить, отнести им шашлык, но Захар отсоветовал. "Будут стрелять", - коротко сказал Треми, и желание угощать летчиков у майора пропало. Зато возросло уважение к плотному полковнику, установившему в своем подразделении поистине железную дисциплину.

Фээсбэшники перестали бродить вокруг костра и присели рядом с Захаром.

- Полковник...

- Можно просто Захар.

- Хорошо. Захар, ваши люди пошли на Бороду...

- Да.

Черный нож с легкостью рассекал парное мясо и даже некрупные кости. Слегка изогнутый черный нож. Чекряев впервые видел такую форму клинка, но решил не заострять на этом внимание.

- С той стороны идет караван.

- Это секретная информация, - усмехнулся Треми, не глядя на фээсбэшников. - Откуда вы знаете?

- Там караван.

- Там никого нет.

- Вы должны отменить операцию.

Захар бросил в ведро последний кусок мяса, воткнул нож в землю, медленно вытащил - Чекряев обратил внимание, что лезвие полностью очистилось от крови, - и покачал головой:

- Поздно.

- Вы обязаны это сделать! - не выдержал Дорохов.

- Не обязан.

- Неужели?

Захар с улыбкой посмотрел на фээсбэшников.

- Не обязан хотя бы потому, что сейчас на Бороде Дьявола нет подразделения армейского спецназа. Там только погранцы нашего уважаемого хозяина. Под утро они примут бой и победят. - Треми убрал нож. - Возможно, кто-то из них получит правительственную награду, а Петрович - благодарность за перехват крупной партии героина. Полковник подмигнул начальнику заставы. Майор криво ухмыльнулся.

- Отзовите своих людей!

- Вы что, никогда не принимали участия в боевых операциях? - негромко и неожиданно серьезно спросил Захар. - Даже если бы я захотел вам помочь, то не стал бы. Группа вышла на исходную. Передовое охранение каравана уничтожено. Максимум через десять минут начнется бой, отменить его - значит подвергнуть опасности бойцов.

- Черт! - вырвалось у Дорохова. - Вот ведь идиотизм!

Треми взял свой стакан с вином и сделал маленький глоток.

- Я помешал?

- С караваном идет наш осведомитель, - угрюмо произнес Чекряев. - Мы прилетели, чтобы встретиться с ним.

Еще один глоток вина.

- Мне жаль.

- И все? Тебе просто жаль?!

- Шашлык действительно удался, - мягко произнес Захар. - Угощайтесь, рекомендую.

- Ты еще не понял, полковник?! - рявкнул Дорохов. - У тебя будут крупные неприятности!

И охнул.

Потому что ночную тишину разорвал вой. Чудовищный, невозможный вой. Была в нем тоска и ярость. Агрессия и жажда крови. Звериная жестокость и холодное, тщательно продуманное обещание смерти. Вой заставил похолодеть души военных, принес почти физическую боль: побледневший Дорохов сжал виски.

- Что это было? - упавшим голосом спросил Чекряев.

- Мороз по коже, да? - почти дружелюбно протянул сержант. - А теперь представь, капитан, каково этот вой басмачам слышать. Ночью. На Бороде Дьявола.

И одним глотком осушил свой стакан. Начальник заставы последовал примеру Лескова.

- Что это было? - Чекряев посмотрел на Треми.

- Операция началась, - ответил Захар. Он явно был недоволен произведенным эффектом и, взяв в руки рацию, уменьшил громкость. - Это позывной моих бойцов.

- Позывной?

- Я этому крику в Африке научился, - буркнул полковник. - И своих научил. Для ночных операций очень неплохо.

Он усмехнулся и тихонько завыл. Совсем негромко, гораздо тише и слабее, чем крик, пришедший из динамика ации, но внутри у офицеров вновь похолодело.

- Прекратите!

- Меня напугать сложно, - вздохнул Лесков, - но вам, господин полковник, это удалось. Я когда ваш фирменный позывной первый раз услышал, едва не обмочился, не к столу будь сказано.

Начальник заставы посмотрел на фээсбэшников. Чекряев перехватил его взгляд и, поколебавшись, кивнул: все понятно. Людям, которые умеют ТАК кричать, ничего не объяснишь: они почувствовали запах крови и не остановятся ни за что.

- Угощайтесь, - повторил Захар, протягивая капитану шампур.

Шашлык был отличный, в меру прожаренный, остро пахнущий неведомыми южноамериканскими специями и дымом.

* * *

Вершины белые,

Но в легкой дымке кровь,

Что твой клинок оставил этой ночью...

Они появились под утро. Примерно за час до рассвета. Заранее дали короткий сигнал на рацию Треми, и пилоты принялись готовить "вертушку" к полету.

