Чтение 8–й страницы книги ~Час тигра~

Пролетев за долю секунды добрых семь с половиной метров, падаю у ног Баранова, ударяясь о раскаленную бочку, и воздаю хвалу Будде - больше нет надобности сдерживать рвущуюся на волю жажду к уничтожению, с облегчением отдаюсь во власть богу Тору...

Когда я оказался рядом, Баранов, повинуясь естественным человеческим реакциям, отступил на шаг, но все равно я, растянувшийся в пыли, достаю руками его щиколотки, дергаю...

Прежде чем упасть, Баранов стреляет. Пуля попадает мне под правую лопатку. Ощущаю пулю, однако боли нет - берсеркеры не чувствуют боли.

Боковым зрением вижу, как Элеонора выбила автомат из рук стоявшего рядом с нею плечом к плечу тощего очкарика. Отпускаю пойманные щиколотки, отталкиваюсь локтями от пола, накрываю своим телом упавшего Баранова и, прижав его к груди покрепче, переворачиваюсь на спину. Баранов прикрывает меня от снайперов, их винтовки молчат, стреляет солидный мужчина в ондатровой шапке. Солидный выстрелил с перепуга, как раз когда мы в обнимку с Барановым только-только перевернулись. Свинец, царапнув ребра Баранова, попадает мне в живот.

Завладев автоматом, Элеонора присела на корточки, завертелась юлой, поливая длинными очередями столпившихся вокруг мужчин. В криках раненых не слышно вопля Баранова - я вцепился пальцами в его глаза, зубами поймал его шею, коленями сдавил задетые выстрелом ребра...

Автоматная очередь прошила ондатровую шапку солидного мужчины с пистолетом. Это выстрелила не Элеонора, то стрелял Ли, слышу его визгливое "уай-у", значит, и китаец завладел оружием. Пьяная обезьяна с автоматом, наверное, выглядит круто. Жаль, я его не вижу, перед глазами лицо Баранова с двумя кровавыми пятнами под белесыми дугами бровей - равнодушное лицо только что погибшего ученого, который на горе себе разгадал тайну садистской ярости берсеркеров.

А снайперы еще не поняли, что главный охраняемый отбыл в мир иной, снайперы поймали видимые части моего тела в перекрестия прицелов и методично работают. "Чпок" - мерзко всхлипнула пораженная пулей голень. "Дзынь" - отрикошетила в бочку пуля, насквозь пробив мне предплечье. Но боли по-прежнему не чувствую и вес еще хочу убивать, одного трупа берсеркеру мало.

Вырываю из пальцев накрывшего меня мертвеца пистолет, поворачиваю голову, чтоб лучше видеть фланг, где замолчал автомат Элеоноры. Она расстреляла всю обойму и подобно мне отнимает у близлежащего покойника "Калашников" со снаряженным магазином.

Мое зрение обострилось необычайно, я замечаю брошенную кем-то, возможно, смертельно раненным Элеонорой бойцом, гранату еще в полете.

Тяжелый овал гранаты исчезает, не долетев нескольких сантиметров до стройных ног девушки, вместо него расцветает пышный цветок ослепительного, оглушающего пламени. Клянусь - я увидел взрыв до того, как потерял сознание...

...Я очнулся в темноте. В полной темноте, неспособный глубоко вздохнуть и пошевелиться. Взрывной волной, как метлой, на меня швырнуло трупы солидного мужчины с раскуроченной автоматной очередью макушкой вместо ондатровой шапки, тщедушного очкарика и того, что осталось от Элеоноры. А сверху кучу-малу трупов присыпало щебенкой. Берсеркер во мне умер, дух Тора улетучился, но я пока живой. Пока...

Первая мысль после возвращения сознания - об Элеоноре. Зачем она включилась в игру? Ведь мы планировали, что я один выступаю в роли камикадзе. Я убиваю Баранова, меня расстреливают снайперы или автоматчики, и все, конец, занавес. За кулисами Элеонора выражает свои соболезнования по поводу случившегося, мол - вакцина оказалась слишком дурманящей, боец сошел с ума, творец вакцины оказался в зоне досягаемости, и его, образно говоря, творение убило создателя. В крайнем случае пришлось бы оправдываться Ли, доказывать, дескать, он случайно толкнул меня в сторону Баранова. В крайнем случае Элеонора предложила бы продавцам солидные отступные, быть может, ее и Ли взяли бы в заложники, но... Но все произошло иначе, чем мы задумали. Быть может, до начала спарринга один из продавцов - молодой человек с интеллигентным лицом или худосочный очкарик - сказал Элеоноре нечто такое, что заставило ее пойти на крайний риск. А Ли, видя прыть хозяйки, оперативно вписался в ситуацию. Например, Элеоноре сказали: мол, случись чего экстраординарное, и ее замучают пытками. Или... Впрочем, к чему гадать? Не исключен вариант, что у женщины просто не выдержали нервы. Все-таки женщина...

