Чтение 8–й страницы книги ~Жесткий контакт~

- Хы!.. Черт с вами, кретины. Я подписываюсь. Ломаем Трофимову .команду, или... Или они, обозлившись, сломают нас. Играем жестко!

- Спасибо, Авдей. - Алекс щелкнул пальцем по шлему защитника. - Залетим в больничку, все компоты из моей пайки - твои. Попадем в штрафвзвод, поделюсь черствым хлебушком.

Миронов стряхнул с плеч руку Графа, шлепнул кулаком по голому брюху Алекса.

- Вы оба - двоечники и придурки! У обоих с мозгами капут. Дурость, оказывается, штука заразная. Считайте, я тоже свихнулся. Играем жестко, делаем Трофима! Ура?

И три мальчишеские глотки хором завопили громкое, протяжное, рычащее и отчаянное "У-у-ррр-а!!!"

Пять минут спустя троица непримиримых вошла в спортзал № 4. Специально приспособленное для игры в "кнопку" помещение имело размеры поля для мини-футбола. Под потолком софиты, видеокамеры и мощный динамик. Бетонные стены выкрашены белым. Крашенный черным дощатый пол разделяет посередине белая полоса. Опять же белым отмечены штрафные площадки. Там, где во время игры в мини-футбол располагаются ворота, намалеваны белые кружки диаметром в локоть, в центре кружков торчат красные грибки "кнопок". Говорят, игрище "в кнопку" придумали рейнджеры американской армии сразу по окончании Трехдневной. Изнывали рейнджеры в казармах, ожидая новых бомбовых и ракетных ударов, сходили с ума от мрачного безделья, развлекались игрой в русскую рулетку, а когда кончились запасы спиртного, изобрели "кнопку". В первоначальном варианте "кнопка" как таковая отсутствовала, был белый круг с красной отметиной в центре. Когда игрок команды "А" пробивался к кругу команды "Б" и касался чужой кровавой метки, судья-снайпер с трибуны выводил из игры метким выстрелом одного из игроков команды "Б". Говорят, президент США отдал приказ о поголовном и принудительном распространении ЗНАКА, когда узнал, что численность охранников в его президентском бункере всего за неделю игрищ "в кнопку" сократилась вдвое.

Войдя первым в зал, капитан сборной третьего курса Евграф приветствовал капитана пятикурсников Трофима взмахом руки. Трофим ответил небрежным кивком. Два предыдущих года Трофим, Онисим и Чеслав выигрывали первенство, в этом году "золотая тройка" покидает успевшие стать родными стены, и уйти непобежденными для выпускников - дело принципа. Судя по влажным телам, золотые выпускники разминаются уже минут десять. Евграф глянул вверх, видеокамеры включены, подмигивают зелеными светодиодами (вечером запись будут смотреть все курсанты и преподаватели), а значит, до начала матча остались минуты.

- Мироныч, Алекс, разминаемся! Шнель!.. Александр побежал по стеночке, по периметру поля, высоко поднимая колени, вращая запястьями, локтями, плечами. Остановился, поправил ремешки шлема на подбородке, побежал быстрее.

Авдей растянулся в шпагате, лег грудью на колено, зацепился пальцами рук за пятку.

Евграф прогнулся в пояснице, встал на "мостик", перешел в стойку на руках, согнул локти раз, другой, толкнул пол ладонями, прыжком встал на ноги.

- Команды, построиться! Минута на построение! - прозвучало из динамика под потолком.

Евграф поспешил к центральной линии. Авдей, кувыркнувшись, догнал капитана. Александр широко прыгнул и пристроился рядом с Мироновым.

Напротив тройки Евграфа выстроилась золотая тройка Трофима. "Золотые" старше всего на два года, но в юности заметна и годичная разница. Тем более среди курсантов. "Золотые" сдали госэкзамены и по рукопашке, и по фехтованию, поработали и с человеческим "мясом", и с животными, прошли стажировку в поле, выдержали марш-броски по руинам пяти городов в разных климатических поясах. Все в училище знают - прошлым летом Чеслав два дня и одну ночь корчился на дыбе в плену у Орды, Трофим год назад в одиночку отбился от стаи полярных волков, а шрам на щеке Онисима - память о стычке с китайцами. В золотой тройке - уже мужчины, в сборной третьего курса - еще мальчишки.

Игроки, мужчины и мальчишки (которые сами себя, конечно же, считают взрослыми мужиками), практически обнажены. На каждом лишь защитные "раковины" под плавками и легкие шлемы с гибкими антеннами. Бритые виски игроков холодят пластинки электродов. На груди у Трофима, Онисима и Чеслава чуть поблекшие ЗНАКИ. Татуированные ЗНАКИ у Евграфа и Онисима не в пример ярче, свежее. Александр - "чистый". Единственный чистый в училище, единственный, у кого кожа не помечена татуировкой.

- Приготовиться! - командует динамик под потолком.

Чеслав пятится задом, останавливается точно на белой линии своей подзащитной штрафной площадки. Правая нога чуть сзади, левая чуть впереди, руки с раскрытыми ладонями перед грудью.

