ведая еще никаких разочарований, кроме огненной боли в момент рождения и
голода, нюхал землю вокруг матери и отфыркивал запах чужих следов, отчего
шерсть на загривке сама собой становилась дыбом.
стороны, послушала ночных птиц и вдруг решилась - принялась лизать первенца,
приглаживая вздыбленную холку, мокрую от росы мордашку и подхвостье. Он сунулся
было ей под брюхо, к сосцам, но резкий толчок носом откинул щенка в сторону.
Тогда первенец сделал еще одну настойчивую попытку, зайдя сзади, и почти достал
вымя и снова был отстранен недружелюбно и жестко.
вокруг шеи и ушей.
прощальные ласки - отскочил, ощерился, как недавно матерый зверь. Он готов был
сражаться с матерью! Он протестовал против великой несправедливости - быть
умерщвленным тем, кто дал жизнь!
брюшко, словно говоря, что смерть эта - реальная необходимость и будет
мгновенной, легкой, в момент ласки и блаженства. Первенец сжался в комок,
дернулся, вдавился в мох и вывернулся из-под лапы.
оскал матери.
болезненная и неотвратимая, как рождение. Но что-то случилось, произошло
непредвиденное: волчица внезапно оставила первенца, легко перемахнула через
него и замерла в боевой стойке.
злобы. Он шел на волчицу, ступая расслабленно, мягко и тем самым скрывал
мгновенную и мощную силу броска. Мать вынужденно пятилась, прижимая уши, и
неуклюже натыкалась задом на кусты и деревья, на какой-то момент они оба забыли
о щенке, и он предусмотрительно отполз в сторону, предчувствуя схватку. Волк
выбрал мгновение, превратился в бугристый ком молниеносной энергии и прыгнул.
Казалось, всего лишь прикоснулся к матери и тотчас же отскочил, но первенец
сразу же почуял запах крови. Волчица жалобно простонала и, прижимаясь к земле,
поползла в кочки, из вспоротого живота, словно пуповина, тащились выпущенные
кишки.
направился к детенышу.
пробуждающейся весенней земли...
ударить, как и положено в бою с противником, в броске, или просто подойти,
задавить щенка и принести его своим детям для игр.
угрожающим рыком, стараясь вызвать страх. И вызвал. Но от страха только что
прозревший детеныш ощутил в себе истинную волчью дерзость и безрассудство. Еще
немощное, слабоуправляемое тело налилось силой, щемящая, жгучая ярость, сходная
с болью от рождения и первого вдоха, охватила его и толкнула вперед. Прыгнул он
неловко, недалеко и сразу же провалился в зыбкий мох, однако этот слабый скачок
заставил опытного зверя встать в боевую стойку. Прижав уши и оскалившись, он
чуть сдал назад, напружинил лапы, готовый одолеть последние метры одним броском
и повергнуть противника. И это уже была не игра - готовилась настоящая схватка!
земли, вылетела волчица и намертво захватила холку матерого волка. Он не ожидал
нападения, сосредоточившись на детеныше, и потому опрокинулся; серый сгусток
энергии мышц и дребезжащего звериного крика подкатился к волчонку. Мать
стремилась перехватить за горло, и тогда бы больше не разжимала челюстей до
последнего, судорожного толчка агонии, однако противник только и ждал этого,
чтобы вырваться из насмерть закушенных на шее клыков. Она делала стремительные
и короткие движения челюстями, передвигаясь вниз, и лишь грызла, жевала
сильную, мускулистую шею врага. А тот, в свою очередь, изматывал волчицу,
заставляя ее много двигаться вслед за ним и вытаскивать, выматывать из себя
кишечник.
борьбу и помочь матери, детеныш вскинул голову и завыл, тем самым враз оборвав
пение ночных птиц.
Наконец матерый вывернулся из мертвой хватки, но для ответной атаки уже не
оставалось сил, поскольку изжеванные мышцы шеи больше не держали голову. Волк
огрызнулся и тяжело потрусил в сторону логова.
Затем сделала несколько шагов на этот голос, однако вывалившиеся потроха
цеплялись за кусты и корневища, мешая двигаться. Тогда она решительно легла
набок, изогнулась и отгрызла волочащиеся по земле кишки, освободившись, как от
пуповины. И, легко уже вскочив, схватила первенца и потрусила прочь - через
болото, в ту сторону, откуда пришла.