Я поднапрягся, шевельнул ногой. Шевеление отозвалось нестерпимой мукой в каждой клеточке, в каждом атоме телесной оболочки, я вновь потерял сознание...

Второй раз меня вернула из забытья боль еще страшнее, чем та, что лишила меня чувств. Хвала Будде, дедушка учил, как бороться с врагом по имени боль. Предстоял долгий поединок, но прежде я попытался понять, отчего до сих пор живой, отчего меня не добили?

Элеонору сразила граната. Конечно, и Ли тоже погиб - снайперы свое дело знают. Погибла и вся руководящая верхушка противника, и многие из рядовых вражеских солдат. А оставшиеся невредимыми и без командования рядовые спешно ретировались с арены боевых действий. Проще говоря - бежали подальше и побыстрее от скопления покойников и от того кургана трупов, под коим был погребен я. Весьма вероятно, полоснули очередями в останки над моим израненным телом, и не удивлюсь, если свинец контрольных выстрелов утяжелил меня граммов этак на девяносто. Интересно, как спаниель-нюхач? Выжила безвинная тварь или нет? Хочется верить, что выжила... Выживу ли я, тоже интересно, но гораздо меньше. Постараюсь выжить, разумеется, хотя шансов до смешного мало...

Поединок с болью я проиграл. Я проигрывал его раунд за раундом, проваливаясь в небытие с каждым разом все глубже и глубже...

И я перестал бороться...

И я удивился, когда услышал голоса...

И глаза мои, как я думал, закрывшиеся навсегда, открылись...

И я увидел розовое пятно...

И розовое пятно обрело очертания...

И я узнал Корейца...

Часть третья

Последняя гастроль

Глава 1

Я - прапорщик

Я открыл глаза. За окном, за шторами, занимался рассвет, электронные часы на прикроватной тумбочке подмигивали двоеточием секунд между цифрой "четыре" и двумя пятерками. Пора вставать. Мне пора, а Клара пускай еще поспит.

Как можно осторожней я переложил женскую головку со своего плеча на подушку, сел тихонечко, точнее - попытался перейти из положения лежа в позицию сидя как можно тише, но, увы, капризная панцирная кровать, сволочь казенная, мерзко заскрипела фальцетом, чтоб у нее все пружины ржавчина съела!

- Ты куда?.. - проснулась Клара, приподнялась на локотке.

- Спи, - я погладил здоровой рукой растрепанные волосы женщины, - еще нет и пяти, спи, а мне пора на свидание.

- На свидание? - Локоток устал держать стройное тело, затылок любимой смял наволочку, губы улыбнулись. - А ну-ка признавайся, коварный, как зовут разлучницу? Ну?

- Слабохарактерность, - признался я чистосердечно. - Гусар попросил о встрече в пять тридцать, и я, мягкотелый, не смог ему отказать.

- У тебя свидание с мужчиной? - озорно сверкнули красивые глаза из-под густых ресниц.

- О мадам! - Моя рука прекратила гладить пух ее волос. - О, какая же вы испорченная, право! - Я скорчил обиженную физиономию. - Как же вам не стыдно. - Я встал и похромал к двери. - Ну ладно б еще обо мне вообразить этакую гадость, но подозревать в содомии капитана Гусарова... Ужас!

Я вышел из спальни, прикрыл за собой дверь, и шутовское выражение исчезло с моего нового лица, с лица, к которому я все никак не привыкну. Клара в последнее время стала чаще улыбаться и балагурить, и мне ей вторить да подыгрывать все труднее и труднее. Она уверовала, что все напасти в прошлом, я же в этом совсем не уверен. Само собой, я рад ее улыбкам и озорным чертикам в красивых глазах, но...

Открылась дверь детской, в коридор выглянула Машенька, и пришлось срочно загонять мрачные мысли в подкорку. Прикидываться оптимистом перед ребенком гораздо сложнее, чем перед взрослым.

- Привет, егоза! - Я подмигнул задорно Машеньке и, спохватившись, спрятал правое предплечье, заканчивающееся культей, за спину. - Привет! - помахал девочке пальцами левой, целой, так сказать, руки. - Не спится, егоза? Или пи-пи захотелось?