Повернувшись спиной к соперникам, Авдей трусцой добегает до белого круга с красным грибком посередине, изящно разворачивается на сто восемьдесят градусов, припадает на левое колено. Пальцы левой стопы Авдея касаются красной пластмассы кнопки, грудь лежит на согнутой правой ноге, кулаки упираются в пол.

Трофим и Онисим, отступив на пару шагов от разделительной полосы, расходятся в разные стороны, смещаются к флангам.

Граф остается в центре поля. Алекс отскакивает назад, встает между капитаном и защитником.

- Игра продолжается до трех очков, - соблюдая обязательные формальности, сообщает через потолочный динамик невидимый судья. - Время игры не ограничено. Активизация кнопок на счет три... Ноль, один, два... ТРИ!

Граф срывается с места, мчится вперед, навстречу неподвижному Чеславу. Наперерез Графу бросается Онисим. Но Граф быстрее, Граф таранит корпусом Чеслава, вместе с ним опрокидывается на пол.

По освобожденному Онисимом флангу пробегает Алекс. С другой стороны площадки, опережая Алекса, бежит в свою лишившуюся защитника штрафную Трофим.

Не сумевший перехватить Графа Онисим поворачивается лицом к коленопреклоненному Авдею. Между Онисимом и Авдеем никого. Онисим с криком кидается в атаку на одинокого защитника третьекурсников.

Сцепившись, Граф и Чеслав катятся по полу. Граф прихватил шею Чеслава и пытается провести удушение.

В опасной для "золотых" близости от красной кнопки перехлестнулись Трофим и Алекс. Трофим с ходу толкает Алекса пяткой в живот. Скрестив руки, Алекс ловит стопу Трофима, жестко фиксирует ахиллес, бьет "золотого" капитана ногой в пах, попадает.

Защитник Авдей неподвижен до тех пор, пока Онисим не пересек белую черту штрафной площадки. Как только Онисим влетел в чужую штрафную, Авдей превращается в человека-торпеду. Траектория торпедирования - восходящая, зона поражения - грудная клетка нападающего, орудие поражения - голова защитника. Но "взять на калган" опытного Онисима на так-то просто! Онисим на ходу повернулся боком, и торпеда по имени Авдей пролетела мимо...

А Граф пережал-таки яремные вены Чеслава. Граф поднатужился, Чеслав захрипел...

Алекс отпустил ногу Трофима. "Раковина", конечно, защищает гениталии, однако Алекс бил от души, и "ракушка" лишь смягчила травмирующее воздействие. Едва Алекс выпустил пойманную ногу, Трофим свалился. Алекс перепрыгнул скрюченное тело, шагнул к кнопке...

Онисим опередил Алекса на полторы секунды, вдавил в пол красный грибок кнопки соперников...

Пластинки электродов в шлемах у третьекурсников синхронно с нажатием кнопки выдали шокирующий электрический импульс (сила тока ничтожна, зато напряжение впечатляющее, как у всякого приличного электрошокирующего устройства).

Вскрикнув, Граф, мгновенно утративший силы, уронил голову на грудь Чеславу.

Торпеда-Авдей соплей растянулась на полу.

Алекс устоял, но в глазах у него потемнело, и пол под ним закачался, словно палуба.

- Один-ноль, - констатировал голос под потолком и приказал: - Команды построиться! Две минуты на построение!

Снова, как перед началом встречи, обе команды выстроились в центре зала с двух сторон разделительной линии.

Побледневший Евграф глубоко, со знанием дела, дышал носом. Авдей тер трясущимися пальцами пунцовые щеки. Александр старательно моргал, но изображение у него перед глазами все равно немножечко двоилось и мерцало.

Чеслав мял ладонями шею, периодически подкашливая. Улыбался довольный Онисим. Хмурился Трофим, поправляя раковину и морща нос.

- Жестковато начали, детки, - процедил сквозь зубы Трофим. - На грубость напрашиваетесь, дуралеи. Зря лезете на...

- Приготовиться! - скомандовал радиофицированный судья.

Чеслав остался где стоял, в метре от разделившей черное поле пополам белой полосы. Разошлись по флангам Трофим и Онисим.

Граф, Алекс и Авдей, все втроем, отступили в свою штрафную и заняли глухую оборону. Авдей опустился на сей раз на оба колена в непосредственной близости от кнопки. Граф и Алекс застыли в оборонительных стойках по бокам штрафной площадки.

- Активизация кнопки на счет три... Оди-ин... два-а... ТРИ! ИГРА!

Онисим не спеша двинулся к Графу, Трофим к Алексу. Предстояли две независимые рукопашные схватки. Победитель одной из схваток, разделавшись с соперником, поспешит на помощь товарищу по команде, и, сломив сопротивление более стойкого игрока, оба нападающих займутся защитником. "Золотые" не сомневались - с Авдеем они разберутся в шесть секунд.

