Чтение 8–й страницы книги ~Андрей Беспамятный: Кастинг Ивана Грозного~

Агриппине приходилось бежать со всех ног: возницы старательно погоняли коней. Свернули в Корчагинский проулок, остановились перед нетронутым с виду двором. Всадник ловко вскочил на седло ногами, перемахнул через ворота: загрохотал засов. Вскоре послышались крики, лязг железа. В приоткрывшиеся створки торопливо ринулись остальные воины. Лязг стих. Ворота распахнулись, и на улицу выкатилась бородатая голова с выпученными глазами.

Со стороны монастыря грохнул пушечный выстрел, за ним второй, третий. Кто-то истошно заорал:

- Татары!!!

"Татары!" - внезапным пониманием обожгло девушку, и по спине пополз холодок ужаса.

Снова выстрелила монастырская пушка, и гулкое эхо заметалось над ночными просторами.

Аримхан недовольно сплюнул: русские так и не открыли ворота. Ногайский хан, оставив под своей рукой две полусотни, очень рассчитывал на то, что монахи распахнут ворота, чтобы принять под защиту своих стен убегающих из селения смердов. Тогда быстрая конница, промчавшись сотню саженей от крайних домов до каменных стен, на плечах русских ворвется в крепость. А уж добыча может оказаться такой, что и в мечтах себе не представишь. Но проклятые служители Божий так и не распахнули толстых дубовых створок, оставив полуголых, перепуганных, беззащитных единоверцев бессмысленно биться в ворота либо вжиматься в стены, дрожа от предсмертного ужаса.

Однако стоило нескольким нукерам, соблазнившись легкой добычей, направить своих коней к русским, как стены ожили, из бойниц надвратных церквей и угловых башен одна за другой ударили пушки, выстилая открытое пространство смертоносной каменной картечью, и татары тут же повернули назад. К чему рисковать жизнью, если вокруг в достатке разнообразной добычи?

Конечно, уклонившихся от рабской петли русских можно расстрелять из луков - но к чему тратить время и стрелы? У нукеров рода Исанбетовых сегодня и без того хватает приятных хлопот.

Вот только сотни перед монастырем стоят зря - не откроют монахи ворот, ни за что не откроют.

- Идите, развлекайтесь, - взмахом руки распустил своих нукеров Аримхан. - Веселитесь, я дарю вам этот поселок. Но помните, что перед рассветом мы должны уйти. Русские из соседних селений могут прислать помощь. Торопитесь!

Воины с радостными криками ринулись врассыпную, торопясь урвать свою долю добычи, а их хан, бросив прощальный взгляд на золотые купола, поворотил скакуна и поехал по улице, величественно поглядывая по сторонам. Вот он, его день. Сейчас он всевластен над этим городом. Волен казнить и миловать, волен обогащаться и дарить богатство другим.

Со всех сторон доносились крики, плач, мольбы о пощаде, а изредка - и предсмертные стоны. И Аримхан улыбался, слушая эту ласкающую сердце всякого воина музыку. Помните, русские, кто ваш истинный хозяин и господин, кто в любой миг может оборвать ваши судьбы или использовать вас всех на свое усмотрение. И если кто-то спрячется, уцелеет, не побежит в рабство у татарского седла - пусть знает, что дети, которых он растит, рано или поздно будут услаждать ногайских храбрецов своими телами или расстилать для них в степи ковры и собирать кизяк для господских костров.

* * *

Все, что смог придумать Матях, чтобы облачиться после бани - так это сложить одеяло пополам да обмотать вокруг пояса. Правда, в подобной юбчонке разгуливать по усадьбе он не рискнул, мало зная о моральных принципах и моде людей шестнадцатого века. Просто прошмыгнул от бани на стену да спрятался в отведенной ему комнате. Утром в нормальную одежду переоденется, тогда можно будет и расхаживать, любопытство проявлять. От нечего делать Андрей попытался поспать, потом побродил по терему, снова вздремнул. Когда солнце стало опускаться к горизонту, Прасковья принесла ужин: полуторалитровый глиняный кувшин с холодным квасом, блины с мёдом на серебряном блюде, миску карасей в сметане, копченого леща, несколько небольших ватрушек с начинкой - судя по запаху, из орехов и грибов. А когда сержант, прикинув, что таким ужином можно до отвала накормить стрелковый взвод, изумленно поднял на нее глаза, девушка смущенно ответила:

- Так ведь среда сегодня, боярин. Пост. Хворым, оно конечно, мясное разрешено. Но ведь пост Господень... Его лучше соблюсти.