- Я к маме хотю, - Машенька покосилась на дверь у меня за спиной. - Мозна?

- "Мозна", - передразниваю Машеньку, - если осторожно.

Игру в дразнилки с подмигиванием Машенька, как всегда, не приняла, босые пяточки деловито затопали по полу, дверь в нашу с Кларой спальню скрипнула баском, открываясь, и залаяла тенорком, возвращаясь в исходное закрытое положение.

Машенька отвлекла меня от одних мрачных мыслей и спровоцировала другие, не менее тревожные. Ничегошеньки, черт побери, у нас с Машенькой не получается в смысле контакта. Дичится меня ребятенок, стесняется, как бы я ни старался, чего бы ни делал. О великий Будда, за что мне это испытание? За что эти взгляды детских грустных глаз?

Из спальни послышались тихие женский и детский голоса, я вздохнул тяжко, тряхнул головой и поковылял дальше, в ванную.

Надо бы поменять лампочку в ванной комнате, а то освещение будто в морге. В тусклом зеркале над раковиной лицо, которое мне не симпатично. Пластические хирурги пытались зачем-то сделать из меня красавца, а получился урод. Впрочем, может быть, я возвожу на медиков напраслину. Свой фейс до операции я не видел, и морду мою, пострадавшую от взрыва гранаты, никто, конечно, не фотографировал, а сам-то я в упор не помню, как конкретно пострадала личина в финале разборок на ристалище берсеркеров. В памяти осталась только боль. И лицо Корейца. И еще помню, как я очнулся неожиданно для эскулапов на хирургическом конвейере, как увидел изжеванную, окровавленную кисть своей правой руки в эмалированной ванночке, услышал строгий голос: "Ногу оперируем, ногу! Мордой займемся в последнюю очередь..."

Блин! Новых бритвенных станочков, оказывается, больше ни одного, а эти, что теснятся в стаканчике на полочке под зеркалом, я уже использовал каждый раз по дцать, хоть они называются разовыми. На фиг, не буду сегодня бриться. Воспользуюсь услугами совмещенного санузла по-быстрому, сэкономлю лишнюю минуту.

Из комнатки с ванной, раковиной и унитазом я вышел, ощущая мятное послевкусие зубной пасты на зубах-имплантантах и приятную легкость в кишечнике. Поворот налево, шаг здоровой ногой, шажок хромой конечностью, и я на пороге личной гардеробной.

Гордым словом "гардеробная" я называю помещение кладовки Полезной площадью два метра квадратных. Помимо прочего, здесь висит на "плечиках" так ни разу и не надеванная форма с погонами прапорщика. Здесь же, на полочке, лежат мои протезы. Одну искусственную правую лапу мне вручили в госпитале, другую, по моей просьбе и с молчаливого согласия начальства, смастерил тутошный оружейник Аристарх Пантелеймонович.

Кроме лапы, Пантелеймоныч сваял инвалидную палку с сюрпризом по моим эскизам, вон она притулилась в углу, рядышком с обычной "клюшкой" из аптеки.

Пожалуй, протезы сегодня оставлю на полочке, палочку возьму обычную, как и всегда, а оденусь, пожалуй, вот в эти шорты-бермуды, в футболку без рисунков и обуюсь в любимые, стоптанные донельзя кроссовки. Носки? Да ну их, жаркий день обещали синоптики, пусть сквозь прорехи в кроссовках стопы "дышат".

Оделся, сунул ноги в кроссовки, взял "клюшку" и потопал на кухню хлебнуть молока на дорожку, ан, не тут-то было!

- Садись, завтракай нормально, - велела Клара, кутаясь в халатик и манипулируя с микроволновкой.

- Зря ты вставала, ей-богу. Я бы...

- Садись, лопай кашу, - перебила Клара. - Через минуту закипит кофейник, круассаны, - Клара выключила микроволновку. - Ой, а круассаны сгорели.

- К черту их, дай хлебушка, - я оседлал табурет. - Машка уснула?

- Ага. Забралась ко мне в постель и засопела, как поросеночек.

- Таф и фы бы пофпала ефе, - произнес я набитым ртом, проглатывая катышки манной каши.

- Прибраться надо. В восемь Зинка приведет Сашку на побывку, а у нас кавардак в детской, неудобно. Пей кофе, вот тебе булка с маслом.