Пританцовывая да приплясывая, часто меняя стойки и выделывая замысловатые пассы руками, Онисим затеял с Графом позиционный спарринг на средней дистанции. Последствия перенесенного электрошока мешали Графу как следует сосредоточиться. Быстрые и обидные тычки Онисима достигали цели, однако серьезные удары противника Графу пока удавалось блокировать. Пока...

Трофим, так же, как и Онисим, решил не спеша вымотать соперника, но действовал более прямолинейно - теснил Алекса в глубь штрафной, постоянно наступая, работая короткими сериями по схеме: шаг со сменой стойки, удар рукой, удар ногой, рукой, еще один шажок...

Кулак Онисима достал подбородок Графа. Капитан третьекурсников пошатнулся, последовала мастерская подсечка и не менее мастерское (но щадящее) добивание падающего еще в воздухе. Капут! Граф проваляется в нокауте, по самым оптимистическим прогнозам, секунд восемь.

Демонстративно игнорируя Авдея, победитель Онисим, пританцовывая, сместился за спину Александра...

"Капут Алексу! С двух сторон зажали!" - подумал Авдей и, перекувыркнувшись через голову, колобком подкатился под ноги Онисиму, схватился потными ладонями за лодыжки нападающего, плечом подбил его коленки, завалил Онисима, навалился на него всем весом...

Стартовал с центра поля Чеслав, рванул с места, припустил что есть прыти к беззащитной кнопке третьекурсников...

Перехватив испуганный взгляд Александра, глумливо заулыбался Трофим, не переставая, как заведенный, молотить Таможина кулаком и пинать ногами...

Казалось, конец второго, победоносного для "золотой команды" этапа игры, близок и счет 2:0 неизбежен. Но вдруг...

Полная безысходность, осознание собственной обреченности и щенячьей беспомощности, вместо того чтобы сломить Алекса, вдруг пробудили дремавшие доселе где-то в бесконечных глубинах естества, ранее неведомые, необычайные, экстраординарные силы и способности. Специально для курсанта третьего курса, только для него, двоечника и разгильдяя Саши Таможина, безжалостные шестеренки времени услужливо притормозили, как будто в машине мироздания включился режим замедленного воспроизведения действительности. Недоумевая, Алекс смотрел, как тягуче, нехотя "заряжает" ногу для "пушечного" удара Трофим, а за плечом Трофима плывет в воздухе, будто в толще воды, Чеслав...

"Майн гот! - удивился мозг Александра. - Неужели то, о чем на занятиях по фехтованию нам рассказывал обрусевший старичок японец, неужели это правда? Неужели то, что самураи называли состоянием "сатори", а современные психологи называют "гиперкомпенсацией", неужели это действительно случается... случилось со мной, Алексом Таможиным?.."

Вслед за Александром удивился Трофим. Успел удивиться "золотой" капитан, успел заметить, как блеснули радостью глаза мальчишки, третьекурсника, прежде чем локоть Алекса врезался Трофиму в печень. Удивился и Чеслав, когда в полутора шагах от белого круга с красным пятном кнопки вдруг откуда ни возьмись возник Алекс и вдруг мальчишеское предплечье, шлагбаумом преградив путь разогнавшемуся Чеславу, сбило его с ног, подбросило в воздух, перевернуло и приложило затылком о доски пола. Удивился Авдей, услышав стон Онисима, который почти одолел его в борьбе на полу. А еще больше удивился Авдей, когда понял, что застонал Онисим потому, что сработали пластинки разрядников на висках у "золотого", а значит, кто-то из своих нажал "золотую" кнопку!

- Один-один! Команды, построиться. Три минуты на построение.

Алекс сполз с кнопки. Он лежал на ней животом и часто-часто дышал. И все никак не мог надышаться. Сердце колотилось в грудной клетке, будто решилось прорваться сквозь прутья-ребра. В ушах звенело, пот заливал радужные круги перед глазами. Но Алекс был счастлив. За всю свою короткую жизнь Алекс впервые был столь безгранично, глупо, всепоглощающе счастлив. Впервые и, наверное, в последний раз, ибо детство кончалось, а по-настоящему оглушительно счастливым, можно быть только в детстве. Нет, конечно, и в более зрелом возрасте случаются приступы счастья по всяким разным поводам, но уже не столь оголтелые, не такие, увы, как в детстве...

Алекс перевернулся на спину. Сел. Кулаками протер глаза. Наваждение кончилось. Шестеренки машины времени крутились с прежней, привычной монотонностью, в топке бытия, как ранее, последовательно гасли угольки-секунды, сгорали щепки-минуты, тлели поленья-часы.

Растянув рот в блаженной, идиотской улыбке, Алекс поднялся, пошатываясь пошел на свою половину поля, где уже стояли, поддерживая друг друга, помятый Онисимом Авдей и нокаутированный Евграф. Крепко досталось товарищам Алекса, однако и "золотая команда" выглядела отнюдь не блестяще.

Лучше остальных "золотых" смотрелся Онисим. Он тряс головой, смешно моргал, с разбитой губы Онисима капала на голую грудь кровь, пачкая татуировку, но на ногах "золотой" игрок держался твердо и боевой потенциал сохранил.