- Да ничего, - пожал плечами Андрей. - Я, пожалуй, и на этом... скоромном выдержу. Может, хоть перекусишь за компанию? А то тоскливо как-то одному.

- Я боярин, в пост только хлеб и квас употребляю, - покачала головой Прасковья.

- Да-а, - усмехнулся Андрей. - Выгодная из тебя жена получится. Не ешь ничего, приданое богатое. Поди, женихи так вокруг и вьются?

- Нет, боярин, - покраснела девушка, - дядюшка нам с сестрой мужей пока не искал. В Москву осенью поедет, обещался про достойных да родовитых бояр узнать, что жен еще не имеют.

- Что, Илья Федотович вместо тебя мужа выбирать станет? - удивился Матях. - А вдруг он тебе потом не понравится?

- Да как же не по нраву придется?! - даже испугалась Прасковья. - Илья Федотович нам добра желает. Плохого жениха не привезет.

- Ты. еще скажи, что только под венцом его увидишь.

- Нет, почему? Как сваты приедут, так мы друг на друга и посмотрим.

- Ишь ты. - Андрей поднялся во весь свой двухметровый рост, оказавшись выше девушки почти на три головы, шагнул к ней: - А ну как другой кто-то люб окажется? Что тогда?

Но Прасковья вместо ответа пискнула, как придавленная колесом мышь, глаза ее испуганно округлились, и она шмыгнула за дверь. Матях поднял лицо к близкому потолку, ковырнул ногтем сучок на одной из жердин.

- Да, хорошо поговорили. Ладно, будем считать, что попытка поухаживать за туземкой прошла на троечку. Надо тренироваться.

Он вернулся к столу и приступил к трапезе, по армейской привычке стремясь набить желудок до отказа. Кто знает, когда удастся перекусить в следующий раз? В результате лещ и караси были истреблены полностью, ватрушки с орехами и блины - частично. Грибной выпечки он отведать уже не смог, поскольку брюхо оказалось наполнено до самой гортани и Матях был не в силах даже наклониться без риска, чтобы что-то не вывалилось обратно на стол. Тем не менее до всему телу растеклась приятная истома. Вот только лечь и закрыть глаза Андрей не мог - в обильном чревоугодии имелись, как выяснилось, изрядные минусы. Пришлось стоять у окна, вглядываясь в залитые предзакатными лучами поля и луга, уходящие к самому горизонту, и ждать, пока желудок не переварит часть угощения, освободив место для дежурящей в пищеводе партии.

- Прости, боярин, что спужалась. Велик ты больно...

- Прасковья? - оглянулся Матях. Девушка неторопливо собирала со стола миски. - А может, все-таки не очень велик-то? Ты мне, например, очень нравишься, хотя рост у нас разный. Глаза у тебя больно красивые. И сама изящная... Словно из слоновой кости вся выточена.

- Как ты можешь так баять, боярин? - опять зарделась Прасковья. - У тебя, может, жена, дети есть. А ты девиц честных смущаешь.

- Какая жена? Какие дети? - изумился Матях. - Откуда ты взяла?

- Так ведь беспамятный ты, Илья Федотович сказывал. Ничего про себя не помнишь. А коли тебя татары раздели, исподнего не оставив, то и кольцо обручальное забрали бы. Может, по тебе где-то супруга венчаная кручинится, а ты мне слова горячие баешь. Грешно это, боярин...

Девушка подхватила поднос и вышла.

- Это я попал... - вслух пробормотал Андрей. - Права ведь баба, поди теперь докажи, что холостой! Придется остаток жизни в бобылях доживать...

Впрочем, перспектива остаться холостяком сержанта пока особо не беспокоила. Были вопросы поважнее. Как жить в этом темном и неведомом шестнадцатом веке? Куда податься, чем на жизнь зарабатывать, как домом обзавестись? Не оставаться же навсегда у здешнего боярина в примаках!

Солнце потихоньку опускалось за далекий лес, уступая небо полной луне. На пока еще голубом просторе уже зажглась пара ярких звезд. А откуда-то снизу к окну начали подниматься комары.