Цепочка одетых в черное спецназовцев была едва различима в предрассветном сумраке, но Захар, который, ко всему прочему, оказался отличным собеседником и неплохим поэтом, сумел разглядеть группу издали. Он удовлетворенно хмыкнул, поднялся на ноги, легко запрыгнул на высокий камень и замер, словно пересчитывая своих людей.

- Хорошо идут, - сдержанно похвалил спецназовцев подошедший к камню Чекряев. - Быстро.

Выпитое вино слегка улучшило настроение фээсбэшника.

- Торопятся, - улыбнулся полковник и посмотрел на сереющее небо.

Двигались люди Треми действительно быстро. Даже очень быстро, если учесть, что каждый из них нес на плечах увесистый мешок с героином. Чекряев пробежал взглядом по цепочке. Семнадцать человек. А с караваном должно было идти не менее сорока басмачей. Неплохая статистика. Как там выразился Петрович: "Профессиональные убийцы на экзаменах"? Похоже на то. Капитан вздохнул, собрался вернуться к костру, но замер, наконец разглядев, что двое из этих семнадцати не были спецназовцами: широкие штаны, длинные рубахи... Пленные!

- Полковник, вы берете пленных?

- Это мое дело, - с холодной любезностью ответил Треми.

- Зачем они вам?

- Что за дурацкий вопрос, капитан? Неужели вы думаете, что военной разведке не о чем побеседовать с басмачами?

Мешки с героином спецназовцы бросили у края вертолетной площадки. Молча подбежали к спрыгнувшему с камня Треми и построились в шеренгу. Молча. Не произнеся ни слова. И ни намека хоть на какой-нибудь рапорт. Тяжело дышащих пленных молча заставили встать на колени в конце строя. Руки на затылке. Глаза опущены. Сами спецназовцы, как отметил Чекряев, дышали ровно и спокойно, словно не было позади бессонной ночи, боя и изнурительного марш-броска по Бороде Дьявола. И еще капитан заметил, что черные комбинезоны бойцов запачканы кровью. У всех.

Треми медленно прошел вдоль строя, остановился у тленных, помолчал и коротко приказал:

- Уходим. - И обернулся к начальнику заставы: - Майор, спасибо за гостеприимство...

- Стоять!

Чекряев подскочил к одному из пленных.

- Мустафа!

В глазах басмача на мгновение мелькнула надежда. И сразу же исчезла, уступив место обреченной покорности.

- Мустафа! - Чекряев посмотрел на Захара. - Захар, это мой человек!

- Это мой пленный, - сухо напомнил полковник.

Дорохов подошел поближе и набычился, недружелюбно глядя на Треми. Чекряев искренне надеялся, что напарник не сорвется, - он рассчитывал договориться с Захаром.

- Вы, наверное, не поняли, полковник, - тихо сказал Чекряев. - Этот человек мой осведомитель. Он работает на ФСБ. Он наш человек. Отдайте его.

- Этот человек должен был умереть несколько часов назад, - ровным голосом произнес Треми. - То, что он до сих пор жив, ничего не меняет - это ненадолго. Мне бесконечно жаль, капитан, но я уже советовал вам забыть о караване.

- Не надо, русский, - хрипло проронил Мустафа, поднимая глаза на Чекряева. - Они не отпустят... - Басмач каркнул: то ли кашлянул, то ли издал смешок. - Я ведь знаю, кто они...

Стоящий рядом спецназовец молча ударил Мустафу в голову. Ногой. Коротко и очень ловко. Чекряев даже не сразу понял, что случилось, - неясное движение человека в черном, и потерявший сознание осведомитель начинает заваливаться на бок. А когда капитан понял, что произошло, то уже не смог сдерживаться. Он крикнул что-то грубое и бросился к Треми, на ходу вытаскивая из кобуры пистолет...

Когда к Чекряеву вернулась способность здраво оценивать происходящее, он понял, что все закончилось не так уж и плохо: его не убили. Капитан лежал на спине, и острый камешек больно врезался в позвоночник. В щеку грубо упирался автоматный ствол, а перед глазами находился запыленный армейский ботинок: кто-то наступил фээсбэшнику на грудь и крепко придавил к земле.

- Полковник, - позвал Чекряев. - Полковник.

- Пусть он повернет голову, - разрешил Треми.

Автоматный ствол чуть отодвинулся, и капитан получил возможность оглядеть всю сцену. Здоровяк Дорохов находился в точно таком же положении, что и он: распластан на земле, над ним человек в черном. Мустафы и второго басмача не было видно, видимо, спецназовцы затолкали пленных в вертолет.

- Захар, вы только что совершили преступление, - процедил Чекряев. - Майор, вы обязаны оказывать мне полное содействие.

- Вы хотите, чтобы я поднял заставу? - осведомился Петрович.

- А если хочу?

- Боюсь, я даже не смогу поднять руку без их разрешения, - улыбнулся майор. - Разве не видите?