А Трофим едва волочил ноги. Боль в печени не позволяла ему как следует выпрямиться. Массируя дрожащими пальцами правый бок, Трофим, спотыкаясь, с заминками и остановками ковылял к линии построения.

Тяжело дыша, глядя под ноги, ежесекундно отплевываясь и фыркая, как собака под дождем, возвращался на "золотую" половину поля Чеслав. И так вышло, что хмурый Чеслав и улыбающийся Алекс столкнулись, пересеклись точно на белой разделительной, можно сказать - пограничной полосе в центре игрового поля.

Алекс уступил Чеславу дорогу, отошел в сторону. Проходя мимо Александра, Чеслав намеренно задел плечом счастливого мальчишку и пробурчал сварливо:

- Ты допросишься, чистый. Я тебя сделаю, уродец неполноценный...

Счастья как не бывало! Прогнать счастье проще простого. Одно слово, и пыльца глупого детского счастья превращается в пепел безумной мужской злобы.

Алекс резко, на пятках, развернулся к Чеславу.

- Как ты меня назвал?!!

Алекс схватил Чеслава за широкие плечи, дернул на себя.

- А ну, повтори! Как ты меня назвал?

- ЧИСТЫЙ, - громко и вкрадчиво повторил Чеслав. Вскинул руки, сбросил с плеч горячие ладони Алекса, толкнул "чистую" грудь уродца, лишенного ЗНАКА, своей мускулистой татуированной грудью.

Все, что угодно, ожидал Чеслав от оскорбленного мальчишки, но никак не укуса в шею.

Волчонок Алекс набросился на матерого пса Чеслава с холодной жестокостью дикого зверя. Вцепившись скрюченными пальцами-когтями в шлем обидчика, наклонив голову, Алекс поймал зубами горбинку кадыка "полноценного", помеченного ЗНАКОМ, защитника "золотой команды", стиснул челюсти и, безусловно, разорвал бы чужое горло, если бы замешкался невидимый судья полуфинальной "товарищеской" встречи.

Видеокамеры под потолком, глаза судьи, передали на монитор жутковатую картинку. Опытный наставник молодых волчат и матерых волкодавов, надзиравший сегодня за игрой, с похвальной сноровкой потянулся к особому ряду тумблеров на пульте контроля. Щелчок тумблера, и в полуподвальчике спортзала Чеслав почувствовал, как противно пахнуло паленой кожей, как разжались крепкие зубы взбесившегося мальчишки, как затрясся в конвульсиях ЧИСТЫЙ...

...Однажды притормозившие специально для Алекса шестеренки машины времени, стараясь возместить прореху в мировой гармонии скоростей, закрутились быстрее обычного. И в этом уже не было ничего особенного, ничего экстраординарного. Каждый человек, хотя бы однажды, попадал в стремительный вихрь секунд. Даже песенка есть такая, жалостливая, про мгновения, свистящие у виска.

Опаленная электродами кожа на висках у Алекса сильно покраснела и вздулась волдырями. Происходящее вокруг Алекс воспринимал урывками. Общий ход, суть и смысл событий улавливал, но долго не мог (да и не хотел) сконцентрироваться на деталях. Будто наполовину спал, наполовину бодрствовал. Как и откуда в зале появились дневальный и внутренний патруль, Алекс не понял и не помнил вообще. Сообразил, Что его взяли под руки, и, помогая себя транспортировать, вяло перебирал отяжелевшими ногами. Перед глазами замельтешили ступеньки, Алекса затошнило. Рвота случилась уже в помещении медпункта, здесь же Алексу смазали чем-то холодным виски, перебинтовали голову и сделали укол. Здесь же, в медпункте, Алекс с посторонней помощью оделся, а до того самостоятельно вымыл руки, ополоснул грудь и обтер ноги влажным, теплым полотенцем. И снова мельтешат ступеньки. По бокам дежурные из патруля, впереди спина дневального, а во рту солоновато-мятный привкус - в медпункте на прощание сунули Алексу таблетку под язык и строго велели "не глотать, а рассасывать".

Привкус мяты во рту, словно бодрящий зимний воздух, заморозил секунды-снежинки, пурга свистящих мгновений улеглась. Исчезла необходимость часто и сбивчиво перебирать ногами, закончились ступеньки, Алекс и сопровождающие поднялись на последний этаж, ступили на ковровую дорожку, что вела к дверям кабинета начальника училища, генерала Кондыбы, прозванного курсантами Грызли.

Возле дверей начальственного кабинета дневальный жестом остановил Алекса и патрульных.

- Как со здоровьем, Таможин? - спросил дневальный. - Сможешь разговаривать с Грызли?

- Ага, держи карман шире. Не будет он со мной разговаривать, отчислит к чертям собачьим, и ауфвидерзейн. Капут Алексу-третьекурснику. Далеко не уходите, мужики, скоро вас Грызли вызовет конвоировать меня в карцер.

- Не дрейфь, - подбодрил Алекса дневальный. - Авось обойдется. Чеслав в медпункт не обращался, я специально уточнял, пока тебе котелок бинтовали.