- Спасибо. - Клара не умеет готовить. Каши у нее получаются отвратительно, кофе и того хуже. - Спасибо большое, все очень вкусно. - Отодвигаю тарелку с остатками манки, хлебаю жидкий кофе. - Тебе перед Зинкой за беспорядок неудобно? Ну ты даешь, подруга! А то ты к Зинке не заходишь, а то ты не видела их караван-сарай.

- Зинаида - майорша, - улыбнулась Клара уголком идеально слепленных природой губ, - а я - сожительница прапорщика, мне надлежит блюсти образцовый орднунг. Ферштейн?

- Яволь. А дозволено ли прапору позорному поцеловать сожительницу перед уходом?

- С небритыми не целуюсь.

- Черт с тобой, оставайся нецелованной. - Я допил залпом остатки кофе, поднялся с табурета. - Ауфвидерзейн, фрау Клара. Не разрешай Сашке с Машкой долго в компьютер играть, пусть-ка лучше они порисуют, что ли...

- Темный ты у меня, господин прапорщик. Они и рисуют на компьютере. В прошлый вторник, когда Зинка сунула подкидыша, они так Бритни Спирс нарисовали, так ее... Погоди-ка, я, кажется, тебе показывала их художества, помнишь?

- Не-а, не помню, прости, - оперевшись на палку, я двинулся к выходу. - Неужели Санька у нас гостевал аж целую неделю тому назад? Такое впечатление, он тут чуть ли не каждый день долбит клаву старика Пентиума.

- А хоть бы и каждый день, мне с ними, с детьми, лучше, время быстрее пролетает.

Знал бы я Клару не так хорошо, я бы подумал, что она меня упрекает. И за забывчивость, и за то, что заперта здесь, на базе, как в тюрьме.

На самом деле я в курсе, каким образом развлекаются с компьютером детишки, и я прекрасно помню, сколько раз и когда майорша Зинаида "подкидывала" нам, то есть Кларе, своего сорванца. Я помню наизусть расписание автобуса, который периодически возит Зину и других офицерских жен в Москву. Выезжают за забор и супруги сержантов, и незамужние, только мои, Клара и Машенька, как попали сюда полтора года назад, так и сидят безвылазно. И все к их положению привыкли, для всех, в том числе и для Клары с Машенькой, это стало вроде бы само собой разумеющимся. Но не для меня, нет.

Кстати, и офицеры с сержантами, то есть и мужское население базы, все, за исключением срочников, случается, ездят в столицу отнюдь не по делам. А я ни разу не выходил за забор. Я и коптерщик дядя Федор. Во всяком случае, не припомню, чтоб дядя Федор уезжал на "московском автобусе", как сей "Икарус" называют тутошние обитатели.

Надо же, помянул в мыслях дядю Федора, вышел на свежий воздух, и нате вам - вот и он, собственной колоритной персоной, идет-бредет, волочит за собой совковую лопату, шаркает хромовыми сапожками по асфальту. Рядом трусит верный пес Шарик, на широком плече коптерщика примостился, вцепившись когтями в гимнастерку, кот по кличке, разумеется, Матроскин.

Пес Шарик - продукт соития пуделя с болонкой, и кот Матроскин вовсе не полосат, как одноименный персонаж из мультфильма, а пушист и грузен, да и во внешности пожилого мужчины, прозванного "дядей Федором", ни одной общей черточки с хрестоматийным героем автора Успенского. Нашенский дядя Федор по национальности армянин, меня он старше лет на пятнадцать, если не больше, он приземист, сутул и страдает одышкой. Родом дядя Федор из детдомовских, семьи не завел, детей не настругал. Всю жизнь он в спецназе. Денис Гусаров как-то мне поведал: мол, собирались лет дцать назад отправить Потерявшего на службе здоровье армянина-спецназовца в отставку, так он накатал телегу некоему маршалу, коего в свое время буквально заслонил от пули. Вроде бы чужую пулю дядя Федор принял на грудь в джунглях Вьетнама, и, говорят, летеха, дослужившийся ныне до огромных звезд на погонах, подхватил раненого спасителя, обильно обмочился и прилюдно пообещал: дескать, отблагодарю за жизнь молодую тебя, ара, когда и как пожелаешь. Геройский хачик обещание запомнил и, едва его собрались турнуть на гражданку, написал спасенному рапорт с просьбой остаться в рядах, плевать, на какой должности. Маршал оказался неожиданно памятливым и совестливым, определил старика сюда, на базу, и уже здесь дядю Федора сделали каптерщиком.

