оправдываться, а только сказал:
себе, подумал К. Его только смущала тишина во второй половине, сразу за
его спиной, - оттуда раздались единичные хлопки. Он подумал, как бы ему
сказать что-нибудь, такое, чтобы расположить к себе всех сразу, а если это
невозможно, то хотя бы временно завоевать и вторую половину публики.
допрашивать... - И снова гул, на этот раз по недоразумению, потому что тот
жестом остановил ропот внизу и продолжал: - ...и только в виде исключения
я сегодня пойду на это. Но больше опозданий быть не должно. А теперь
подойдите.
поднялся туда. Он стоял, прижатый к столу вплотную, а за ним так густо
толпились люди, что приходилось сопротивляться, иначе он столкнул бы с
подмостков столик следователя, а то и его самого.
откинулся в кресле и, закончив разговор со стоящим сзади человеком, взял
маленькую записную книжку - единственное, что лежало перед ним на столе.
Книжка походила на школьную тетрадь и от частого перелистывания совершенно
растрепалась.
вопросительно, сказал К.: - Вы маляр?
заразительно, что К. и сам расхохотался. Люди хлопали себя по коленкам, их
трясло, как в припадке неукротимого кашля. Смеялся даже кто-то на галерее.
Следователя это ужасно рассердило, но, очевидно, он был бессилен против
людей внизу и попытался отыграться на галерке; вскочил, погрозил наверх
кулаком, и его брови, незаметные на первый взгляд, вдруг сдвинулись на
переносице, густые, черные и косматые.
лицом к подмосткам, и с одинаковым спокойствием слушали и разговор
наверху, и шум группы справа; они даже не реагировали, когда некоторые из
их группы время от времени переходили в другую. Но левая группа, хотя и не
такая многочисленная, как правая, в сущности тоже никакого веса не имела,
однако в ней было что-то значительное благодаря ее полному спокойствию. И
когда К. начал говорить, ему показалось что они с ним соглашаются.
а ваше безоговорочное утверждение характерно для всего разбирательства
дела, начатого против меня. Вы можете возразить, что никакого
разбирательства еще нет, и будете вполне правы, потому что разбирательство
может считаться таковым, только если я его признаю. Хорошо, на данный
момент я, так и быть, его признаю, разумеется исключительно из
снисхождения к вам. Тут только и можно проявить снисхождение, если вообще
обращать внимание на все, что происходит.
намеревался, но сказал все правильно. И, несомненно, он заслужил одобрение
тех или других, но все затихли, явно дожидаясь в напряжении, что будет
дальше, и, может быть, эта тишина таила в себе взрыв, который положил бы
конец всему. Но тут некстати отворилась дверь, и в зал вошла молоденькая
прачка, очевидно кончившая свою работу, и, хотя она старалась идти как
можно осторожнее, многие обратили на нее взгляды. Но К. искренне
обрадовался, взглянув на следователя; казалось, слова К. задели его за
живое. Он слушал стоя, а встал он до этого, чтобы утихомирить галерею.
Теперь, в наступившей паузе, он начал медленно опускаться в кресло, словно
хотел сесть незаметно. И, наверно, чтобы не выдавать волнения, он снова
взялся за свою тетрадочку.
господин следователь, только подтверждает мои слова.
голос, К. даже осмелился без околичностей взять у следователя его тетрадку
и кончиками пальцев, словно брезгуя, поднять за один из серединных листков
так, что с обеих сторон свисали мелко исписанные, испачканные и
пожелтевшие странички.
уронил тетрадку на стол. - Можете спокойно читать ее и дальше, господин
следователь, такого списка грехов я никак не страшусь, хоть и лишен
возможности с ним ознакомиться, потому что иначе, как двумя пальцами, я до
него не дотронусь, в руки я его не возьму. - И то, что следователь
торопливо подхватил тетрадку, когда она упала на стол, тут же попытался
привести ее в порядок и снова углубился в чтение, могло быть только
сознанием глубокого унижения, по крайней мере, так это воспринималось.
стал всматриваться в их лица. Все это были немолодые мужчины, некоторые
даже с седыми бородами. Может быть, они все решали и могли повлиять на
остальных, - те настолько безучастно отнеслись к унижению следователя, что
не вышли из оцепенения, в которое их привела речь К.