- Зер шлехт, я-то надеялся, что успел собаку-Чеслава порвать, ан нет... Аллес капут, мужики. Графу, дружку закадычному, привет передайте, я-то его вряд ли уже увижу. - Алекс вздохнул, взялся за медную дверную ручку. - Ауфвидерзейн, мужики, пошел я...

Алекс резко распахнул дверь, перешагнул через порог, дождался, пока дверная панель за его спиной захлопнется, и доложил:

- Господин генерал, курсант Таможин по вашему приказанию прибыл... То есть - доставлен под конвоем!

- Вольно, Таможин, - не глядя на Александра, распорядился генерал.

Кондыба сидел за старинным письменным двух-тумбовым столом. Стол стоял прямо напротив дверей в кабинет. Справа от стола, у стены, кожаный диван. Слева, у окна, обтянутое кожей кресло. Все в кабинете у генерала устроено в классическом канцелярском стиле эпохи развитого социализма. И портрет Главнокомандующего, писанный маслом, висит за спиной у генерала, и грамоты развешены по стенам, и знамя училища пылится в углу, цепляясь плюшем за шелк занавесок.

Облокотившись на затянутую зеленым биллиардным сукном столешницу, генерал Кондыба что-то не спеша писал, царапая по листку бумаги формата А4 антикварной поршневой ручкой. Все училище мучилось вопросом, где достает генерал чернила для ручки-самописки и почему категорически не признает компьютерное письмо. Лопушки-первокурсники, помнится, спросили у генерала про ручку и компьютер. И вместо ответа получили энное количество внеочередных нарядов.

- Сидай на диванчик, Таможин. Сейчас я закончу и поговорим.

- Слушаюсь.

Таможин, как положено, всем корпусом повернулся к дивану и глазам своим не поверил - на коричневом, потертом диванчике, неестественно выпрямив спину, на самом краешке сидел Граф.

Алекс присел рядом с приятелем. Вплотную. Нога к ноге, плечо к плечу. Переглянулись. Одними глазами, не поворачивая голов. Граф чуть заметно пожал плечами, Алекс чуть слышно вздохнул.

- Пока я дописываю приказ, Александр Алексаныч, будьте любезны, напомните старику, на когда я вас с Евграфом Игоревичем вызывал, - по-прежнему сосредоточенно выводя чернильные буквы на бумаге, то ли попросил, то ли приказал Кондыба.

- К пятнадцати ноль-ноль. - Алекс вскочил с дивана.

- К трем часам, а сейчас... - Генерал взглянул на старинный будильник, что стоял посередине зеленой столешницы, - ...сейчас пятнадцать минут четвертого. Садитесь, Таможин, садитесь. Беседуем сидя. Потрудитесь объяснить, курсант Таможин, причину лично вашего опоздания.

"Издевается он, что ли?.." - подумал Алекс и промолчал.

- Молчите, Таможин? - Кондыба поставил жирную чернильную точку, промокнул исписанную бумажку антикварным пресс-папье, отодвинул документ на угол стола. Авторучку Кондыба любовно осмотрел и, аккуратно закрыв колпачок, убрал во внутренний карман кителя. - Молчишь, Таможин, - кивнул генерал и наконец-то сподобился одарить Алекса прямым, тяжелым и пристальным взглядом. - Сынок, а ты не допускаешь мысли, что это я попросил Чеслава прикинуться злым кретином и назвать тебя ЧИСТЫМ?

- Зачем?.. - совсем по-детски вскинул брови Таможин и сам не заметил, как опустились его напряженные плечи, разъехались в стороны плотно сжатые колени, поник гордо выпяченный подбородок.

- Затем, сынок, что за оградой училища каждый второй чудак, узрев твою голую грудь, будет тыкать пальцем и орать: ЧИСТЫЙ! ЧИСТЫЙ! Я хотел посмотреть, как ты станешь реагировать. Посмотрел...

- Господин генерал, Чеслав назвал меня "неполноценным уродом"...

- Так ведь и за оградой тебя, сынок, некоторые станут обзывать уродом. А другие будут тебе почтительно кланяться. Не исключен вариант, когда один и тот же кретин сначала, на людях, назовет тебя выродком, экспонатом кунсткамеры, а оставшись с тобою наедине, слезно попросит прощения и ручку с поклоном поцелует. Чистых не любят и чистых побаиваются, и бывает...

- Господин генерал! - Алекс соскочил с дивана. - Я подавал рапорт, я писал...

- Сядь, сядь, сынок, отдохни. Читал я твои рапорты. В твоем личном деле целый ворох рапортов и служебных записок по одному и тому же поводу. Скажи-ка лучше, сынок, сам ты как думаешь, отчего тебя решено оставить ЧИСТЫМ?.. Но сначала сядь. Садись, сынок.