Настоящего имени, равно как и звания дяди Федора, я не знаю, он не носит знаков отличия и откликается на прозвище. Иногда его, как он сам выражается, "прихватывает", и приходится старику отлеживаться в медпункте, в госпиталь уезжать дядя Федор отказывается категорически. Однажды я видел его случайно голым по пояс, зрелище впечатляющее - ни клочка гладкой кожи, сплошь шрамы. Отказы от поездок за забор, в тот же госпиталь, а тем паче в Москву, он мотивирует беспокойством за подопечных животных, однако я подозреваю, что старый просто-напросто боится мира вне территории базы. Пообтесались клыки у дряхлеющего волкодава, меж тем привычка оценивать внешнюю среду с точки зрения потенциальной опасности осталась, вследствие чего экс-супермен приобрел целый букет комплексов и фобий.

Мне, калеке, почти однорукому и хромоногому, дядя Федор симпатизирует. Видимо, считает, что мы с ним одного поля ягоды. Его, образно выражаясь, клыки стесало время, мне же не повезло, мне их вышибли.

- Здоров, дядя Федор.

- Здорова, ара.

"Ара" - единственное армянское слово в скудном на цензурные выражения словаре коптерщика.

- Куда чешешь со сранья, Федор Батькович?

- Трофим, бля, разбудил. Генералы, нах, ночью, суки, ему позвонили, в рот их, приедут, нах, сука-бля, на зорьке, в рот им килограмм печенья. Трофим, бля, просил червей, нах, накопать.

- Червей накопать? - переспросил я, нагибаясь, дабы потрепать кудлатый загривок Шарика. - На рыбалку, что ли, генералы собрались?

- Ну, дык, бля, наверное, нах, бля! А удочек у меня, нах, ни хера, бля. Своих, нах, не возьмут, и кто, нах, будет крайним? Дядя Федор, бля! Нах, сука, бля, пидоры...

Похабные междометия сыпались из дяди Федора, будто всякие разные вкусности из мифического рога изобилия, а я не без интереса наблюдал, как кот Матроскин балансирует на плече хозяина, я чесал Шарика и, что называется, "фильтровал базар".

Отфильтрованная информация оказалась весьма и весьма ценной. В окрестностях базы, оказывается, протекает река. Течет она в стороне от магистральной дороги к воротам базы, но к ней есть лесная проезжая дорожка. Речка, со слов дяди Федора, "говнотечка", однако два года назад "наш" генерал поймал в ней охеренную рыбину.

- ...нах, бля, тогда с лодки с резиновой ловил. Удочку, нах, тогда с собой привозил, а лодку, нах, суку, тогда пропороли, бля. Она, нах, лодка-то, у меня залатанная, но, бля, потечет, и, бля, я ж буду крайним, нах. Два года, нах, на ней не плавали, нах, легко могет, сука, рассохнуться, лодка-то, резина-то, нах, у ей, бля, херовая, американская, нах, бля...

Так-с, отбросим "нах" и "бля", что останется? Остается речка, по которой можно плавать на лодке. Знать, не такая уж и "говнотечка" та речушка. В смысле - не ручеек, возведенный в ранг реки...

Сведения о местонахождении базы и прилегающих окрестностях я собираю по крупинкам, словно старатель золотой песок. На сегодняшний день мне известно, в какой стороне и насколько далеко находится Москва, известно, что городишек - деревенек - хуторов - дач поблизости нету, известно, что лес вокруг смешанный и холмистый, и вот теперь я узнал о речке в том лесу. Повезло.

- ...нах, бля. Погребу, бля, в парк, сука. Там, бля, в елках, должны, сука, черви водиться. Тогда-то, по-за тем летом, бля, когда генерал лодку пропорол, суку, я в парке, помню, за пять минут, бля, литровую банку, бля, нарыл, но тогда лето, бля, было дождливое, а ща, бля, сухостой, бля, суходрочка, сука... Ты-то, бля, чего, нах, в рань-срань-херань выполз, бля?

- Дениску Гусарова иду натаскивать... Ой, бля! Он же ж, бля, просил никому ни гугу про индивидуальную дрючку, а я, бля, рот-решето, проболтался, бля, мудак...

- Не ссы, бля. Не виделись мы, нах, не встречались, сука, сегодня.

- О'кей, спасибо. Я тебя не видел, про занятия с Деном не говорил, сука, и ты меня, мудака, не встречал. О'кей?

- Хокей, бля. Бывай.

- Будь. Счастливой охоты.