- Ладно, будет день, будет и пища, - махнул рукой Андрей. - Разберемся.

Он закрыл окно и улегся в постель.

Однако сон не шел. Сержант ворочался с боку на бок, накрывался одеялом с головой, пытался взбить шуршащий сеном тюфяк. Провалявшись половину дня, заснуть ночью Андрей не смог. Долго ворочаясь с боку на бок, наконец плюнул, обмотался одеялом и вышел на стену подышать свежим ночным воздухом.

В холодном свете луны мир вокруг казался почти белым, словно к усадьбе подкралась зима. За полями извилистой полоской поднимался туман. Наверное, над рекой или теплым ручейком. Жизнерадостно орали лягушки, пытаясь заглушить одинокого жаворонка, которого, наверное, так же мучила бессонница. Откуда-то доносилось дробное перестукивание, напоминающее стрельбу из автомата.

Андрей затаил дыхание, прислушиваясь: а ведь правда! Где-то неподалеку одинокий автоматчик пытался вести огневой бой. Вот только против кого? Работал один "ствол", в автоматчика не стреляли.

- Где это может быть? Ночью тихо, звуки далеко разносятся. Может, в паре километров. А может, и в полусотне... Хотя...

Матях решительно тряхнул головой: какие автоматчики в шестнадцатом веке? Полный бред! Мерещится. Он совсем было собрался вернуться в комнатку, как вдруг, словно завершая череду из трех коротких очередей, тяжело ухнул пушечный выстрел. Еще очередь - и опять выстрел. Потом послышался очень, очень далекий колокольный звон.

- Вот черт! - высунувшись в бойницу, оперся на бревна частокола Андрей. И в голове его всплыла мысль, которая объясняла все: - А ведь это, наверное, татары! Эй, есть кто во дворе?! Часовой!!! Мать вашу, задницу свою проспите! Татары!!!

Со стороны дома послышались шаркающие шаги, кто-то громко зевнул:

- Кто тут глотку дерет?

- Да проснись же ты, чукча! - рявкнул Матях. - Не слышишь, что ли, стреляют?! Татары!

В усадьбе начало происходить малопонятное шевеление, а Андрей, пытаясь разобраться в происходящем где-то вдалеке, пробежался по стене, вернулся в терем, прошел его насквозь, добежал до второй угловой площадки, на которой тоже стояла пушчонка.

И уже отсюда разглядел, как небо у горизонта начинает озаряться алыми пляшущими бликами - пожар!

- Эй, служивый, чего кричишь? - окликнули сержанта со двора.

Вместо ответа, перекрывая все звуки, загремел колокол уже из деревни. Там, в неясном лунном свете, замелькали темные силуэты, тоже полыхнуло пламя.

Набат умолк. Стали слышны крики, звон железа. Высокое пламя, взметнувшееся над стогом в одном из дворов, осветило темных всадников, багрово отразилось от кривых сабельных клинков. Андрей увидел, как татарин схватил за волосы женщину в длинной рубахе, рванул к себе, перекинул через седло. И крохотные фигурки тут же перестали казаться игрушечными. Матях в бессильной злости сжал и разжал кулаки: ни винтовки, ни автомата, ни ножа. Хоть бы оглоблю какую найти, что ли! Он наклонился над пушкой: нет, до деревни метров семьсот, не добьет. Но хоть что-то!

- Эй! - повернулся он во двор. - Огня! Огня сюда дайте! Стрелять не могу!

Внизу полуголые холопы возились возле камнеметов. Рядом крутился какой-то мальчишка в кольчуге, остроконечном шлеме и с обнаженной саблей в руке.

- Оглохли все вы там, что ли?! Огня принесите!

Когда Андрей снова взглянул в сторону деревни, то увидел, что от селения к усадьбе бегут люди: мужчины, женщины, девушки, дети. Некоторые из крестьян прижимают к себе маленьких детей. За ними пока еще никто не гнался. Выяснять, что к чему, было некогда, поэтому Матях просто спрыгнул вниз, скинул засов с ворот, рванул створки к себе, забежал в темноту под теремом и на ощупь открыл вторые воротины.

Крестьяне уже приближаясь. Минута напряжения спала, и только сейчас сержант понял, что во время прыжков потерял одеяло. Кое-как прикрывая ладонями срам, он заметался по двору, подобрал одеяло, обернулся.

