read_book
Более 7000 книг и свыше 500 авторов. Русская и зарубежная фантастика, фэнтези, детективы, триллеры, драма, историческая и  приключенческая литература, философия и психология, сказки, любовные романы!!!
главная | новости библиотеки | карта библиотеки | реклама в библиотеке | контакты | добавить книгу | ссылки

Литература
РАЗДЕЛЫ БИБЛИОТЕКИ
Детектив
Детская литература
Драма
Женский роман
Зарубежная фантастика
История
Классика
Приключения
Проза
Русская фантастика
Триллеры
Философия

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ КНИГ

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ АВТОРОВ

ПАРТНЕРЫ



ПОИСК
Поиск по фамилии автора:


Ðåéòèíã@Mail.ru liveinternet.ru: ïîêàçàíî ÷èñëî ïðîñìîòðîâ è ïîñåòèòåëåé çà 24 ÷àñà ßíäåêñ öèòèðîâàíèÿ
По всем вопросам писать на allbooks2004(собака)gmail.com



Пока Рубен Ашотович внимал, сектанты тоже не дремали и только чудом не ухайдакали Фрола - тот появился весь избитый, хромой, со страшной, словно от гигантской бритвы, раной на бедре. Так что пришлось везти его лечиться в Саблино, где он попал к истосковавшейся по практике Полине. Уж та-то обиходила его по всей программе, вот только с памятью о Тоцком полигоне ничего поделать не смогла... А Рубен Ашотович все вникал, расспрашивал, проявлял живейший интерес, совал куда надо и не надо свой несколько широковатый нос. Затем стал привлекать внимание общественности, писать в партийные и государственные органы - мол, непорядок в колыбели революции, дурман, сектантство, злостный оккультизм, гашиш и опиум для трудового народа. Однако вместо понимания и поддержки получил лишь диагноз, крайне настораживающий, психиатрический, в плане агрессивности и буйнопомешательства. Обнаружились вдруг показания свидетелей о том, что он опасен в быту, одержим маниакальной идеей, не реагирует на замечания и бросается на окружающих с ножом. С удивительной оперативностью Арутюняна задержали, погрузили в транспорт, зафиксировали на всякий случай и отконвоировали в лечебницу. Там-то и был вынесен единогласный приговор - да, болен, неадекватен, социально опасен. А значит - стационар, галоперидол, аминазин и, возможно, если будет хорошо себя вести, циклодол. Словом, как сказала Полина, шизофреники вяжут веники, а параноики... Кстати, пока Рубен Ашотович лежал, точнее сидел, ей тоже пришлось не сладко. Кормилась она от баранки "жигулей", возила народ за плату. Ох уж и насмотрелась на изнанку бытия, на социалистическую прозу, на строителей коммунизма. Нет, право же, у себя в холодном зале на Сантьяго-де-Куба ей было куда приятнее. В общем, накушалась чета Арутюнянов советской власти досыта и более ее не принимала. А в настоящий же момент хотела шашлыков - с пылу, с жару, с соусом "Кубанский", плевать, что из свинины и к тому же ворованной. Так что Рубен Ашотович взялся за костер, Полина - за шампуры и мясо. Процесс, хвала труду, пошел, запахло дымом и маринадом. Буров тоже без дела не сидел, также вдарил по мясу, правда, по человеческому - принялся аккуратненько так снимать кожу с кисти отрубленной руки. Плавали, знаем, "Коготь дьявола" - ножик с секретом. Точнее, с заточкой под конкретного владельца. Вроде знаменитого ствола Джеймса Бонда. А идентификация происходит на тактильном уровне, проще говоря, по кожному покрову. Вот так, все строго по науке, никаких чудес...
- А, кожные покровы, - подошла Полина, с интересом глянула, удрученно покачала головой. - Да ведь не так, бестолочь, не так. Это тебе не лопатой махать. Дай-ка я.
Взяла дело и конечность в свои руки и мигом добилась результата - кожу как чулок сняла. Сразу видно, ас, профи, советский врач первой категории. Джеку Потрошителю учиться и учиться.
- Мерси. Иголки с ниткой не найдется? - Буров с уважением кивнул, тщательно выскоблил снятое и принялся старательно сооружать некое подобие перчатки. Топорное, не Ив Сен Лоран, беременным и детям лучше не смотреть...
А между тем изрядно запахло жареным, и Рубен Ашотович возвестил:
- Готово! Прошу.
В голосе его слышались гордость, нетерпение и истинно кавказское радушие.
"Ладно, после докуем". Буров непроизвольно проглотил слюну, повесил изделие сушиться и стремительно пошел на зов, правда по большой дуге, через рукомойник. Чтобы жить, надо есть. А чтобы выживать - и подавно.
У костра было хорошо - зелено, бескомарно, в меру цивилизованно. Весело подмигивали уголья, Полина четвертовала огурцы, Рубен Ашотович дефлорировал бутылку. Не какой-нибудь там солнцедар - "Алазанскую долину". Ладно, сели, тяпнули винца, взялись за исполинские шашлыки, и впрямь необычайно вкусные. Ели с аппетитом, но в молчании, общих тем, в общем-то, не было. Вернее, была одна, невеселая, не способствующая пищеварению, говорить на которую не хотелось. Однако что это за трапеза без беседы? Банальное чревобесие. Мало, что ли, приятных тем? И Полина принялась со всей решительностью исправлять ситуацию.
- Василий, ну как плечо? Я не думаю, что оно загноится. Сукровица выделяется?
- М-м-м. - Буров поперхнулся, хватанул винца, снова взялся за свинину. - Не выделяется.
- Ну вот и ладно, - одобрила Полина, тоже приняла винца и, мощно разжевав кусок мяса, принялась за свое: - Василий, а перчатку эту вы как, для дела или на память? На стену, в сервант?
- Для дела, - положил шампур Буров, удрученно вздохнул и с каким-то странным выражением посмотрел на Полину. - Попозже покажу, для какого. Когда, бог даст, поедим.
Бог не выдал, свинья не съела, и он действительно устроил представление: надел ужасную свою перчатку и взял за ручку трофейный нож.
- Ап! Вуаля!
Клинок разом ожил, замерцал, налился мрачным, мертвенным светом. Словно глаз какой-то хищной, необычайно злобной твари.
- О, дьявольский коготь! Столько раз слышал, но ни разу не видел! - выдохнул Рубен Ашотович, вскочил, оглянулся на жену: - Полинушка, ты только посмотри! Помнишь, я тебе рассказывал... ты еще не верила, сочилась скепсисом...
Буров между тем, не ограничась визуальными эффектами, двинулся дальше и показал магический клинок в действии: знатно испоганил ленточный многострадальный фундамент, светящееся лезвие кромсало бетон - куда там агрегату инженера Гарина. Шоу, похоже, удалось.
- Здорово, - восхитилась Полина и принялась закуривать "болгарию". - Трепанацию черепа делать - лучше не придумаешь. И в плане внутренних полостей... Да, вещь. Конфетка. Был, помню, у меня брюшистый скальпель143 золингеновской работы, всем скальпелям скальпель, так вот, с когтем этим даже не сравнить. День и ночь...
А Буров уже выпустил клинок из пальцев, и тот сразу же потух, утратил вес, сделался словно из алюминия. Тусклым, неинтересным, насквозь фальшивым, захочешь хлеб порезать - и то не получится. Все, чудеса окончились.
- Ну, время, - глянул на часы Рубен Ашотович. - Пора ехать. Уговор дороже денег.
Сборы были недолги - загасили костер, сполоснули шампуры, навесили на дверь хлипенький, чисто символический замок. Тронулись. И потянулись опять палисады, столбы, лента асфальта, деревья, дома. Дорога лежала к реке, на крутые берега Тосны. Наконец "жигуль" остановился, дальше следовало топать ножками.
- Ну, на фиг, я пас. - Полина зевнула, раскинулась на сиденье. - Озоном подышу, музыку послушаю. Нам песня строить и жить помогает. Давайте быстрее.
Из радиоприемника "жигулей" необыкновенно бодро изливалось:

И вновь продолжается бой,
И сердцу тревожно в груди,
И Ленин такой молодой,
И юный Октябрь впереди...

Что строить с такой песней, как жить?..
- Ладно. - Рубен Ашотович кивнул, вытащил из багажника сумку, осторожно открыл. - Так, все отлично, вроде ничего не расплескалось. - Крякнул, шмыгнул носом, посмотрел на Бурова. - Ничто человеческое не чуждо и Фролу. Жутко уважает окрошку. Только без огурцов, жевать-то нечем.
Горько усмехнулся, вскинул сумочку и, не оглядываясь, пошел к реке. Буров, наоборот, с оглядкой, медленно двинулся следом. Что-то его совсем не радовали ни местные красоты, ни щебетание птиц, ни пряное благоухание трав. Инстинкт приказывал ему быть настороже - вслушиваться, всматриваться, бдить, не расслабляясь. А он своим инстинктам доверял.
Скоро вышли на берег Тосны, крутой, живописный, малиновый на разрезе. Вокруг все дышало покоем и безмятежностью. Светило солнышко, струились воды, дуэт акселератов на той стороне с напором занимался петтингом. М-да, дело молодое, дело немудреное...
- Странно, никого, - нахмурился Рубен Ашотович, почесал висок и указал на древнюю, с лапами до земли, ель. - Он обычно приходит раньше и ждет там. Который сейчас час?
Буровские командирские показывали ровно восемнадцать ноль-ноль. Ничто не изменилось до восемнадцати тридцати - все так же ласково светило солнце, бежала река, ковали свое маленькое счастье тинейджеры.
- Может, есть резон его поискать? - быстро глянул Буров на Арутюняна. - Может, заболел, простудился, может, ногу подвернул? Все бывает в жизни.
- Ну как же, поискать его! - Арутюнян вздохнул, насупился, лицо его выразило муку. - Его вон сектанты два года найти не могут. Что там делается под землей - один бог знает, говорят, есть проходы до Колпино, под Ижорским заводом. А Фрол ведь видит всех и все насквозь. Вот черт, боже упаси, только бы он не попался в лапы к этим изуверам. Давайте, Вася, подождем еще.
Они простояли под елкой еще с полчаса, оставили, надеясь на что-то, сумку с харчами и в мерзком, прямо-таки похоронном настроении отправились к машине. Собственно, горевал и активно печалился лишь Рубен Ашотович, Буров смотрел по сторонам, ждал сюрпризов, неприятностей и треволнений. Большой беды ждал. Ждать ему пришлось не долго...
Полины у машины не было, как видно, предпочла озону музыку. И точно, она сидела в кресле с закрытыми глазами, расслабленно, словно во сне, откинув голову на подголовник. Хотя заснуть в машине было сложно - из приоткрытого окна ревел неистово приемник:

Сегодня мы не на параде,
Мы к коммунизму на пути.
В коммунистической бригаде
С нами Ленин впереди...