Дядя Федор покосолапил к парку, я похромал в обход жилой пятиэтажки. Он шаркал подошвами сапог, я стучал палкой. Сворачивая за угол, я оглянулся на лай Шарика и мяуканье Матроскина. Кот и пес охотились на птичек - пехотинец Шарик бежал по направлению парка, распугивая птах лесных, снайпер Матроскин жег пернатых взглядом, готовый в любой момент десантироваться с хозяйского плеча и атаковать добычу в полете. В редкие паузы между "гав" и "мяв" вклинивался добрый мат дяди Федора. Я свернул, и веселая картинка исчезла.

Я шел в обход, огибал с торца пятиэтажку, в которой живу, но которую язык не повернется назвать "родной". За спиной остались изрешеченный асфальтовыми дорожками газон, детская площадка с качелями, левее помойка, вдалеке парк. Слово "парк" можно и правомерно поставить в кавычки, ибо в реалиях "парк" не что иное, как кусок леса, чуть более редкого, чем за стеной и за пятидесятиметровой полосой отчуждения по периметру базы.

Обошел дом, где обитаю, можно сказать, с "семьей" (к сожалению, кавычки присутствуют), подхожу к огромной луже окаменевшего асфальта. Эту площадь мы, местные, так и зовем в обиходе - "лужей".

Пересекаю лужу. По правую, увечную руку - приземистое здание гаража, постройка в два этажа, именуемая в обиходе "магазином", и "канцелярия" на этаж выше, на корпус шире.

О магазине стоит сказать особо. В том же здании находится кинозал на первом этаже и медпункт на втором. Хотя медики оккупировали весь второй этаж, но постройку между гаражами и канцелярией все равно "больницей" никто не называет. Здешние крутые не желают лишний раз поминать медиков, как попы черта. Жрачки, шмоток и всякой приятной в быту фигни в магазине всегда полно, а кассовые аппараты отсутствуют. Вместо кассы - компьютер, куда срочник из обслуги заносит наши суммарные траты. Я, например, ни разу не получал зарплаты и я, конечно, спрашивал у Трофима, из какой суммы доходов исходить при планировании месячного бюджета, однако Трофим в ответ лишь рукой махнул, типа, трать сколько пожелаешь. Коммунизм, блин, честное слово.

Заскрежетало слева, поворачиваю голову и вижу колбасу тира, что находится с другой стороны асфальтовой лужи, точнехонько напротив магазина, вижу Трофима, сиречь коменданта базы, подполковника Трофимова, который выходит из тира, забрасывая за плечо пару охотничьих двустволок и прижимая локтем к боку фасонистую замшевую сумку с бахромой.

- Хаудую! - крикнул мне Трофимов и завозился с ключами, с замками дверей в тир.

- Дуюду! - Я замедлил и без того небыстрое ковыляние.

- Куда так раненько?

- Купаться, - я позволил себе маленькую, невинную ложь.

- Дядю Федора не видал?

- Да ну его, - я досадливо отмахнулся культей. - Ну его, шулера. Позавчера дядь Федор уломал в очко сыграть, на американку, продулся я, к черту, в пух. Шесть желаний ему, нах-бля, должен, заманаюсь теперь у Шарика блох ловить, а для Матроскина из магазина сметану таскать.

- Не бери в голову, - улыбнулся Трофим, пряча ключи в карман спортивных брюк трико. От широкой улыбки глубокий шрам на щеке подполковника изогнулся причудливой сороконожкой. - Дядька Федор, он забывчивый. Встретишь его, он и не вспомнит про позавчерашнюю американку. Сам только не напоминай.

- Спасибо за совет.

- Не за что.

Очень интересно, переоденется Трофим к приезду генералов или так их и встретит, в тельняшке, в спортивных штанах с пузырями на коленках и грязных сандалиях? Вполне возможно, плюнет на переодевание и вихрастую башку без соответствующего убора. А к "пустой" голове, как известно, руку не прикладывают. Возможно, вместо "здравия желаю" поприветствует Трофим генералов панибратским "здрасть", сомнет шрам улыбкой и сообщит: мол, ежели желаете, господа хорошие, не только рыбалки, но и охоты, дык, за ради Бога-Христа, ружьишки в готовности.

Трофим пошел к распахнутым дверям каптерки, к непрезентабельному, однако довольно просторному сараю с печной трубой над плоской крышей. Один угол сарая упирался в кирпичный бок соседа-тира, за другой угол убегает широкая, в две полосы, проезжая дорога. Вдали виднеется запруда КПП, стена с башенками, с колючкой поверху и бараки для срочников.