В усадьбе наступило некое подобие порядка: пятеро холопов стояли возле камнеметов, чего-то выжидая. В железных держателях на стене, громко потрескивая и роняя на землю огненные капли, горели принесенные кем-то факелы. Андрей прихватил один, побежал назад на стену.

Здесь появились защитники: у некоторых бойниц стояли холопы, одетые в кольчуги, простые и с железными пластинами на груди, в шлемах, с саблями на ремнях и луками в руках. Но никто не стрелял - татарские конники успели нагнать убегающих крестьян, смешались с ними. Кого-то рубили, кого-то хватали за волосы или одежду, волокли за собой. Пустишь стрелу - поди угадай, в своего попадет или чужого.

- Ворота запирать надобно, боярин, - хрипло сказал один из холопов. - Ворвутся поганые в усадьбу, не управимся.

- Погодь, - срывающимся фальцетом ответил мальчишка. - Пусть еще смерды забегут.

Матях, выскочив на угловую площадку, тупо уставился на смотрящую вдоль стены, намертво закрепленную пушку, потом сунул факел ближнему холопу:

- Держи...

Сам, опустившись на колени, обнял руками чурбак, толкнул, наклоняя набок, поднатужился, отрывая от земли. Перед глазами замельтешили темные мушки, дыхание сперло. Не к месту опять поползло с пояса одеяло. Однако чурбак поддался, качнулся, послушно разворачиваясь жерлом к внешней бойнице.

- Не тронь! - Мальчишка кинулся к сержанту, но Матях уже отер лоб и выхватил у холопа факел.

- Русские!!! - заорал Андрей крестьянам. - Падай оземь, убьет!

И ткнул факелом в запальное отверстие. Прошла почти секунда в ожидании выстрела. Сержант различил, как некоторые из беглецов послушно падали, но большинство продолжали бежать, не понимая опасности, а за ними с гиканьем летели всадники. Впервые в жизни Матях увидел столь четкое разделение светлых и темных сил: смерды в белом исподнем выглядели яркими, почти светящимися фигурками, татары в темных халатах казались черными, как бездонный колодец.

Грохнуло так, что у Андрея заложило в ушах. Пушка вместе с чурбаком кувырнулась со стены вниз. Вверх величаво поплыло большое белое облако. Направленный наугад заряд снес трех всадников вместе с конями, одного выбил из седла, а заодно опрокинул и двух крестьян - на белом исподнем явственно проступили темные кровавые пятна. Но самое главное - татары шарахнулись назад, стремясь уйти из-под прицела, оставили свою живую двуногую добычу.

Матях со всех ног помчался по стене, торопясь ко второй площадке. Следом бежал мальчишка:

- Нельзя тюфяки трогать! Батюшка велел ими вдоль стен палить, коли с лестницами на частокол полезут.

- Ты что, видишь лестницы? - огрызнулся на бегу сержант. - Когда полезут, тогда и стрельнем.

- Чем? Ты же заряды спалил!

- Фигня, зарядим... - Матях взялся за второй чурбак, поворачивая пушчонку на врага, высунул жерло в бойницу и закричал: - Русские, ложись!

На этот раз крестьяне послушно повалились в траву, а татары, опять кинувшиеся было за добычей, стали торопливо поворачивать коней. Андрей подумал и стрелять не стал - зачем, если всадники и так назад шарахнулись? Беглецы вставали и, пригибаясь, бежали к воротам. Конные явно колебались, не желая упускать добычу. Но как только они попытались снова начать погоню, Андрей снова заорал:

- Ложись!!!

Степняки, видя в бойнице пушечный ствол, решили не рисковать и отъехали подальше.

- Ефрем!!! - На этот раз клич издал мальчишка.

Во дворе один за другим сухо стукнули рычаги камнеметов, в воздухе зловеще прошелестели десятки валунов, со звонким чмоканьем врезались в землю. Как минимум два камня, по пуду весом, накрыли по всаднику, да так, что кровавые ошметки брызнули в стороны на десятки метров, и отступление татар превратилось в бегство.

- Ефрем! - расправил плечи мальчишка. - Возьми смердов, сходите вниз, занесите раненых в усадьбу. Опосля ворота заприте. - Юный боярин размашисто перекрестился. - Слава Богу, отбились.