Алекс попятился, наступил на ногу Графу, оглянулся. Лицо приятеля не выражало никаких эмоций. Маска, а не лицо. Глаза открытые, но мутные, губы плотно сжаты, голова слегка повернута к входной двери. Прямо хоть фотографируй сейчас курсанта Карпова и ставь подпись под фотографией: "Ничего не вижу, ничего не слышу, ничего никому не скажу". И призовое место на фотоконкурсе обеспечено.

Никто из друзей-соучеников не знал до этой минуты о том, что Алекс Таможин засыпает канцелярию училища бумагами с просьбами и требованиями приравнять его к остальным курсантам, вытатуировать на его "чистом" солнечном сплетении заветный ЗНАК.

- Садись же, Саша! Садись! Курсанта Карпова не смущайся. Я специально при Евграфе завел с тобою этот разговор. Отвечай, Сашок, - зачем, сам думаешь, ты у нас ЧИСТЫЙ? Не мог ты про это не думать. Отвечай.

Алекс сел на диван, поерзал, отодвинулся немного от Евграфа Карпова и заговорил:

- На первом курсе я думал, что для внедрения во враждебную Державе среду необходим "чистый" нелегал. - Произнося слово "чистый", Алекс брезгливо поморщился. - На втором курсе мне определили специализацию "скаут". Я голову ломал - не мог понять, кому и для чего может понадобиться "чистый" скаут, и до сих пор не понимаю, как ни стараюсь...

- Значит, не понимаешь? - ласково уточнил генерал.

- Никак нет.

- Да, конечно, нелегалы углубленно изучают психологию и все такое, но в спортивных чемпионатах их команды ни разу не выходили в финал. Об этом не думал, нет? Для кое-каких заданий физподготовка важнее психологии... А у тебя, курсант Карпов, какие соображения по этому вопросу? Никаких?

- Так точ...

- Сиди, не вставай, Карпов! Мы тебя выгоним, Карпов. И тебя, Саша, мы отчислим за безобразное поведение. Вы думаете, чего я здесь сидел, писал? - Кондыба взял с края стола листок с чернильными каракулями, потряс бумажкой в воздухе. - Я приказ о вашем отчислении сочинял. Мы вас отчислим, но... ФОРМАЛЬНО! - Генерал положил листок перед собой и, будто ставя печать, накрыл его огромной пятерней. - Для всех вы навсегда и с позором покидаете эти стены. Такова воля командования. Не отреагируй ты, Сашок, на провокацию Чеслава, все равно я бы нашел повод тебя вышибить. Благо возможности предостаточно. А о лоботрясе Карпове и говорить нечего! Оба вы двоечники и разгильдяи, пробы негде ставить. Но... но вам, сынки, предстоит боевое задание, и высшее руководство попросило как следует замотивировать отрыв от учебного процесса двух курсантов. Понятно?

- Так точно! - первым ответил Карпов.

- Кхы! - то ли кашлянул, то ли усмехнулся генерал. - Чего "так точно"? Ни черта тебе, сынок, не понятно, не гоношись. Тебе, Карпов, вообще просто повезло, вот и все! Сашке по легенде нужен напарник, а у вас двоих психологическая совместимость. Да и дружите вы с первых дней в училище. Так что я решил не экспериментировать, пристегнуть тебя, Евграф Игоревич, к Александру Александровичу в пару. Понятно, Карпов?

- Понял, господин генерал. - Граф, расхрабрившись, пихнул Алекса плечом.

- Ну-ка мне! - прикрикнул на храбреца Евграфа генерал Кондыба. - Ну-ка, не борзеть, мальчишка! Ну-ка, обои ухи на макухи и внимательно слушать. Разъясняю проблему... - Генерал замолчал, смял лицо ладонью, задумался. Не иначе, думал, с чего начать. Алекс и Граф, как положено, "ели глазами начальство". Граф не решался более пошевелиться, боялся, что не выдержит и проявит свое резко изменившееся настроение неподобающим образом. И спугнет удачу. Не зря же генерал упомянул о "границах дозволенного". Просто так, ради красного словца, Кондыба никогда и ничего не говорил, во всех его речах присутствовал подтекст, и порою весьма зловещий (в чем многократно убеждались курсанты на протяжении всех пяти лет обучения). Ну а Таможин сидел не шелохнувшись, вовсе не из страха и вовсе не из той специфической осторожности, что присуща всем двоечникам при общении с директорами школ, деканами факультетов и начальниками училищ во все века, во всех учебных заведениях. Алекс с трепетом предвкушал, как через минуту, пять, десять, очень-очень скоро узнает наконец собственное предназначение, поймет, отчего ему, молодому, сильному парню, предопределена судьбою (в образе всесильного Командования) роль белой вороны, участь живого экспоната кунсткамеры, изгоя - чистого...

