все, чего он никогда не узнает и не поймет; все, что живет, безыменное, в
непроглядной тени деревьев, в удушливом запахе гниения...
умнее его? Неужели и она тоже чувствует эту неуловимую угрозу, то зловещее,
что затаилось там, внизу, и сейчас выползет из темноты? Значит, можно
вырасти и все равно не стать сильным? Значит, стать взрослым вовсе не
утешение? Значит, в жизни нет прибежища? Нет такой надежной цитадели, что
устояла бы против надвигающихся ужасов ночи? Сомнения разрывали его.
Мороженое вновь обожгло ему холодом горло, все внутри похолодело, по спине
пошел мороз, оледенели руки и ноги;
декабрьский ветер.
себе среди великого множества других людей, и всегда боится. Вот как сейчас.
Ну закричишь, станешь звать на помощь--кому какое дело?
все кончено. Еще задолго до рассвета, задолго до того, как полицейские
начнут прощупывать своими фонариками темную, растревоженную тропинку и на
ней зашуршит щебень под ногами людей, которые в смятении кинутся на помощь.
И даже если они сейчас только в пятистах шагах от тебя, а уж наверно так оно
и есть, темный прибой может захлестнуть за три секунды и отнять у тебя все
твои десять лет, и...
сокрушительный удар, и он задрожал. Мама тоже одинока. В эту минуту ей
нечего надеяться ни на святость брака, ни на защиту любящей семьи, ни на
конституцию Соединенных Штатов, ни на полицию; ей не к кому обратиться,
кроме собственного сердца, а в сердце своем она найдет лишь неодолимое
отвращение и страх. В эту минуту перед каждым стоит своя, только своя
задача, и каждый должен сам ее решить. Ты совсем один, пойми это раз и
навсегда.
не дай ей умереть, молил он. Не делай нам ничего плохого. Папа придет с
собрания через час, и если дома никого не будет...
ничего не случилось. Ты за него не бойся, с ним ничего не случилось.
напряжения.-- Я сто раз говорила ему -- ходи другой дорогой, но эти
проклятые мальчишки все равно лезут напролом. Когда-нибудь он пойдет туда и
больше не вернется.
Преступники. Тьма. Несчастный случай. А главное--смерть!
одиноко, каждый так же от всего отрешен, в каждом--свои ужасы и свои тайны.
Пронзительные, заунывные звуки скрипки -- вот музыка этих городишек без
света, но со множеством теней. А какое необъятное, непомерное одиночество! А
неведомые овраги, что засасывают, как трясина! Жизнь в этих городишках по
ночам оборачивается леденящим ужасом: разуму, семье, детям, счастью со всех
сторон грозит чудище, имя которому Смерть.
тишина. Отчего замолчали сверчки? Отчего? Какая этому причина? Прежде они
никогда не умолкали. Никогда.
спящих городков и ферм на многие мили вокруг. Великая тишина пропитанных
росой лесов, и долин, и накатывающихся как прибой холмов, где собаки, задрав
морды, воют на луну, вся собиралась, стекалась, стягивалась в одну точку, и
в самом сердце тишины были они-- мама и Том. Вот сейчас, сию минуту что-то
случится, что-то случится. Сверчки все молчат, звезды опустились так низко,
что, кажется протяни руку -- и на пальцах останется позолота. Их не счесть,
звезд, они жаркие, колючие...
темно, пустынно, как бесприютно!
несутся трое мальчишек--брат Дуглас, Чарли Вудмен и Джон Хаф. Бегут,
хохочут...
свои рожки.
аппетит,--ведь она совсем уже собралась поживиться, и вдруг ей так грубо
помешали. И когда темнота отхлынула, точно волна во время отлива, из нее
возникли, смеясь, трое мальчишек.
травой, деревьями, ветвями и ручьем.
и следа не осталось. Том знал--она никогда в жизни никому про это не
расскажет, никогда. Но страх этот навсегда останется у нее в душе, и в душе
Тома тоже.
Как хорошо! А на одну секунду там, на краю оврага, ему подумалось...
внизу, по долине, прогрохотал поезд, он отчаянно свистел, точно безыменный
железный зверь заблудился в ночи. Том улегся в постель рядом с братом;
и умер от воспаления легких много лет назад, вот в такую же ночь...
счастья, с оврагом ей все равно не совладать.
уже под деревьями, возле дома, на тротуаре. Мама со своей кровати негромко
сказала:
бумагу и ту толком нельзя было разглядеть. Время от времени он восклицал:
"Ага!" или "И это тоже!" -- значит, ему в голову приходило еще что-нибудь
подходящее для его списка. Потом дверь чуть стукнула, точно в сетку от
москитов ударилась ночная бабочка.
как семнадцатилетняя девочка, которую еще не любят, и не толстая, как
пятидесятилетняя женщина, которую уже не любят, но складная и крепкая,
именно такая, как надо,--таковы женщины во всяком возрасте, если они любимы.
нее, только по-другому: оно вынашивало детей или входило впереди Лео в
каждую комнату чтобы неуловимо изменить там самый воздух под стать
настроению мужа. Казалось, она никогда не задумывается надолго; мысль тотчас
передавалась от ее головы плечам, пальцам и претворялась в действие так
незаметно и естественно, что Лео не смог бы, да и не хотел изобразить это
какими-либо чертежами.
все думаю, что туда вставить? Кинокартины? Радиоприемники? Стереоскопические
очки? Если собрать все это вместе, всякий человек пощупает, улыбнется и
скажет: "Да, да, это и есть счастье".
промокли ноги, или ноет язва, или его мучает бессонница и он ворочается в
постели всю ночь напролет, и душу его грызут заботы, а все равно твоя Машина
даст ему счастье, как та магическая крупинка соли, что брошена в океан и
вечно рождает соль и обратила все море в соляной раствор. Кто не расшибся бы
в лепешку, лишь бы изобрести такую Машину? Пусть ему ответит на этот вопрос
целый мир, пусть ответит весь городок, пусть ответит жена!
говорило яснее всяких слов.