* * *

Дразнящий запах мясного варева пробрался в складки медвежьей шкуры и заставил боярина Умильного сладко зевнуть и открыть глаза.

Не взявший с собою быстроты ради воинского обоза, Илья Федотович, один из немногих, ночевал без шатра, прямо на расстеленном на земле походном бухарском ковре, завернувшись в медвежью шкуру. Да и раздеваться вблизи татар он, естественно, не стал. Зато выспался на славу - снятая с поднятого зимой медведя шкура помягче иной перины случается.

Воинский стан уже просыпался. Тут и там полыхали костры с подвешенными над ними огромными железными котлами, разносились запахи близкой трапезы и гомон собирающихся в поход воинов. Шатров, правда, сворачивать никто не стал - все одно сюда к вечеру возвращаться. Враг близко, одним рывком до него дотянуться можно. Но проверить перед выходом на сечу оружие, упряжь, броню - этого ни один воин не забудет, коли животом своим дорожит.

- Касьян! - привычно окликнул верного холопа боярин. - Зерцало мне подай. И для первого перехода Шведа пегого запряги, Секач пусть в заводных идет.

- Рядом с вами доспех, батюшка Илья Федотович, - тут же отозвался холоп. - Я сейчас снедь собираю, наши уже кашу едят.

Действительно, разведенный возле стоянки боярина Умильного огонь уже затухал, а холопы выстроились в длинную очередь к котлу. Каждый зачерпывал каши, отходил в сторону и, обжигая губы и язык, понемногу выбирал еду из ложки, одновременно вставая в конец очереди. Разумеется, боярин в толпе не стоял - Касьян расстелил перед ним синее полотенце, нарезал хлеб, выложил кусок солонины, двух копченых судаков, поставил кувшин с любимым хозяйским медом.

- Себе тоже рыбу возьми, - разрешил Илья Федотович, затягивая ремни зерцала. Надетый поверх гибкой кольчуги доспех из трех сверкающих наведенным серебром толстых стальных пластин защищал только три, но самых уязвимых места: живот и нижние ребра на боках. Сильный удар в любое из этих мест вполне мог отбить внутренности, даже не прорезав байданы, а потому перед сечей боярин свою броню предпочитал немного усиливать. - Хворых нет? Может, кого из холопов при добре оставить?

- Помилуй, батюшка Илья Федотович! - только руками развел старый воин. - Кто же перед сечей про болячки свои признается? Здоровы все, слава Богу.

- Добре, - кивнул боярин Умильный. - Тогда коней седлайте. Я так мыслю, молебна не будет, татар в рати много. Стало быть, кто желает, пусть сам молится. Потом некогда будет, скоро выступаем.

Первыми из лагеря, как всегда, ушли татары. Во всех походах всех русских ратей они завсегда первыми выискивали врага, первыми кидались в погоню, первыми завязывали перестрелку. Следом пошли три десятка шуйских холопов, за ними - боярин Умильный.

Споров про местничество среди вятских бояр не возникало давно. Все прекрасно знали родословную каждого из соседей и понимали, кто за кем стоит. Все молчаливо уважали древность и почетность рода Умильных - но пока еще новагородские переселенцы считались здесь не совсем своими, не местными. А поставить во главе рати чужака - все одно что немцу Лебтону воеводство доверить! Посему Илью Федотовича уважали, но считали всегда вторым, а старшим признавали либо далекого царского родича двадцатилетнего Шуйского, либо сурового боярина Зорина, потомка князя Белозерского в пятом колене.

Учитывая близость врага, воины не отправили заводных коней в обоз, а вели рядом с собой, в поводу, чтобы при необходимости быстро пересесть на свежих скакунов. С тяжелым вооружением, естественно, также никто не расстался. Витязи шли широким галопом, в бронях, шлемах, придерживая поставленные на стремя рогатины с широкими, остро наточенными наконечниками. Издалека казалось, что по дороге, ведущей от Паныпонок до соснового бора, ползет огромная стальная змея, играющая на солнце радужными отблесками каленой чешуи.