Спецназовцы не тронули пограничников, но рядом с начальником заставы стоял человек Треми. Стоял молча, не шевелясь и не проявляя никакой агрессии. Но Чекряев уже знал, как мало нужно времени людям полковника, чтобы начать убивать.

- Я с ними воевать не собираюсь. Мне достаточно басмачей.

- Мы уходим. - Захар слегка склонил голову. - Господа, мне жаль, что наша встреча закончилась подобным образом.

Чекряев дернулся, почувствовав укол в шею, и тут же затих. Только успел подумать, что прикоснувшиеся к нему пальцы были необычайно холодны. Контролировавший капитана спецназовец деловито проверил пульс, задрал веко и кивнул:

- Спит.

Бойцы Треми черными тенями исчезали в вертушке. Полковник задумчиво прищурился на сереющее небо.

- Майор, а ведь ты зря не подчинился нюхачам. Теперь проблемы будут.

- Пошел ты... - беззлобно ругнулся пограничник. - Лучше неприятности по их линии, чем твой нож в сердце.

Захар усмехнулся.

- Я бы не стал тебя убивать, майор. Мы сюда басмачей бить приходим, а не своих.

- А что ты со мной сделал бы? - заинтересовался пограничник.

- Накостылял бы. А вот нюхачей бы шлепнул. Ты им жизнь спас, майор.

- Я сюда басмачей бить поставлен, а не своих, - словно эхо откликнулся Петрович. - Удачи, Захар!

- До встречи!

Черная вертушка плавно поднялась с земли и устремилась вдоль Бороды Дьявола.

Вадим Панов

ПРАВИЛА КРОВИ

Когда Тереза увидела его впервые, он уже был героем.

Нет, не так. Он уже был Героем. И не только для молоденькой девчонки, едва вступившей в пору юности. Нет. Он был Героем для всего Ордена. Любимцем гордой Чуди, кумиром мальчишек и предводителем воинов. Он был Героем для седых ветеранов и честолюбивых лейтенантов, для великих магов и неустрашимых рыцарей. Менестрели слагали баллады о его подвигах, а во время любого застолья обязательно поднимался тост за его здоровье. Он был образцом для подражания, но никто не мог упрекнуть его в кичливости или чванстве. Он заслужил уважение и дорожил им. И за это его любили еще больше.

Когда Тереза увидела его впервые, он поднимал кубок за здоровье ее отца, и молодежь, допущенная за праздничный стол, затаив дыхание, ловила каждое слово кумира. Его густой, уверенный голос заставил трепетать сердце Терезы... а впрочем, все женские сердца трепетали при виде Героя. Но его победы ограничивались только полями сражений: Герой с любезной улыбкой смотрел на обожательниц, но оставался верным красавице жене.

Которой остро завидовала Тереза. Завидовала без злости, даже тогда, когда тоска рвала на части юную девичью душу.

А потом был первый выход в свет, первый бал в Замке и первый, и самый главный, танец в жизни любой девушки Чуди - Хоровод Полевых Цветов. Юные красавицы, облаченные в розовые туники и украсившие себя гирляндами нежных цветов, открывали первый бал года, первыми приветствовали весну и окончательно вступали в новую пору жизни. Это был танец прощания с детством: после Хоровода, согласно древнему обычаю, к девушке можно засылать сватов. Тереза танцевала среди других, ловила на себе взгляды горячих юношей, но ее глаза сияли только для него. Только для Героя, сидевшего по правую руку отца. И букет Терезы, который девушки по традиции бросали зрителям, попал к нему. К Герою. И она увидела его улыбку. Улыбку, предназначенную ей.

Только ей.

Соблазны юности захватили Терезу. Захватили, но не поглотили. Она жадно впитывала новые эмоции, ощущения, но не позволяла себе ничего, кроме обычного флирта. Тереза благосклонно принимала ухаживания молодых лейтенантов, позволяла им сопровождать себя на балы или охоту, дарила им жаркие поцелуи, но... сваты, потянувшиеся в дом, уезжали несолоно хлебавши. Первоначально отец относился к этому спокойно, считая Терезу слишком юной для замужества, но с каждым новым годом и с каждым новым отказом его недоумение росло. Несколько раз он пытался серьезно поговорить с дочерью, но все его усилия разбивались о непонятную непреклонность Терезы - никому и никогда девушка не говорила о том, что ее сердце навсегда отдано Герою. В конце концов отец отступил - действительно, когда юность длится тридцать лет, можно позволить себе быть разборчивой. И, провожая сватов, отец с грустной улыбкой разводил руками. Тереза прослыла неприступной и капризной красоткой, желающих предложить ей руку и сердце становилось все меньше, и никто не понимал, чего она ищет.

А она не искала. Она ждала.