переводя дух и зализывая вспоротый живот, а волчонок, пользуясь случаем,
припадал к сосцам и тянул молоко напополам с материнской кровью. Делал это
жадно, впрок, чувствуя, как из кормилицы медленно улетучивается жизнь. Ведомая
инстинктом, она возвращалась на старое место - в ельники среди вырубов, где
было ее многолетнее и когда-то безопасное логово и откуда вчерашним утром ее
выгнали охотники.
добралась до края выруба и, передохнув в последний раз, поползла к ельникам,
служившим в зимнее время пристанищем для кабанов. Дышать становилось все
труднее, мешал детеныш, зажатый в зубах, но теперь, зная свою скорую кончину,
она не выпускала его больше, хотя он рвался и кусал за щеки.
издал такой знакомый вопль, указывающий на добычу. Пока она была жива и держала
первенца, он не мог стать птичьим кормом, и потому мать ползла вперед,
захлебываясь воздухом.
облетела выруб, точно рассчитала место, где из волчицы вылетит дух, и расселась
на сухостой, пни и колодник. В прошлом верные союзники по добыче мяса теперь
готовились поделить между собой того, кто часто добывал им пищу- загонял и
резал лосей, кабанов и домашний скот.
волчицы, он срыгнул добычу - разорванного пополам зайца - и лег в стороне
зализывать свои раны. Волчица приподнялась, понюхала пищу и молчаливо
отвернулась. Он же оставил свое занятие, вскинув голову, посмотрел недовольно и
жестко, потом заворчал: если самка не брала корм, добытый волком, это значило
одно - полную потерю потомства.
спящим под елью. Потом наконец-то поднял голову, озирая рассевшихся по
су-хостоинам птиц, и все понял. Он был сам несколько раз ранен, и собственная
боль притушила природную прозорливость, и потому, словно искупая вину свою,
волк подполз к матери, обнюхал ее и только сейчас обнаружил разорванную
брюшину. Лизнул несколько раз, но она отогнала волка, немо окрысившись,
показывая, что рана смертельная.
глазах закипали слезы, и плач готов был вырваться из его глотки, однако самка
заворчала на него с клекотом и яростью - запрещала делать это вблизи логова.
Тогда он поджал хвост и с низко опущенной, скорбной головой побрел, затем
потрусил прочь от ельников. И чем дальше уходил, тем больше набирал скорость и
вот уже понесся крупными скачками, как за добычей, легко махая через колодины и
завалы. Он бежал не дыша и на то расстояние, насколько хватило воздуха в легких
и силы в мышцах. Он боялся разжать зубы, чтобы не вырвался зажатый в гортани
плач...
зверя и стали расклевывать его пищу - отрыгнутого зайца. Рвали жадно, в драку,
давились костями и большими кусками, в несколько минут уничтожив все без
остатка. Она же смотрела на это спокойно, набираясь сил для последнего рывка к
логову. Потом сунулась под ель, взяла детеныша и двинулась дальше, к
спасительным ельникам, где воронам не взять волчонка. Предощущение близкой
смерти подавило разум, и она уже не осознавала того, что потомство таким
образом не уберечь, не спасти, что первенца ожидает простая гибель от голода,
ибо никто не накормит волчонка, не даст ему приложиться к сосцам, однако ничто
не могло подавить материнский инстинкт, впрямую связанный с инстинктом
продления рода.
земле, короткими прыжками и в непосредственной близости; Между тем рассвело,
над вырубами поднялось красное зарево, потом взошло неяркое солнце - она все
ползла, едва переваливаясь через колодник. Вечный вороний голод подгонял птиц,
делал их смелее, нахальнее, и они уже вышагивали следом, склевывая
окровавленные следы. Почти у границы ельника мать завалилась набок, поскребла
лапами прелый лист и затихла, зубы разжались. Первенец тотчас же выскользнул из
них, заурчал сердито и, встряхнувшись, бросился к сосцам. Молоко истекало само
собой, но уже не от переизбытка его...
печальный волчий плач. И скорбная мелодия его, одна для всего живого, одна для
всего мира, была понятна всем, и в том числе человеку, ибо так сильно
напоминала древние похоронные плачи-причеты над покойными.
и примирились вечные враги...
в предвкушении пищи и тоже слушали плачущий вой матерого. Несколько минут
детеныш терзал вялое подбрюшье, пока вместо молока не пошла чистая, густеющая,
Шилова Юлия
Посняков Андрей
Шилова Юлия
Бажанов Олег
Шилова Юлия
Грабб Джеф