В лесу движение колонны замедлилось. По узкой дороге, накатанной телегами живущих в Пароне смердов, всадники едва разъезжались, так что с заводными конями воинам пришлось и вовсе двигаться по одному. К счастью, лесная просека тянулась всего две версты - и вскоре кованая рать снова перешла в галоп, подтягиваясь к отряду воеводы, расплескиваясь по жнивью далеко в стороны от пыльного тракта. Сенокос простирался почти до самой реки Себятицы, рассекающей владения боярина Зорина на две неравные части. Себятица - речушка мелкая и извилистая, с извечно подтопленными берегами, на которых звонко шелестел на ветру округлыми листьями густой березняк. Дорога опять сузилась, и здесь, чтобы не задевать низкие ветви, ратникам пришлось взять в руки рогатины, опустив их, словно перед атакой, остриями вперед.

Татар Ирим-мурзы они нагнали на берегу. Илья Федотович увидел рядом с Федором Шуйским сына боярина Зорина в дорогой байдане и шеломе с яловым флажком на острие и понял, что враг находится уже совсем рядом.

- Переседлать коней, на заводных садимся, - кинул холопам приказ боярин Умильный и спешился, подошел ближе.

Федор Шуйский, увидев его, тоже спустился на землю, кивнул своим воинам: "Седла перекидывайте" - и двинулся навстречу. За его спиной татарские полусотни единым движением качнулись вправо, помчались вдоль реки.

- Там басурмане, в двух верстах за березняком, - махнул рукой вдаль царский родич. - На месте стоят. Я так мыслю, нам по дороге идти не след. Узкая она. Пока через рощу всей ратью переберемся, узреют нас вороги. Посему я татар к юшкинскому бору послал. Через сосняк конные все разом пройдут, задержки не случится. А мы кованой ратью вверх по ручью к схрону бортниковскому поднимемся. Там на левый берег перейдем и по полям до Парона доберемся, с татарами разом и ударим.

Юный Шуйский словно ждал от более опытного соседа одобрения своим приказам, и боярин Умильный согласно кивнул:

- Лепо. А сигнал кто даст?

- Мы дадим, как на место выйдем. Татары уже переседлались, а кованая рать еще только собирается. Уставших коней здесь под присмотром пары холопов оставим, чтобы на последнем переходе не мешали.

Илья Федотович снова согласно кивнул. Молодец мальчишка, толковый воевода из него вырастет.

Правда, задержки кованой рати бояре опасались напрасно. Немногим более сотни воинов собрались все вместе за четверть часа и пересели на свежих коней; отряд вытянулся в длинную цепочку, идущую по узкой тропинке вдоль реки. Примерно через полверсты березняк на левом берегу оборвался, взглядам открылось обширное колосящееся ржаное поле. Хлеба топтать - оно, конечно, грех, но случаются беды и куда более страшные. Посему всадники пересекли вброд мелководную речушку, собрались на поле в плотный строй и слитной, сверкающей железом массой двинулись вперед. По сигналу Федора Шуйского требовательно заиграл трубач, еще и еще. Вскоре откуда-то издалека ему ответил другой.

Разумеется, засевшие в Пароне степняки не могли не услышать этой переклички - но и изменить что-либо они также не могли.

Кованая рать перешла на рысь, разгоняясь по золотистым хлебам. Впереди уже виднелись несколько собравшихся вокруг колодца с высоким "журавлем" дворов, разбегающиеся к стреноженным за околицей коням люди. Умильного неприятно удивило отсутствие у разбойников шатров и малое количество коней - но до деревеньки оставалось всего полверсты, и руки уже привычно тянули из колчана тугой лук, натягивали звенящую тетиву.

Зажужжали, подобно злобным осам, летящие в сторону врага стрелы. Со стороны соснового бора показался еще один конный отряд, также закидывающий непрошеных гостей из луков. Разбойники, сбиваясь в единое войско, попытались отстреливаться - на атакующую кованую рать посыпались стрелы с гранеными бронебойными наконечниками, то тут, то там падали на землю витязи. Илья Федотович злобно зарычал, почувствовав, как чиркнула по спине вражеская сталь, как содрогнулось от попадания седло - он кинул лук обратно в колчан, выхватил из веревочной петли рогатину, опустил ее острием вперед, готовясь к удару - но так далеко мужество степняков не простиралось. Когда до сближающихся с двух сторон ратей осталось не более двух сотен шагов, разбойники дружно развернулись и во весь опор помчались прочь, по единственному оставшемуся для них пути - мимо Елового распадка, через Лысую вязь. Бросив на единственной улочке деревни и в поле за ней несколько распластанных человеческих тел и два десятка хромающих или бьющихся на земле коней, полутысячная орда во весь опор неслась по дороге, выхлестывая за ее пределы, и даже не пыталась отвечать на жалящие ее в спину стрелы.