пристально вглядываясь в лица стоявших в первом ряду, отчего его речь
звучала несколько сбивчиво, - то, что со мной произошло, всего лишь
частный случай, и сам по себе он значения не имеет, так как я не слишком
принимаю все это к сердцу, но этот случай - пример того, как разбираются
дела очень и очень многих. И тут я заступаюсь за них, а вовсе не за себя.
и крикнул: "Браво! Так и надо! Браво! - и еще раз: Браво!"
не обернулся на этот возглас. К. и сам не придал ему значения, хотя
несколько ободрился; он даже не считал нужным, чтобы ему аплодировала вся
аудитория, достаточно, если все присутствующие хотя бы задумаются над тем,
что происходит, и если хоть некоторых удастся убедить и перетянуть на свою
сторону.
мысли, - да это и не в моих возможностях. Господин следователь, наверно,
говорит куда лучше меня, ведь этого требует его профессия. Я хочу только
одного - открыто обсудить открытое нарушение законов. Посудите сами: дней
десять тому назад я был арестован. Впрочем, самый этот факт мне только
смешон, но не о том речь. Рано утром меня захватили врасплох, еще в
кровати; возможно, что был отдан приказ - судя по словам следователя, это
нс исключено - арестовать некоего маляра, такого же невинного человека,
как и я, но выбор пал на меня. Соседнюю со мной комнату заняла стража -
два грубияна. Будь я даже опасным разбойником, и то нельзя было бы принять
больше предосторожностей. Кроме того, эти люди оказались вконец
развращенными мошенниками, они наболтали мне с три короба, вымогали
взятку, собирались под каким-то предлогом выманить у меня белье и платье,
требовали денег, обещая принести мне завтрак, а перед этим на моих глазах
нагло уничтожили мой собственный завтрак. Но этого мало. Меня провели в
третью комнату к их инспектору. В этой комнате живет дама, которую я
глубоко уважаю, и я должен был смотреть, как из-за меня, хотя и не по моей
вине, эту комнату в какой-то мере оскверняло присутствие стражи с
инспектором. Нелегко было сохранить спокойствие. Но я сдержался и спросил
этого инспектора совершенно спокойно - будь он здесь, он мог бы вам это
подтвердить, - почему я арестован. И что же ответил этот инспектор? Как
сейчас вижу его перед собой: сидит в кресле вышеупомянутой дамы как
воплощение тупейшего высокомерия. Господа, по существу он ничего мне не
ответил; может быть, он действительно ничего не знал, просто он меня
арестовал и на этом успокоился. Более того, он вызвал в комнату этой дамы
трех низших служащих из моего банка, которые занимались тем, что рылись в
фотографиях, принадлежавших даме, и привели их в полный беспорядок.
Разумеется, присутствие этих служащих преследовало еще одну цель, а
именно: так же как моя квартирная хозяйка и ее прислуга, они должны были
распространить известие о моем аресте, чтобы повредить моей репутации, а
главное - подорвать мое положение в банке. Но из этого ничего, абсолютно
ничего не вышло; даже моя квартирная хозяйка, совершенно простая женщина,
- назову вам с уважением ее имя: фрау Грубах, - так вот, даже у фрау
Грубах хватило благоразумия понять, что такой арест имеет не больше
значения, чем драка уличных мальчишек на мостовой. Повторяю, для меня это
было только неприятностью, которая вызвала мимолетное раздражение, но ведь
последствия могли быть куда хуже, не так ли?
показалось, что тот глазами делает знак кому-то из стоящих внизу. К.
улыбнулся и сказал:
вас тайный знак. Значит, среди вас есть люди, которыми он дирижирует
отсюда, со своего места. Не знаю, должен ли его знак вызвать свистки или
аплодисменты, и тем, что я заранее открываю их сговор, я совершенно
сознательно выражаю пренебрежение к этим знакам. Мне в высшей степени
безразлично, что они значат, и я могу дать господину следователю право в
открытую командовать своими наемниками там, внизу, причем не тайными
знаками, а вслух, словами; пусть он прямо говорит: "Свистите!", а в другой
раз, если надо: "Хлопайте!"
который стоял сзади и разговаривал с ним раньше, снова наклонился к нему,
то ли чтобы просто его подбодрить, то ли подать ему ценный совет. Внизу
люди переговаривались, негромко, но оживленно. Обе группы, которые
поначалу как будто расходились во мнениях, теперь смешались; одни
показывали пальцем на К., другие - на следователя.
рассмотреть даже стоявших поодаль. Особенно трудно было посетителям на