- Полина, ты что это, спишь? - Рубен Ашотович клацнул дверцей, тронул супругу за плечо и вдруг истошно закричал, страшно, жутко, бешено, заглушая оду про Ленина. Потом издал утробный звук, судорожно схватился за дверцу и пополам сложился в рвотных, выворачивающих душу спазмах. Со стороны казалось, что он умирает.
"Ну-ка, ну-ка, ну-ка", - вихрем подскочил Буров, оттолкнул Арутюняна, мигом оценил обстановку. М-да. Зрелище не радовало - на затылке у Полины зияла круглая, с хорошее блюдце, дыра. Сквозь нее виднелась внутренность пустого черепа. Мозга не было. Причем края раны были на удивление ровные, словно трепанацию делали лазерным лучом. Впрочем, при чем здесь какие-то лазерные лучи...
- А ну, тихо! - Буров отвесил Арутюняну звонкую пощечину. - Заткнись, будь мужчиной! Иначе сдохнешь.
Вытащил тело из "жигулей", сел, взялся за ключ зажигания. "Фиг вам", - прострекотал стартер. Раз, другой, третий, четвертый. Это при неостывшем-то еще двигателе?
- Черт!
Буров, чудом не оторвав ручку привода, разблокировал капот, выскочил из машины, сунулся в мотор - ага, так и есть. То есть на трамблере нет центрального провода. "М-да, кому-то очень хочется, видимо, побалакать с нами по душам. Кому, кому..."
- Ну все, хватит киснуть, ей уже не поможешь, - по-настоящему уже разъярился Буров, тряхнул Рубена Ашотовича, как щенка, и тихо, ужасным голосом приказал: - Давай прощайся с ней. В темпе вальса. Живо. Ага, вот так, вот так. Все, хорош. Теперь давай помоги мне. И хватит, такую мать, скулить.
Вдвоем они погрузили труп на заднее сиденье, Рубен Ашотович, всхлипывая, стал искать в багажнике все колющее и режущее, а Буров несколько уподобился жрецам изуверов ацтеков144. Иллюзиями он себя не тешил, настраивался - хотелось бы надеяться не на последний, но уж точно - на решительный бой. И впрямь, только он надел свою жуткую перчатку, как из-за деревьев вывернулись четверо - беззвучно, на знакомый манер, в своих покойницких черных костюмах. Трое держали в руках светящиеся "Когти дьявола", один, видимо самый главный, - трость с вычурным набалдашником в виде головы пса. Пуделя. О, мама мия! Похоже, это был увековечен Барсик!
- Рубер-джан, держи дистанцию, не лезь, - требовательно прошипел Буров, полузакрыл глаза, вздохнул и привычно отдал якоря145. Мир сразу преобразился для него, в сознании не осталось ничего, кроме холодной, всепобеждающей ярости. Это был уже не человек - тигр146. Саблезубый. Да еще с "Когтем дьявола". И пошла потеха, смертельная игра, в которой хорошо смеется тот, кто убивает первым. Более быстрый, более ловкий, более тонко чувствующий дистанцию. Заточка у клинков еще ведь та, волшебная, сугубо магическая, и режут они все на плотном плане играючи, без всякого усилия. Еще как режут-то. Вжик - и Буров выпотрошил одного, с легкостью кастрировал другого и, с живостью увернувшись от удара, практически располовинил третьего. Куда этим медлительным существам до разъяренного саблезубого хищника! Драку заказывали? Не обижайтесь. А хорошая это штука, "Коготь дьявола", эффективная, получше, верно, будет самурайского меча147.
Кстати, о мече. Пока еще живой старший супостат переварил наконец увиденное, дернулся, как от удара током, глухо зарычал и вытянул из своей трости клинок, причем клинок, отсвечивающий не блеском стали - зловещим магическим сиянием. Снова глухо зарычал, судорожно оскалился и принялся ужасно суетиться в надежде покромсать Бурова. Дурашка. Мало того что заторможенный, так еще и не наблюдательный. Ведь учиться-то всегда лучше на чужих ошибках. "Ап!" - Буров живо поймал темп, сократил дистанцию и, заранее представляя, что произойдет, быстренько скрестил клинки. Ничего особо интересного не случилось. Клинки, скрестившись, клацнули, хрустнули, пошли трещинами и потухли. Мгновение - и они распались на части, оставив фехтовальщикам лишь одни рукоятки. Нисколько не магические, но увесистые - Буров, например, швырнув свою, с легкостью подбил противнику глаз. Затем приголубил в пах, с чувством уронил на землю и, резко взяв на болевой, так, что захрустели кости, ласково позвал:
- Рубен Ашотович, ау-у! Вы где?
Верный Арутюнян был неподалеку - бледный, задумчивый, с потухшими глазами. От полноты увиденного и услышанного его конкретно шатало, однако он был верен приказу - судорожно держал в руках сумку с шоферским инструментом.
- Рубен-джан, у меня тут разговор намечается с товарищем, - Буров усмехнулся и устроил так, что товарищ от боли замычал, - а вы не тратьте даром времени, занимайтесь трофеями. Руки режьте на уровне кисти и следите за строгим соответствием их клинкам. Чтобы никакой путаницы. Все, давайте...
Отдал Буров ЦУ, настроился и занялся плененным супостатом - плотно, по всей науке, как учили: со скручиванием спинки носа148, с эпиляцией бровей, со сдавливанием мошонки, с давлением на ушной канал149. Форсированный допрос, он на то и форсированный допрос, а на войне, как на войне - без сантиментов. Однако как ни старался Буров - а уж он-то разбирался кое в чем, но результат не впечатлял. Клиент стонал, мычал, корчился от боли, но тем не менее был крайне немногословен. Чем-то он напоминал собаку, которая все знает, понимает, но сказать, увы, ничего не может. Правда, кое-что он все же сообщил - о задании, о цели, о методах исполнения, о путях отхода, о транссредстве поддержки. О том, что непосредственно связано с текущими реалиями. Кто он, кем послан, откуда и зачем - молчание, тишина, тотальное табу. Словно в его памяти стоял какой-то шлюз, на прошлом - жирный, все перечеркивающий крест. В общем, выудил Буров то, что мог, поставил пальцем, всаженным в кадык, точку и одобрительно кивнул Арутюняну - мол, давай-давай, заканчивай. Пора. Молодец мужик, с характером. Резко овдовел, вляпался в дерьмо, нашел и приключение на свою попу, и ведь ничего, держится, не сломался, знай пилит себе ножовкой по металлу. По верхним вражеским конечностям на уровне кисти. Похоже, толк с такого будет.