Служба у солдатиков срочников тут на базе - лафа полная. Можно смело сказать - почти альтернативная служба, ей-богу. Солдатня присматривает за сантехникой и электричеством, убирает мусор, охраняет периметр и т.д. и т.п. И вся эта прелесть в обмен на подписку "о неразглашении", всего лишь.

Кстати, даже ежели дембель из обслуги захочет нарушить подписку, ни фига он, болезный, особенного не "разгласит". Ну, разболтает о наличии присутствия охраняемого объекта, мол, есть в лесах, на расстоянии таком-то от столицы, огороженная стенкой с колючкой территория, ну и что? Ну сболтнет, дескать, на означенной территории, в быту называемой "базой", живут подозрительные военные, которые редко наряжаются в форму и субординацию промеж себя не блюдут. Случается, покидают базу, то по одному, то группой, а то и все сразу, и частенько возвращаются не "с воли", куда вроде бы отбывали, а из госпиталя. А некоторые, бывает, не возвращаются вообще. Иногда рыдает навзрыд одна офицерская жена, ставшая вдовой, иногда бабы голосят хором... Короче, ничего по-настоящему ценного солдатик не "разгласит", ибо на самом-то деле он здесь не служит, а прислуживает, и житье у него, как у довольного собственной участью раба на пиратском острове.

О! Нашел! Вернее - нашлось, блин, замечательно точное сравнение. Пиратская база - это в десятку, в яблочко! Дядя Федор, честное слово, - типичный старый пират с котом на плече вместо попугая. А Трофим - образцово показательный комендант пиратской крепости. Он и для головорезов свой человек, и на Большой земле в фаворе, и рабов зря не напрягает. И прочие пиратские капитаны да майоры ведут себя, как и полагается по понятиям джентльменов удачи. К знакам отличия, дарованным державой, флибустьеры равнодушны, друг за дружку умрут, ежели понадобится, однако и раненого товарища добьют, не поморщатся, ежели возникнет, конечно, таковая объективная необходимость. Ребят Кореец собирал поштучно, у всех БИОГРАФИИ. Ребята относятся к собственному телу, как к оружию, а к психике, как к электронной оружейной начинке. Ребята умеют молчать о былых ДЕЛАХ, и жизнь научила их не задумываться о будущем. Под стать и жены, у кого они есть - женщины, привыкшие к страшным снам, готовые к одиночеству, к потере кормильца, но всегда или почти всегда показно веселые, не жалеющие для мужей и их друзей ободряющих улыбок, верные и надежные боевые подруги. А пиратские детишки избалованы чрезвычайно. Те, которые малыши. Детки постарше, с благословения Ея Величества Державы, отправляются в интернаты с соответствующим уклоном. Ея Величество заботится о преемственности поколений, взяв курс на взрашивание ДИНАСТИЙ, на формирование КЛАНА...

Мои любопытные вороньи глаза зыркали украдкой по сторонам, все подмечая, как бы проводя ревизию давно приевшемуся пейзажу. В моих, переживших полтора года назад сильное сотрясение мозгах всплывали миражи воспоминаний и образов. Моя инвалидная трость, типа "клюшка", стучала резиновым набалдашником по асфальту. Я приближался медленно, но неотвратимо, к дальней оконечности центральной площадки "пиратской" базы, к спорткомплексу, к самому высокому строению и самому глубокому, если забыть о бомбоубежище.

Поднимаюсь кое-как по ступенькам крыльца, толкаю палкой стеклянную дверь - не заперто, значит, Ден в отличие от меня не опоздал на свидание.

Вхожу в холл, иду, хромаю мимо фрески, сработанной в конце семидесятых годов прошлого века. Во всю стенку намалевана Красная площадь, по брусчатке маршируют бравые десантники. В эпоху перестройки анонимный хулиган намалевал две круглые точки над буквой Е, чем изменил смысл надписи на Мавзолее, а дядя Федор периодически пугает Трофима собственным умением рисовать и грозится изобразить на трибуне главного могильника страны Владимира Владимировича.

Сворачиваю к дверце, которую художник из патлатых семидесятых органично вписал в контуры Василия Блаженного. Вхожу в раздевалку, словно в храм, вхожу со словами:

- Честь имею, месье Гусаров.

- А совести не имеешь! Без двадцати шесть, маза фака!

- Неужели? Как бежит время, с ума сойти. Может, спустимся в бассейн, окунемся для начала, а?

- Не, пошли сначала в зал.

- Как хочешь.

Гусар уже переоделся в широченные боксерские трусы до колен, я ограничился тем, что скинул кроссовки и пошел за ним, тоже босым, мимо душевых, мимо поворота к сауне, в зал.