- ...Ровно семнадцать лет тому назад я, господа курсанты, лично принимал участие в оперативных мероприятиях, связанных с задержанием гражданина, которого людская молва окрестила Белым Кахуной. Тот гражданин сумел от нас уйти. По слухам, или как сейчас принято формулировать: "в соответствии с новейшей мифологией", истинно чистый Белый Кахуна скрылся в Диких Землях. Миф это или же реальность, достоверно неизвестно по сию пору, но как раз после бегства Белого Дикие Земли и сделались тем магнитом, что притягивает всякую человеческую дрянь. Стихийные поселения в Д.З. вполне устраивают руководителей Державы, господа курсанты. Как вы знаете, в Д.З. произрастает пресловутый плакун, и колонисты Диких Земель, сами того не ведая, помогают Державе контролировать черный рынок травки. Стихийные поселенцы максимально ограничивают доступ случайных старателей в Д.З., а поток "слезок" за пределами Ближнего Леса мы отслеживаем, регулируем и направляем, Помимо охранной колонисты Ближнего Леса выполняют еще и карательную функцию. Приток новых поселенцев уравновешивает высокий процент их смертности. Нравы Ближнего Леса на редкость суровы, господа курсанты. За истекшую пятилетку мы потеряли с десяток нелегалов, а объективной информации о жизни колонии нарыли с гулькин нос. И все же про Ближний Лес мы кое-что знаем, в отличие от Белого Леса, где, согласно мифам, благоденствуют истинные чистые творцы рун. Белый Лес - белое пятно на информационной карте Державы. Попытки проникновения в святая святых Д.З., как вы понимаете, осуществлялись, но наши агенты исчезали в дебрях Белого Леса с удручающим руководство постоянством. Подготовка каждого профессионала обходится Державе слишком дорого, чтобы впустую разбазаривать кадры. Мы терпели неудачу за неудачей, а тем временем в подмосковном специнтернате подрастал, набирался сил мальчонка, родившийся ровно через восемь месяцев после бегства Белого Кахуны. У руководства созрела идейка отправить мальчишку для дальнейшего обучения сюда, в училище, а по окончании командировать в Д.З. под видом дважды чистого родного сыночка самого Кахуны. Поселенцы Ближнего Леса чрезвычайно суеверны, над чем смеются в цивилизованных землях, то свято в замкнутом мирке колоний. У дважды чистого сына Белого Кахуны есть реальный шанс пробраться в Белый Лес и вернуться. А в позапрошлую пятницу у подконтрольного нам мафиозного босса по кличке Хохлик погибли двое курьеров-мальчишек. Досадная неприятность случилась без всякого нашего вмешательства, и стихийно созрела ситуация, идеальная для внедрения. Хохлик, для справки, единственный, кто сегодня реально снабжает кого нам надо в Москве травкой. Ферштейн? Он мафиозо, но пашет на Державу, и знают об этом считаные сотрудники, которых теперь стало на две головы больше. Вам все ясно, сынки? Две недели, больше нельзя, под видом отсидки в карантине штрафвзвода, вы оба проведете, усиленно готовясь к предстоящему заданию. Через пятнадцать дней вас представят Хохлику, и с его благословения - вперед, на трассу! По возвращении обоим лично вручу погоны, слово офицера! Возвращайтесь живыми, мальчики. Постарайтесь, порадуйте старика.

Глава 2

БЛИЖНИЙ ЛЕС

Солнце, пробиваясь сквозь редкую листву, слепило глаза. Назойливая мошкара, презрев разрекламированную Компасом мазь "антигнус", лезла за воротник, цеплялась к рукам, пикировала в лицо. В сапогах хлюпала вода - километр назад все трое промокли по самые "не балуйся", а времени, чтобы остановиться, снять и выжать насухо штаны, поменять портянки, подсушить сапоги у костра, этого времени у них не было. Погоня наступала на пятки, и радовало лишь то, что преследователям еще хуже, еще тяжелее. В индивидуальной походной аптечке пограничника запас стимулирующих средств крайне скуден, а у Компаса полные карманы таблеток.

Они шли безостановочно уже шестой час. Компас первый, Алекс за ним, Граф последним. Чтобы держать приличный темп, пятидесятилетнему Компасу приходилось каждые пятнадцать минут стимулировать организм химией. Алекс с Графом тоже глотали таблетки, на вид точно такие же, как у Компаса, а на самом деле безобидные витаминчики. Компас, само собой разумеется, пребывал в искреннем заблуждении, что новички до сих пор не упали от изнеможения исключительно благодаря бодрящим лекарствам.

- Твою мать! - выругался поводырь Компас. - Яма впереди. Осторожней!

И правда - впереди по курсу овражек. Склон овражка крут и ухабист. Резко позеленели зонтики папоротника, плотнее сгрудились деревья, повеяло сыростью. Подошвы сапог скользят, а дотянувшаяся до колен трава маскирует неровности почвы. Алекс споткнулся, клюнул носом рюкзак Компаса, взмахнул руками. Сзади Алекса поддержал, помог удержаться на ногах Граф. Впереди сбился с шага, заругался пуще прежнего Компас:

- Едрить твою! Не падать, вашу мать! Держись, мелкота! Прохиляем ложбинку - отдохнем. Дяденьке Компасу надоть осмотреться. Крепитесь, детишки.

"Детишки" старательно засопели, специально для "дяденьки Компаса" имитируя смертельную усталость.