Боярин Умильный придержал поводья и поднял рогатину. Он знал, что через полторы сотни саженей дорога повернет в густой ельник между холмов и стрелять станет бесполезно. Дальше начнется болото - проходимое, если знать надежные тропы. Но сечи на узких тропинках быть не может. Удастся порубить несколько отставших или заплутавших степняков, да и только. Еще и сам, чего доброго, в бездонную яму попадешь. Но основная масса разбойников уйдет. Коли к топи повернули, не испугались - стало быть, тропы знают. Или сами тут бывали, или проводников нашли.

- Больно просто все оказалось, Илья Федотович, - высказал вслух тревожащую боярина мысль подъехавший Касьян. - Пришли через болото, грабить никого не стали, даже до зоринской усадьбы не дошли. А как ополчение появилось, назад повернули. Без чести, без добычи. К чему приходили?

- Как бы не за ополчением, Касьян, - вздохнул боярин Умильный. - Нас они сюда выманивали. А биться и не собирались. Зачем?

Неспешным шагом доехав до деревни, он спешился - при этом от удара ноги с сухим треском сломалась стрела, по самый наконечник вонзившаяся в заднюю луку. Илья Федотович выругался, попытался выдернуть из обитого кожей дерева сам наконечник, но не смог. Боярин махнул рукой и вошел в ближайший двор. Сено из стога надергано - это понятно, коней разбойники кормили. Но вот двери дома и сараев не выбиты, раскрытыми стоят. Ничего по двору не раскидано. Боярин заглянул в один сарай, в другой - крови нет. Изба затоптана грязными сапогами, пара сундуков стоит раскрытыми, вокруг валяются серые от старости наматрасники, рваные рубахи. Но, опять же, крови нет. Разбитых кувшинов или мисок - тоже. Красный угол пустой - а икону басурмане красть не станут, не притронутся. Получается, не застали врасплох хозяев. Успели смерды в схроны лесные уйти, скотину угнать, самое ценное из домов вынести. Никакой добычи здесь степняки не нашли, только старье, никому не нужное. Но что же они тогда делали в Пароне полных три дня?

Илья Федотович вернулся к коню, поднялся в седло. Нашел взглядом Шуйского, направился к нему.

- Уходить надо, боярин Федор. Думы меня мучат нехорошие.

- Какие думы, Илья Федотович?! - громко отозвался веселый Ардаши, поднимая перед собой за волосы отрезанную голову с открытыми закатившимися глазами. - Ты сам посмотри, какой же это татарин? То вотяки приходили воду мутить. Псы трусливые, а не воины. Сегодня к вечеру мои нукеры прикатят сюда все их головы до единой.

- Твои нукеры храбры, Иса Камович, - спокойно ответил боярин Умильный, - но чтобы перерезать вотяков, их в Лысой вязи нужно сначала найти. К тому же вы, татары, всегда были еще и быстры, а потому вполне сможете догнать нас на обратном пути, собрав все головы, которые вам только попадутся. - И, снова повернувшись к молодому Шуйскому, Илья Федотович добавил: - Парон наша деревня. Добычи нам тут не взять, ловить некого. А коли победу праздновать - так сие лучше в своей усадьбе делать, а не в лесах далеких.

- Хорошо, - после короткого размышления кивнул Шуйский. - Возвращаемся.

* * *

Андрей проснулся от стука двери, поднял голову и торопливо прикрылся одеялом, увидев хмурую Прасковью.

- Привет! А я теперь знаю, что неженат.

- Здравствуй, служивый. - Девушка положила на табурет выстиранную и высушенную одежду. - Сейчас снедь принесу.

- Постой, - подтянув одеяло на колени, сел на тюфяке Матях. - Смотри сюда. Видишь, руки загорелые? А полос на пальцах нет. Стало быть, ни колец, ни перстней я не носил. Неженатый я, это точно.

- Да, боярин Андрей, - кивнула Прасковья и повернулась к нему спиной.

- Да посмотри ты, в самом деле! - возмутился сержант. - Загар сойдет, так и подтвердить мою свободу некому станет!

- Я тебе верю, служивый, - ответила от дверей девушка и вышла из терема.