Скоро все было готово - отпилено, разбито по комплектам, убрано подальше.
- Уходим, - сказал Буров, но прежде подошел к машине, сдернул шланг со штуцера карбюратора и взялся за рычаг бензонасоса. Захлюпала мембрана, запульсировала струя, заиграла на солнце огнеопасная жидкость.
- О господи! - Арутюнян всхлипнул, однако тут же справился с собой и сам твердой рукой достал зажигалку. - Дай я...
Чиркнул кремень, из искры возгорелось пламя, и уже через миг его робкий язычок превратился в чадный, бушующий костер. Бедная Полина в объятиях дыма с треском уходила куда-то в небо. А Буров и Арутюнян двинулись к развилке по направлению к шоссе, там, если только супостат не врал, должна была ждать машина. Да, супостат глаголил правду, и транссредство имело место быть - бежевая "Волга" с амбалистым, одетым опять-таки во все черное водителем. Ужасно любопытным - с жадностью, прислонившись задом к машине, он следил за клубами дыма, выплывающими из-за вершин деревьев. Любопытной Варваре нос оторвали - амбалу пришлось куда хуже. Положил его Буров в канаву, вытер руки, звякнул тихо ключами от машины и к этой самой машине подошел. На первый взгляд "Волга" как "Волга", банальный драндулет развитого социализма. Только вот почему пернатая от антенн, с госномерами, покоящимися в особых направляющих - вставляй любой, какой натура требует, с какой-то навороченной радиостанцией, каких Буров ни разу не встречал? Ведь сектанты же, некроманты, враги народа и государства. Апологеты ереси, мракобесия и воинствующего шаманизма. М-да. Видать, не такие уж и апологеты.
Ладно, сели - Буров рулевым, Рубен Ашотович смертником150, завели мотор, потихоньку тронулись. Миновали проселок, выехали на шоссе и покатили себе под шуршание шин - двигатель был форсирован и на удивление приемист, а на рулевой колонке имелся тумблерок - щелкнешь, и такая сирена заревет, тонально, душераздирающе, куда там паровозной. Шакалы из ГАИ подобных звуков не выносят и шарахаются подальше, словно черт от ладана. В общем, поначалу ехали как надо - бодро, с ветерком. Рубен Ашотович печалился, переваривал пережитое, Буров не внапряг рулил, жал на газ, то и дело щелкал тумблером, усмехался - а ну поди раздайся, прочь с дороги! Едет Буров с победой, при трофеях, с подельником, на добытом транссредстве. Куда едет-то? Да на расправу, на разбор, вершить суд скорый, честный и беспощадный. Не самый гуманный советский суд. А ну-ка ша, довольно сантиментов...
После Колпино начались неприятности. Резко ожила радиостанция и грубым мужским голосом спросила: отчего это не доложили об обстановке, вовремя не вышли на связь и почему это, не связавшись с базой, предпринимают незапланированные действия? Двигаются с непозволительной скоростью, еще неизвестно, в ту ли сторону. Буров презрительно хмыкнул - ну да, как же, держи карман шире, сектанты-некроманты, идеалисты-сатанисты, у коих "Волги" оборудованы радиомаяками, контролируемые не иначе как через систему спутников. Нет, тут чувствуется рука отечества, цепкая, жилистая, ухватистая, берущая за глотку. Кстати, о конечностях. Верхних, вражеских, отхваченных пилой. Надо бы заняться ими, и как можно скорее. И дело даже не в том, что задубеют, а следует всемерно крепить боеготовность. Жизнь, похоже, обещает быть как песня, где поется про покой, который только снится...
А между тем голос из радиостанции сделался суров, дрогнул от негодования, зазвенел сталью и чрезвычайно грозно приказал немедленно дать по тормозам. Причем не просто дать, а еще и подтвердить, шепнув в эфир волшебное секретное слово. Мол, все мы тут свои, конкретно буржуинские, так что в Багдаде все спокойно. Трекс-фекс-пекс, тройка-семерка-туз.
Буров волшебное слово говорить не стал, однако остановился, как требовали, без промедления. Выскочил из машины, следом потянул задумчивого Арутюняна:
- Ходу, ходу, Рубен Ашотович, быстрее.
Конечно, быстрее - советская техническая мысль на месте не стоит, особо в плане всего, касающегося безопасности отечества. Придумают и радиомину в багажнике, и отравленную иглу, выскакивающую из спинки сиденья, и баллон с ипритом или фосгеном, запрятанный глубоко под торпедой. Все что угодно для любимых органов - только бы не было войны. Словом, развили Буров с Рубеном Ашотовичем скорость, убрались с расстояния прямой видимости и, отдышавшись, завернули в лес, где занялись кожевенными работами. Так, без особого старания, на живую нитку, на скорую руку - не до жиру, главное, чтобы держалось. Хотя, честно говоря, прожировать изделия совсем бы не мешало... Наконец управились, надели, по-быстрому проверили клинки - Буров испоганил клен резной, Рубен Ашотович - калину красную. Теперь можно было и повоевать. Хотя, честно говоря, не хотелось. Буров притомился, зверски хотел спать и на все сто был согласен с сицилийцами: да, месть - это блюдо, которое лучше есть холодным. Рубен Ашотович как-то сник, сдулся, выглядел больным и потерянным. Переживания, смерть, обилие впечатлений нахлынули на него тяжелым бременем, ему казалось, что он пребывает в каком-то жутком, трудно представимом сне. А что же будет, когда придется проснуться?