Когда Терезе исполнилось двадцать три, жена Героя умерла. И когда он, через приличествующее время, вновь появился на балу, Тереза танцевала только с ним. Она ничего не говорила, она была слишком гордой для этого. Все, что он должен был узнать, он прочитал в ее глазах.

А потом по Ордену поползли слухи, что Герой может стать ее мужем. Эта идея нравилась всем: и языкастым рыцарским женам, и ее отцу, и... Она стойко хранила маску холодного спокойствия, хотя сердце ее трепетало и рвалось из груди. Герой не предпринимал никаких шагов, отмалчивался, но через некоторое время посыльный доставил украшенный его личной печатью конверт: Герой просил о чести сопровождать Терезу на следующий бал.

В тот день она была на вершине счастья.

Она заказала новое платье, фасон которого очень долго обсуждала с лучшими портными Тайного Города. Она заказала специальные часы, которые отсчитывали оставшиеся до бала минуты - безумное количество минут, ведь бал должен был состояться в конце месяца. Она носила письмо с собой и перечитывала его по нескольку раз на дню. И даже целовала подпись, выведенную твердой, уверенной рукой.

Она дождалась.

Через неделю после получения Терезой письма Герой вызвал на поединок и убил ее отца.

* * *

Их было четверо. Четверо рыцарей, от которых в последнее время зависела жизнь всего Ордена, вокруг которых крутилась жизнь Ордена.

Франц де Гир, бывший мастер войны, отправленный Леонардом де Сент-Каре в отставку за нежелание заключать союз с гиперборейцами. Приговоренный к смерти предатель, поднявший мятеж во время страшной и скоротечной войны, убийца великого магистра и... единственный кандидат на пост лидера Великого Дома Чудь. Себастьян де Лок, магистр ложи Горностаев и родной дядя Франца. Хитрый и осторожный воин, честолюбие которого стало залогом успеха отчаянного предприятия де Гира. Рик Бамбарда, старый вояка, прошедший с Францем через все войны и сражения, его авторитет в гвардии не вызывал сомнений. Гуго де Лаэрт, самый молодой из четверки, но опытный и умелый маг, рыцарь, командор войны, и его слово имело большой вес для магов Ордена. Эти трое прошли с Францем весь путь: были объявлены мятежниками, проливали кровь во время мясорубки в Бастионе Лучников, теряли друзей, но, упрямо сжимая кулаки, шли за де Гиром, веря в его ум и талант. Этим троим Франц доверял абсолютно, и именно они должны были стать его опорой в мирной жизни.

- Скажу без ложной скромности: на мой взгляд, работа проделана отлично, - подвел итог Себастьян. - Ложи лояльны. Большую роль сыграла развернутая "Тиградком" антигиперборейская кампания. Репортеры вытащили самые неприглядные факты из истории Кадаф, напомнили о ненависти, питаемой ублюдками Азаг-Тота к Тайному Городу, и теперь твои поступки рассматривают только с точки зрения борьбы с гиперборейцами. К тому же магистры понимают, что ты станешь великим вождем Ордена, Франц, и постарались успокоить своих подданных.

- Успокоить и уговорить, - добавил Бамбарда.

Рику приходилось сложнее всех: Гуго и де Лок проводили первоначальные переговоры, убеждали, договаривались, обещали, а Бамбарда занимался закреплением успеха, опрокидывая кубки вина на следовавших за переговорами вечеринках. Убежденный холостяк, военный до мозга костей, Рик мог перепить кого угодно и разговорить за дружеским столом даже самого упертого скептика.

- Среди Саламандр были недовольные, - продолжил Себастьян, - но их поставили на место. Один недовольный скончался от последствий ран, полученных во время Лунной фантазии, другой очень кстати разбился в автокатастрофе. Трагедия на скользком шоссе... Я распорядился послать соболезнования от твоего имени.

Магистр Горностаев перехватил выразительный взгляд Де Гира и тонко улыбнулся:

- Я здесь ни при чем, Франи. Я просто намекнул магистру Саламандр, что в столь трудный момент Чудь должна быть едина.

- Надеюсь, все было проделано с должной осторожностью?

Де Лок кивнул:

- На этот счет не волнуйся.

- Семья Гюнтера Шайне ведет себя тише воды и ниже травы, - взял слово Гуго. - Когда в Ордене узнали, что Гюнтер принимал Золотой Корень, его постарались вычеркнуть из памяти. Братья Гюнтера просили передать, что сделают все, чтобы смыть позорное пятно со своего рода. С этой стороны угрозы твоей власти нет.

Честолюбивый Гюнтер занял пост мастера войны после отставки Франца, но не сумел устоять перед роковой страстью к Золотому Корню, наркотику, превращающему гордых рыцарей в пускающих слюни идиотов. Этот факт, вкупе с бездарным руководством Гюнтера военными действиями, заставил влиятельную семью признать власть де Гира.