Матях чертыхнулся, встал, оделся. Вышел наружу.

Обстановка в усадьбе действительно не располагала к веселью. Под самой стеной лежало несколько мертвецов, легко угадываемых под грубой рогожей. Женщины, столпившись возле дома, не очень громко, но нудно скулили, отирая слезы. Угрюмые мужики, разбирая недавно сложенную стопку тележных коробок, набивали на оси колеса, запрягали в оглобли лошадей. Собирались они явно не на ярмарку, а потому при виде заготовленных рогож и охапок сена Андрею стало не по себе. Сержант вернулся в терем, сел на постель, потом снова встал, вышел на стену. Сколько можно бока отлеживать? Все в доме при деле, все заняты, один он, как дурак, из угла в угол шляется.

Хотя, с другой стороны - а чего он умеет? Ни кобылу взнуздывать, ни телеги собирать, ни траву косить, ни баклуши бить. В смысле - заготовки для ложек строгать. Тут уж лучше и не напрашиваться. А то дадут простейшее поручение - потом позору не оберешься. Но и сидеть в четырех стенах тоже надоело.

Андрей, почесывая в затылке, прогулялся до угла. Взглянул на привязанную к чурбаку пушчонку, все еще направленную жерлом на дорогу. Вспомнил крики барчука: "Батюшка велел ими вдоль стен палить, коли с лестницами на частокол полезут".

В общем, такая тактика имела под собой здравую основу. Если стрелять вперед - сектор поражения получается узкий, пострадает пять-десять процентов атакующих. А если садануть картечью вдоль стены, да еще когда на нее толпа народа прет, то один залп снесет сразу все: и лестницы, и врагов. Так что, при малом числе "стволов", стрелять действительно разумнее вдоль укрепления, а не вперед.

Матях обнял пушку, поднатужился и вернул ее в прежнее положение. Потом прошел на другой угол, огляделся...

- Где же "ствол"? Ах, да. - Он глянул со стены вниз: тюфяк вместе с чурбаком валялся во дворе. Там, куда упал ночью. Сержант спустился вниз, присел на корточки. Пушка все еще кисловато пахла порохом, а ствол изнутри покрывала толстая пленка копоти. - Да, милая. Тебя сперва отмывать нужно, а уж потом на место ставить.

В душе возникла знакомая уверенность: теперь он знал, что нужно делать, чего требовать от других.

- Эй, боец, - поймал Матях за локоть одного из бегающих по двору мужиков. - Ну-ка, тряпья старого мне принеси, и бензи... - Сержант запнулся, торопливо перебирая в уме все возможные растворители и гадая, какие из них могли существовать в шестнадцатом веке. - Э-э-э... Уксуса, я хотел сказать, принеси. И порох с картечью, снова ее зарядить. Понял?

Мужик, не подвергая сомнениям право гостя распоряжаться, кивнул. Вскоре какой-то малец принес Андрею обрывок мешковины, миску с белой, кисло пахнущей жидкостью. Сержант засучил рукава и, деловито насвистывая, принялся отдраивать ствол.

Минут через двадцать рядом остановился барчук, все еще одетый в кольчугу и плащ, с саблей на боку, стал наблюдать за его манипуляциями.

- Ну, чего уставился? - хмыкнул Матях. - Порох тащи. Заряжать мортиру станем али нет?

- А ты сможешь?

- Дурное дело нехитрое. Самопал как самопал. Только большой и медный. Порох, говорю, тащи.

- Ладно...

Барчук ушел, но вскоре вернулся с тремя парнями, двух из которых Андрей знал по походу. Холопы доставили мешочки из тонкой замши, бочонки с металлическими обрезками самого разнообразного вида и калибра, фитили, несколько коровьих рогов.

- Та-ак. - Сержант протер ствол насухо, положил чурбак на бок, потом заглянул в один из мешочков, зачерпнул рукой мелкозернистый порошок, похожий на гранулированный чай. - Ну, думаю, горстей пять хватит. Теперь пыж... Пыж есть?

- А что это такое? - не понял боярский сын.

- Вы что, из пушки никогда не стреляли?

- Стреляли, - обиделся барчук. - Как батюшка тюфяки из-под Казани привез, раза три стреляли для смеха.

- А заряжал кто?

- Илья Федотович снаряжал тюфяки, - сообщил один из холопов. - С Касьяном.