Однако ничего, поднялись через силу, почистились, пошли к дороге на столицу нашей родины. Стали на обочине, изобразили миролюбие, принялись голосовать. Долго, настойчиво, с завидным упорством. Впрочем, нет, завидовать тут нечему. Наконец свершилось, до них снизошли - парень в десантной майке на стареньком КАвЗе151.
- Седайте, - распахнул он дверь, явно обрадовавшись попутчикам, подмигнул подфарником, лихо надавил на газ. - Ну, ласточка, давай.
Чувствовалось, что он полон жизни, счастья, оптимизма, доброты и горячего желания к приятному общению. Ну да. Все правильно, легко на сердце от песни веселой - из динамика "Весны", установленной на торпеде, изливался голос молодого Розенбаума.
- Я вас до Средней Рогатки, ладно? - с ходу определился парень. - Дальше уже не поеду никуда. У меня невеста там живет, в доме у универсама. Наташей зовут...
"Гоп-стоп, ты отказала в ласке мне, - грозно начал Александр Яковлевич. - Ты так любила звон монет..."
- Вот, - захрустев дензнаками, мощно зевнул Буров, - купи своей Наташе чего-нибудь...
- А, спасибо. - Парень взял деньги, не считая убрал, и в голосе его послышался восторг. - Ну дает, ну дает. Как фамилия-то его? То ли цветочная, то ли железнодорожная. Ну еврейская, одним словом. А, плевать. Главное, по-русски, с душой поет...
Так, в приятном обществе, под песни Розенбаума, Буров и Арутюнян въехали в город Ленина. Вздохнули с облегчением, попрощались с водителем и резко окунулись в сутолоку Московского проспекта. Вокруг спешили люди, газовали машины, даже и не верилось, что день уже на исходе, - стрелки на больших уличных часах показывали начало десятого. Программа "Время", верно, уже началась...
- Ну, и куда мы теперь? - спросил Арутюнян и вспомнил, что в кармане у него лежит перчатка из человечьей кожи. - Может, ко мне?
- Рубен Ашотович, Рубен Ашотович! - Буров укоризненно вздохнул. - К вам нельзя, нас там ждут. Сгинем не за понюшку табака. Нет, если уж и лезть на рожон, то с толком. Поехали-ка ко мне. И рожна, и толка там с избытком.
Арутюняну, похоже, было все равно - молча он уселся в такси, равнодушно прокатился по городу, медленно, словно сомнамбула, вылез на набережной Фонтанки. Чувствовалось, что он чудовищно устал - и мыслями, и душой, и телом, и держится из последних сил, огромным усилием воли.
- За мной, не отставайте, - бодро распорядился Буров, посмотрел по сторонам и с видом революционера-подпольщика повел Рубена Ашотовича во двор - тот шел в молчании, без всяких эмоций, показывая ясно, что у Саранцева не бывал.
Путь не затянулся - вот он, смрадный загаженный сарай, сосчитанные гаражи, обшарпанный фасад. И занавешенное кисеей окно на пятом этаже. Полуоткрытое. Знакомое. В котором горел свет...
- Рубен Ашотович, я надеюсь на вас. - Буров снова уподобился ацтекам, сделался суров, ласково, но в то же время крепко взялся за волшебный нож. - Запомните, никакой пощады. Или мы, или они, третьего не дано. Отомстите за Полину, посчитайтесь за Фрола. Думаю, он тоже мертв...
- Да-да. На войне как на войне, - согласился Арутюнян, натянул перчатку, вытащил кинжал и, неловко взмахнув им, основательно попортил себе шкуру. - Ай! Уй! Такую мать! Ну, суки!
Странно, но это спонтанное кровопускание взбодрило его, разъярило, добавило сил. Мирный геофизик исчез, уступив место абреку, к тому же вооруженному волшебным, кромсающим все и вся ножом. Находиться с ним рядом сделалось тревожно, вот уж воистину - в тихом омуте черти водятся.
- Э-э-э, Рубен Ашотович, не надо так ножичком-то, подождите немного, экономьте силы. - Буров одобрительно посмотрел на армянина, превратившегося в берсерка, и, нырнув в знакомый, все такой же грязный подъезд, принялся считать ногами ступени.
Арутюнян, не отставая, поднимался следом, сек кинжалом воздух и с выражением шептал:
- Всех порубаю, всех... Легавых, чекистов, сектантов, коммунистов... На шашлык, на бастурму, на бозбаш, на бозартму... Хаш делать буду, толму, сациви. Всех, всех, всех... - В голосе его чувствовались экспрессия и отличное знание кавказской кухни, такое, что у Бурова пошла слюна.
Наконец, когда Рубен Ашотович добрался до шорпы, выдвинулись на место. К вечность не крашенной, серой до омерзения двери.
- Повторяю еще раз - максимальная жестокость. Рвите врагам глотки, и победа будет за нами. - Буров страшно подмигнул, оскалился. Семи смертям не бывать, одной не миновать. Ну-с, приступим. Подошел к двери, примерился и одним движением перерезал ригеля. - Заходите, быстро.
Ладно, проскользнули в коридор, затаили дыхание, прислушались. Вроде ничего настораживающего, подозрительного, вызывающего чувство опасности. Коммуналка коммуналкой - гонорейный слив, стонущие трубы, запахи мышей, пыли, запущенных удобств. Грусть, безнадежность и тоска, возведенные в квадрат. Зато за дверью комнаты Лены весело пели, видимо, по телевизору:

Дружба - это Манжерок,
Верность - это Мавжерок,
Это место нашей встречи - Манжерок152.

Ну да, нам песня строить и жить помогает. И портить жизнь другим...
- Так-с. - Буров потрогал дверь, не заперто, глянул на Арутюняна: - Всех, всех, Рубен Ашотович, в капусту. На хаш, на колбасу. Ну, по счету "три", и не отставать. - Сделал резкий выдох, вихрем ворвался внутрь и неожиданно замер, бешено закричал: - Стой, Рубен Ашотович, стой! Отбой, отставить, не надо никого на колбасу!
За столом в гордом одиночестве сидела Лаура Ватто, баловалась чаем с ватрушкой и смотрела на Эдиту Станиславовну. Белая нейлоновая блузка с рюшами ей была необыкновенно к лицу. Не Эдите Станиславовне - Лауре Ватто.


IV

- А, Вася, ты? - сказала она так, будто бы не виделись с утра, поправила прическу и сделала гостеприимный жест. - Давай, давай, попьем чайку, время у нас еще есть. Вы, уважаемый, тоже не стесняйтесь, присаживайтесь, ватрушка нынче диво как хороша. С изюмом. - И она взглянула на Арутюняна - ни хрена не понимающего, хлопающего глазами и все еще сжимающего "Коготь дьявола". - Ну садитесь же, садитесь. И уберите этот ваш израильский тесак, ватрушка у меня, хвала аллаху, уже порезана.
Удивительно, но факт, - стол был сервирован на троих, вернее, на три персоны.
- А где Лена? - по-дурацки спросил Буров, сел, нахмурился, угрюмо задышал и, сам того не замечая, принялся закручивать в штопор ложечку. Где, где... Понятно где. Лаура Батьковна пожаловала, чертова мокрушница...
- А я-то думала, Вася, ты сразу спросишь о моих планах на вечер. - Лаура рассмеялась, дернула плечом и посмотрела требовательно на Рубена Ашотовича: - А вам, уважаемый, уже не до ватрушки и ни до чего на свете. Единственное ваше желание - спать, спать, спать. - Мгновение подождала, пока Арутюнян не захрапел, стерла с лица улыбку и сделалась серьезна. - Лены, Вася, нет и уже не будет. Она предала все, что возможно предать, - дело, соратников, друзей и, если глянуть в корень, - все прогрессивное человечество. Тебя, меня, Хранителя Пути, умершего смертью страшной, жуткой, лютой. Кстати, прошу почтить его память минутой молчания, - поднявшись, она выдержала паузу, короткую, но эффектную, изящно уселась, вздохнула тяжело. - Однако теперь все точки расставлены. Предатель получил свое, измена выжжена каленым железом. Операция благополучно завершилась.
- Ах, значит, благополучно. - Буров ухайдакал-таки многострадальную ложку, посмотрел на половинки, положил на стол. - То есть все это был блеф? Ни Галуа, ни теоремы, ни задания, ни Франции? Только Вася-полудурок в качестве живца да геройский Саранцев в роли потерпевшего? Так-так, значит, убивание двух зайцев сразу? Еще одна проверка на вшивость плюс тотальное искоренение крамолы на корню? Так-так, а не пошли бы вы, Лаура Батьковна, вместе с вашим Навигатором к едрене фене? И вообще, куда слиняла тогда в тайге? Где шлялась? И почему это вся в белом, когда вокруг все в конкретном дерьме?
Стукнул Буров кулачищем, выругался по матери, а сам вспомнил Полину - мертвую, чадно уходящую на небо в вихре бензинового пламени. Ну да, лес рубят - щепки летят, да только почему должны страдать отзывчивые, добрые люди? Почему, блин, в этом мире все благие дела наказуемы? И где он, тот, параллельный, где, говорят, все совсем не так? Где он, такую мать, где?
- Рассказать тебе, Васечка, как умер мой отец? - резко вдруг сменила тему Лаура, грустно улыбнулась, и глаза ее подернулись влагой. - Он имел окладистую бороду, носил белый капюшон и во время праздника Ху стоял на расстоянии руки от Главного Друида153. Так вот, смертельно раненного в бою, драконы взяли его в плен, жестоко пытали, отрезали все, что можно отрезать у мужчины, и, заковав по рукам и ногам в цепи, бросили в жертвенный костер. Три дня и три ночи он боролся с пламенем, не поддавался духам огня, затем в конце концов обессилел, и злые саламандры154 сожрали его. Если бы ты только слышал, Вася, как он кричал. Если бы ты только, Вася, слышал... - Лаура замолчала, качнула головой, машинально приложилась к остывшему чаю. - Впрочем, моя мать кричала страшнее, у нее, еще живой, драконы вырезали матку. А что они сделали со мной, я тебе, Васечка, не скажу. Иначе ты меня разлюбишь. - Она вздохнула, поднялась и вырубила "ящик", по которому пошли новости. - Словом, идет война, жестокая, кровавая, не на жизнь, а на смерть. И мы должны быть уверены в своих бойцах, слишком уж велика ответственность и необходимость победы. Кадры решают все... А то ведь слаб человек, ох как слаб. Вот эту например, - она брезгливо фыркнула, уселась и с ненавистью указала на Ленин автопортрет, - купили за молодость, за красоту, за стабильный оргазм. Но надо смотреть правде в глаза - не она первая, не она последняя. Плотный план манит, словно магнит. Тьфу ты черт, в рифму получилось. - Лаура усмехнулась, покусала губу и с неожиданной нежностью воззрилась на Бурова: - Кстати, об оргазмах. Я по тебе, Васечка, соскучилась. А ты?
Вот стерва, свинтила тогда, с концами, проверяльщица хренова, а теперь опять за свое - любовь, морковь, оргазм до гроба. А впрочем, ладно, ее можно понять, кадры на поле боя действительно решают все. Воюют-то ведь не числом - умением. И блузка эта ей очень даже ничего. Ишь ты как смотрит, ласково, преданно, совершенно без фальши, видимо, и впрямь не на шутку соскучилась. Господи, если вдуматься, и сколько же ей лет? М-да...