Зал огромен, хоть в футбол играй, причем не мини, утреннее солнце робко светит в бойницы зарешеченных окон под высоким, высоченным потолком. В зале сумрачно и прохладно. Расплывчатые контуры тренажеров в дальнем углу смахивают на пыточные агрегаты средневековой инквизиции. В другом углу - кладбище спортивных животных, там валяются изувеченные пиратами легкоатлетические конь и козел, там же болтаются, свисают с вмонтированной в стену консоли кольца, как две петли с виселицы.

- Слышь, Гусар, лучше в мы в парке стрелку забили. Для нашенских забав зала в принципе ни на фиг не нужно. В бассейн бы сходили, так был бы смысл приходить под крышу, а...

- Показывай, - перебил Денис Гусаров.

- О'кей, как скажешь. С чего начнем?

- Со "спотыкалочки".

"Спотыкалочкой" ребята обозвали трюк, при котором исполнитель останавливает прохожего криком. Хитрость в том, чтобы крикнуть коротко и звонко в тот момент, когда человек собирается поднять ногу для следующего шага.

"Спотыкалочка" - фокус из арсенала гэндзюцу. Сие искусство - гэндзюцу - было завезено в Японию в эпоху раннего Средневековья из Индии через Китай и Корею. Конечно, в Индии это "искусство обмана" называлось иначе, там его практиковали факиры, а на Островах искусных фокусников стали именовать "гэндзюцуси". Ниндзя многому научились у иллюзионистов гэндзюцуси, многие трюки и фокусы взяли, так сказать, на вооружение.

Я охотно показываю ребятам разные трюки, помимо прочего весьма полезные, но никогда не объясняю, почему тот или иной фокус у меня получается, а у них нет. Ребятам, между прочим, больше нравится осваивать фишки гэндзюцу, чем нарабатывать иные, более серьезные навыки, ибо в каждом настоящем мужике до конца жизни живет мальчишка, и это, на мой вкус, совсем неплохо, скорее наоборот. Я демонстрирую группе желающих каждый трюк множество раз, разрешаю ученикам его и себя обсуждать, дискутировать, однако тем, которые мозгуют до сути трюка, строго-настрого запрещено делиться откровениями с товарищами. Я не издеваюсь над ребятами, просто, ежели ты сам, самостоятельно, что называется, "просек фишку", тогда трюк становится как бы твоим личным изобретением, и ты в силах не только его повторить, но и усовершенствовать. Точно так же ремеслу гэндзюцуси учил меня когда-то дедушка. Ребята не против подобной, в духе дзэн-буддизма, методики обучения. Более того, им чертовски нравится так учиться. Той же "спотыкалочке" в конце концов научились все, а один насобачился "спотыкать" прохожих беззвучно, жестом, так, как даже я не умею. Денис Гусаров - исключение, ни фига у него не получается, как бы он ни морщил лоб, как бы ни драл горло. Ребята над Деном посмеиваются, а он злится. Ахиллесова пята Гусара - дефицит самоиронии. Гордый Ден, замученный насмешками коллег, попросил меня об индивидуальном занятии, и вот мы здесь, работаем.

- Кийя! - кричу я, Ден спотыкается.

- Продолжаем, - упорный Ден снова меряет шагами зал.

- Давай, повторение - мать учения... Кийя!

Ден споткнулся.

- Гусар, расслабься. На тебя смотреть больно. Да не сверли ты меня глазами, шагай спокойно. Шагай-шагай... Кийя!

Ден упал.

- Почему ты упал, подумай.

- Одна нога за другую зацепилась. Подъем стопы за щиколотку. - Ден прыжком поднялся с пола. - Фишка в крике, да? В тембре звука? Ну подскажи, не жмись! Я читал, что криком можно научить вообще убивать. Фишка в инфразвуке, да? Определенные частоты воздействуют на нужные участки мозга, да?

- Извини.

- За что?

- Я сморозил глупость, зря велел тебе думать. Выключи думалку, доверься интуиции. Шагай и не смотри под ноги. Марш! Марш-марш... Кийя!

- Опять! Опять, маза фака, нога за ногу зацепилась! Как? Как ты это делаешь?!

- Шагай. Ать-два, ать-два... Кийя!

- Фак! Опять...

- Отставить трепотню. Шагом а-арш! Левой... левой... Кийя!

- Опять, фак по маза, я...

- Рот закрой! Левой - правой, левой - правой... Кийя!

Ден споткнулся.

- Марш, не стой. Правой - левой, правой... Кийя!