На дне овражка журчал ручеек. Бледная водная немочь текла вдоль илистых берегов, омывая мшистые, наполовину сгнившие коряги. Оставив глубокие ямы следов в мягком прибрежном иле, Компас добрался до воды и поковылял вниз по руслу ручья.

- Малость побрызгаем, на случай собачек-следопытов, - объяснил Компас. - Не дрейфь, совсем малость брызганем и вверх, а тама отдохнете, как я и обещал.

Глупость, конечно. Пять, десять метров по мелкой воде ежели и озадачат собак, то ненадолго. На минуту-две. И, чтоб пройти по мелкоте эти несчастные метры, нужно потратить те же минуты. Однако скауты послушно потопали вслед за Компасом.

- Харэ воду месить. Карабкаемся в горку, - махнул рукой Компас, меняя направление движения.

В горку так в горку. Подниматься всегда легче, чем спускаться, особенно если еще с первого курса привык бегать кроссы по горам, по долам, по оврагам да по сопкам с полной выкладкой и на время.

- Вон к той сосенке хиляем... ох-х-х... - Дыхание Компаса сделалось хриплым и надрывным. Он остановился, схватившись за стволик молодой березки, свободной рукой достал из нагрудного кармана таблетку, слизнул языком серый кружок с ладони, разгрыз желтыми зубами.

- Поднажмем, малыши. Вон к той сосенке...

"Сосенкой" дяденька Компас называл высоченное дерево в два обхвата. Красавица сосна росла на самом краю овражка. Обнаженные, отполированные ветрами десятилетий корни лесной красавицы, словно щупальца гигантского осьминога, торчали из рыхлой земли, цеплялись за откос оврага, пучились, извивались, Компас, сноровисто используя голые корни в качестве перил и ступенек, ловко взобрался на возвышенность, оглянулся.

- Держи клешню, Шурик. - Присев на корточки, Компас протянул руку повисшему на корнях-ступеньках Алексу. - Хватайси... От, молодцом. Перебирай граблями, ходулями, а я подтяну... От, герой! Отдыхай, Шурик. Лови клешню, Карпыч...

Алекс освободил плечи от лямок рюкзака, улегся на сухой мох у подножия сосны-великанши. Прикрыл глаза, заставил себя дышать чаще и глубже. Рядом с Алексом растянулся на сизом ковре мха Граф. Зашуршала одежда дяди Компаса. Алекс приоткрыл один глаз.

Компас тоже скинул рюкзак, расстегнул клапан, развязал тесемки, стягивающие горловину заплечного вещмешка, засунул руку по локоть в рюкзачное нутро и, матерясь, выудил оттуда брезентовый чехол с "кошками".

- Вы собираетесь забраться на дерево? - спросил Алекс, открывая второй глаз.

- Слажу, гляну кругом. - Компас расчехлил "кошки", плюхнулся задницей на рюкзак. - А ну, Шурка, коли силушки остались, ползи сюда, подсобишь дяденьке крючки к сапогам прилаживать.

Алекс перевернулся на бок, с видимой натугой уселся в ногах у Компаса и помог "дяденьке" справиться с крепежными ремешками "кошек".

- Молодцом, пацанчик! - похвалил Компас. - Еле дышишь, а ручонки шаловливые почти и не трясутся... Полез я, Пацаны! Сапог не снимайте, я скоро, и похиляем дальше...

Компас поднялся с рюкзака, повернулся лицом к дереву и, широко расставив ноги, раскинув руки, прижался грудью к шершавой коре, обнял ствол, прилип к дереву. Заскорузлые пальцы без труда нашли глубокие прожилки в пористой поверхности, крючья "кошек" впились в древесину. Компас полез вверх с завидной скоростью. Алекс не без восхищения наблюдал, как пятидесятилетний курьер легко и привычно метр за метром штурмует верхотуру ствола.

- Смотри, Граф! Ну, дает дядька! Ну, силен бродяга...

- Если честно, я за него волнуюсь.

- Напрасно. Смотри, как лезет! Смотри-смотри! Во дает.

- Ты меня неправильно понял. В том, что Компас не сорвется со ствола, я уверен. Я за его сердечко беспокоюсь, уж слишком много дядюшка Компас стимуляторов сожрал. Переборщит, и капут моторчику. Полтинник дядьке...

- Тихо. Он спускается. Опрокинулись и лежим. Мы устали, забыл?

- Помню... Шайзе, кто б знал, как я устал придуриваться уставшим...

- Я знаю. Тихо. Лежим, страдаем...

Спускался Компас немного медленнее, чем поднимался, но с той же ловкостью, каковая появляется лишь благодаря многолетней практике. До земли оставался всего метр, когда Компас крикнул:

- Пацаны! Сюда, шибче! Хватай меня, упаду! Наплевав на конспирацию, оба скаута мгновенно вскочили. И вовремя! Пальцы дядюшки Компаса разжались, спина верхолаза качнулась назад, еще секунда, и он бы не удержал корпус в вертикальном положении. И, как минимум, сломал бы лодыжки, плотно зафиксированные крепежом "кошек".