- Ты, Лаура Батьковна, разговоры о конце не с того конца начинаешь, - внутренне подобрел Буров, но с виду остался грозен. - Баньку истопи, щец замути, яишню сваргань. А вот потом можно и на перины. Слушай, разбуди, бога ради, Рубена, пусть человек пожрет. Свою ватрушку с изюмом он уж точно заслужил.
- А его, Васечка, никто и не думает обижать. Более того, ему уготована самая светлая будущность. - Лаура нежно взглянула на Бурова и требовательно на спящего Арутюняна: - Эй там, на полубаке, хорош дрыхнуть! Подъем, говорю, подъем!
- А? Что? Кого? - Рубен Ашотович дернулся, разлепил глаза, а в дверь тем временем постучали, и на пороге появился настоящий негр:
- Разрешите, госпожа?
Собственно, не такой уж и настоящий, рубь за сто - гомункул, сразу же напомнивший Бурову несчастного эфиопа Мельхиора155. Гомункулов этих, если Калиостро не врет, наплодил во множестве для фараона Хор Аха156 волшебник Гернухор, придворный чародей. Всех, всех на одно лицо, по своему образу и подобию, а был он совершенный эфиоп.
- Зайди, раб, - кивнула Лаура, и в голосе ее послышался булат, на коем "Коготь дьявола" не оставил бы ни отметины. - У тебя, надеюсь, все готово?
- О да, госпожа. - Негр расплылся в улыбке обожания, низко поклонился и с чувством пробасил: - Альканор старался, Альканор работал, Альканор очень любит свою госпожу. Вот.
Он попятился в коридор, смачно закряхтел и вернулся в комнату с... пуделем Барсиком. В обнимку. Выглядел тот впечатляюще, скалился ужасно. Правда, скалил зубы на полированной подставочке, а вместо глаз у него были пластмассовые бусины. Зато какой ошейник, размах лап, лоснящаяся, будто нагуталиненная, шерсть. В общем, не кобель - огурчик. Даром что очень тихий и набитый опилками...
- Кинозавр вульгариус малый, - тоном опытного конферансье пояснила Лаура и брезгливо поморщилась. - Обладает зачатками интеллекта, отличным обонянием и превосходным слухом. Злобен, коварен, жаден, труслив, создан рептолоидами с помощью генной инженерии. Размножается клонированием, чрезвычайно ядовит. Ну-ка, Альканор, покажи его оскал.
- О да, госпожа, - обрадовался негр, снова поклонился и с важностью продемонстрировал пуделеву пасть - в самой глубине ее виднелась пара длинных, гадюки отдыхают, клыков157. К гадалке не ходи - ядовитых. М-да, и впрямь голимый кинозавр вульгариус малый. Как похож на лучшего друга человека, гад. А каковы же тогда большие?
- Ну ладно, все, больше здесь делать нечего, а оставаться опасно. - Лаура поднялась, погладила Барсика, сурово посмотрела на негра: - В машину его, и жди нас, грей мотор. Иди.
- О да, госпожа, - склонился эфиоп, по новой обнялся с пуделем и мигом, куда там джинну из бутылки, исчез. Дисциплина в хозяйстве у Лауры вызывала изумление.
- Ну и куда же мы теперь? - Буров, не теряя времени, поднялся, начал собирать свои пожитки. - Ночь на дворе.
Он даже точно не мог сказать, чего хотел больше - то ли есть, то ли спать. Даже у смилодона силы не безграничны. Тем более когда ему за сороковник.
- Баню со щами заказывали? - усмехнулась Лаура, шагнула к пианино, откинула крышку, пробежалась по клавишам. - Так вот, будут тебе и щи, и баня. И перина. Давай быстрее, хозяйственный ты наш. Хватай мешки, вокзал отходит.
- Простите великодушно, не расслышал ваши имя-отчество... - Арутюнян переварил услышанное, переменился в лице и, игнорируя ватрушку, воззрился на Лауру. - Вы сказали, репты? Я не ослышался? Господи, значит, бедный Фрол был прав. Трижды прав.
- Давайте, уважаемый, отложим все разговоры на завтра, а? - Лаура улыбнулась ему, резко, так что пианино охнуло, опустила крышку. - Как говорится, утро вечера мудренее, а ночью лучше спать. Ну что, Васечка, ты готов? Что, ответ отрицательный? Ну и ну. А ты ведь не тигр, настоящая росомаха...
А Бурову, строго говоря, было наплевать на шмотки. Просто ему нужен был предлог, чтобы походить по комнате, подвигать мебель, глянуть в последний раз на Ленины работы. Вот ведь, блин, жизнь. Еще вчера здесь радовался Эрос, хлопотала Венера, а нынче прочно обосновалась смерть. Да, сука, гнида, тварь, предательница, стерва, но в то же время умная, красивейшая женщина. На редкость привлекательная, ласковая, на диво преисполненная шарма и огня. Что только сотворила с ней мокрушница Лаура? Безжалостная, беспощадная и, видит бог, ревнивая. Похоже, Барсик еще легко отделался...
Наконец собирать стало нечего.
- Все, уходим, - скомандовала Лаура, надела серый полувоенный пиджачок и повела Бурова с Арутюняном вниз, через дворы, на набережную Фонтанки. Там их уже ждал верный Альканор - вдумчивый, сосредоточенный, в черной, с блестящим козырьком, шоферской фуражке. За рулем также черной и также блестящей четырехкрылой "чайки"158. При виде Лауры он с поклонами открыл дверь, бережно поддержал за руку, трепетно, словно драгоценность, принял от Бурова багаж. Ладно, сели, утонули в роскоши, поехали, точнее, поплыли. Еле слышно урчал мотор, эйр-кондишен струил прохладу, из стереофонических, "ненаших" динамиков певуче изливались звуки музыки. Тянула и, между прочим, довольно контрреволюционно хорошая знакомая ленинградского партбосса:

Целую ночь соловей нам насвистывал,
Город молчал и молчали дома.
Белой акации гроздья душистые
Ночь напролет нас сводили с ума159.

Так, на птице "чайке", с музыкой, добрались до Невы, перелетели через мост и, словно на крыльях, понеслись по Васильевскому - Девятая линия, Одиннадцатая, Тринадцатая, Пятнадцатая. Скоро повернули, сбавили ход и мягко остановились у чугунных, хитрого литья ворот. Альконор бибикнул, заурчал электромотор, и створки начали плавно расходиться - пока стояли, Буров прочитал: "Ленинградский филиал Общества советско-атсийской дружбы". Медленно поднялся шлагбаум, с уханьем ушел в землю "еж", и "чайка" въехала в просторный, освещенный на славу двор. Тут же подскочили двое черных в ливреях, синхронно поклонились, захлопали дверями, на лицах их читались преданность, оптимизм и истовое желание лечь на амбразуру.
- Итак, уважаемый, спокойной ночи, все разговоры будут завтра. Вас ждут ужин, ванна и тотальное гостеприимство. - Лаура улыбнулась Арутюняну, дала ему возможность попрощаться с Буровым и пальцем поманила одного из черных: - Зальконор, отведи кавалера в комнату для гостей, накорми, обеспечь его всем необходимым. - Затем она взглянула на водителя, стоящего по стойке "смирно" у капота: - Альконор, отнеси кинозавра малого в мой кабинет, поставь напротив бюста Апполония Тианского160. Все, давай иди. - И лишь потом она обратила внимание на Бурова: - Ну что, Василий, пойдем, будет тебе и кофе, и ванна, и какава с чаем. Чай, давно не виделись.
- Слушай, а что это за советско-атсийская дружба до гроба? - хмуро осведомился Буров уже в вестибюле основательного, построенного, сразу видно, до победы революции особняка. - Что-то я не в курсе.
А сука память снова в который уже раз не пожалела соли на рану, перенесла в былое, прожитое, походно-боевое. Ангола, Сомали, Камбоджа, Гондурас. Черный континент, принуждаемый старшим белым братом жить по-новому. Веселенькие людоеды, строящие светлое коммунистическое завтра. Разруха, смерть, партизанская война, красные от крови джунгли. Жуть...
- Атси, Вася, да будет тебе известно, - это прогрессивное африканское племя, вставшее на тернистый путь мира и социализма. - Лаура усмехнулась, двусмысленно фыркнула и указала на огромное, в массивной раме полотно. - Так что нехай идут.
Картина поражала размерами, буйством красок и изысканностью сюжета: старейшины народа атси - все в разводах ритуальных татуировок, в отметинах от львиных когтей и богатых парадных мучах161 - награждали лучшего друга всей свободной Африки - Писателя, Маршала и Коммуниста - орденом Большого Черного Гиббона. Представляющего собой набедренную повязку из сплетенных обезьяньих хвостов, на которой был присобачен спереди череп того самого большого гиббона. Из серебра, в натуральную величину, с хибангинскими рубинами на месте глаз и с клыками, выточенными вручную из бивня черного слона. К награде полагался медный котел с кускусом, богато изукрашенный нож-толла и гарем из десяти обученных, но все еще хранящих девственность красавиц. Старейшины были торжественны, большой Советский Друг - растроган, гиббон - ужасен видом, прелестницы - наги и соблазнительны. В композицию, естественно, был включен и простой народ. На заднем плане стояли атсииские массы, внимательно следили за процессом и буйно выражали радость, потрясая толлами, ассегаями и дедовскими боевыми топорами. Казалось, их вдохновляет то, что Советский Друг такой большой...
"Хм, видать, переживают, что съели Кука", - глянув на шедевр, сразу вспомнил Буров Владимира Семеновича, усмехнулся и посмотрел на Лауру:
- Что-то сдается мне, что вся это советско-атсийская дружба родилась в пробирке. Вернее, в герметичной емкости, помещенной в парной навоз, и не без посредства arcanum sanguinis hominis162. Или меня подводит зрение?
- Ну что ты, Васечка, глаз у тебя алмаз. Все верно, у нас здесь полно гомункулов. - Лаура кивнула, усмехнулась и ступила на широченную, из каррарского мрамора, лестницу. - А что? Они послушны, исполнительны и не тяготеют к каннибализму. Более того, здесь есть, Вася, и искусственные бабы. Со всеми анатомическими деталями и фигурами, чуть похуже моей. Смотри у меня, баловник. С тебя еще за Ленку, суку, спросить бы надо. По всей строгости...
Так, за приятными разговорами, они поднялись на второй этаж, вошли в просторные трехкомнатные апартаменты, зажгли плафоны под лепниной потолка. И была Бурову ванна, затем поздний ужин, а потом уж и перина, мягкая, роскошная, с объятиями и поцелуями. Все наивысшего качества, стопроцентной пробы, проливающее бальзам и на душу, и на тело. Только самым приятным моментом был момент засыпания, полного отдавания себя во власть медоточивого Морфея. Однако же и во сне не было Бурову покоя - снилось ему давнее, прожитое, впитавшееся в плоть. Кровь, смерть, разруха, недвижимые тела. Смилодон как-никак, к тому же красный, не какой-нибудь там малахольный братец кролик-альбинос...
Утро следующего дня выдалось славным. Лаура была нежна, песня по радио бодрой, завтрак - восхитительным, упоительным, вызывающим восторг и обильное слюнотечение. Кормили в честь русско-атсийской дружбы комплексно, в бинарном ключе: кускус с телятиной, мешуи163 с тмином плюс жареные пельмени и буженина с хреном. Это еще не считая севрюжины, икры и гигантских отбивных, осложненных каперсами, баклажанами и цветной капустой. В общем, когда Буров встал из-за стола, у него было единственное желание - залечь. И если будет на то господня воля, то к Лауре под бочок. Однако, увы, всевышний не дал. Вернее, не дала Лаура - решительно допила кофе, салфеткой промокнула губы, взглянула на Бурова:
- Тебе придется пообщаться с председателем филиала, надеюсь, что плодотворно и с приятностью. Пойдем.



Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 [ 8 ] 9 10 11 12 13
ВХОД
Логин:
Пароль:
регистрация
забыли пароль?

 

ВЫБОР ЧИТАТЕЛЯ

главная | новости библиотеки | карта библиотеки | реклама в библиотеке | контакты | добавить книгу | ссылки

СЛУЧАЙНАЯ КНИГА
Copyright © 2004 - 2024г.
Библиотека "ВсеКниги". При использовании материалов - ссылка обязательна.