которую дал ему Билл, и нашел ключ от лодочного сарая.
голубыми. Листья на деревьях, столпившихся у самого берега озера,
приобрели всевозможные яркие оттенки от кроваво-красного до желтого, как
краска для школьных автобусов. Они шумели на ветру. Листья кружились
вокруг теннисных туфель Питера, пока он стоял в беспокойном ожидании. Хэл
почувствовал настоящий ноябрьский порыв ветра, предвещающий скорую зиму.
Ключ повернулся в висячем замке, и Хэл распахнул двери настежь. Память не
подвела его, ему даже не пришлось искать глазами деревянный чурбан,
который он не глядя подвинул ногой, чтобы дверь оставалась открытой.
Внутри пахло летом, стоял стойкий, сильный запах холстов и дерева...
сложены, словно он загрузил ее рыболовными принадлежностями только вчера.
И Билл и Хэл по отдельности много раз рыбачили с дядей Уиллом, но ни разу
они не ходили на рыбалку вместе. Дядя Уилл утверждал, что лодка слишком
мала для троих. Красная полоска на борту, которую дядя Уилл подновлял
каждую весну, поблекла и отслоилась, и пауки опутали паутиной нос.
галечного пляжа. Рыбалки были лучшей частью его детства, проведенного с
дядей Уиллом и тетей Идой. У него был чувство, что и Билл думал также.
Дядя Уилл обычно был одним из самых молчаливых людей, но когда лодка
стояла так, как ему хотелось, удочки были установлены и поплавки плавали
по воде, он открывал одну банку пива для себя, одну для Хэла (который
редко выпивал больше половины порции, которую вручал ему дядя Уилл, всегда
с ритуальным предупреждением, что об этом ни в коем случае нельзя говорить
тете Иде, так как "вы же знаете, она застрелит меня на месте, если узнает
что я давал вам, мальчики, пиво") и оттаивал. Он рассказывал истории,
отвечал на вопросы, подновлял наживку на крючке Хэла, когда в этом была
необходимость. а лодка в это время медленно смещалась туда, куда ее несли
ветер и слабое течение.
однажды Хэл.
переходит в черную.
Уилл, корежа пустую жестянку из-под пива в одной руке н выбирая новую
другой. - Футов сто в глубину. Старый студебеккер Амоса Каллигана где-то
там внизу. Чертов дурак решил проехаться на нем по озеру в начале декабря,
когда лед был еще не совсем крепким. Повезло ему, что хоть сам выбрался.
Им никогда не достать старый студебеккер и даже не увидеть его до тех пор,
пока не затрубит труба Страшного Суда. Самое глубокое место здесь. Здесь и
самые большие рыбины, Хэл. Незачем плыть дальше. Давай-ка посмотрим на
твоего червяка. Наматывай-ка леску.
хранилась наживка, Хэл зачарованно смотрел в воду, пытаясь разглядеть
старый студебеккер Амоса Каллигана. превратившийся в ржавчину, с
водорослями, выплывающими из открытого окна со стороны водителя, из
которого Амос выпрыгнул в самый последний момент, с водорослями,
увивающими гирляндами рулевое колесо подобно сгнившим кружевам, с
водорослями, свободно свисающими с зеркала заднего обзора и
раскачивающимися туда и сюда как какие-то странные четки. Но он мог видеть
лишь синее, переходящее в черное, и силуэт насаженного дядей Уиллом
ночного червя с крючком во внутренностях, подвешенного в центре мира, в
центре своей собственной, пронизанной солнечными лучами версии реальности.
Хэл задержал дыхание, представив головокружительное видение своего тела,
подвешенного над необъятной бездной, и закрыл ненадолго глаза, дожидаясь,
когда головокружение пройдет. Ему казалось, что он вспомнил, что именно в
тот день он впервые выпил полную банку пива.
Питера. все еще наблюдавшего за ним с беспокойством.
песка, оставляя глубокую борозду. Краска отслоилась, но лодка стояла под
крышей и выглядела вполне крепкой.
к воде, и когда нос был уже на плаву, он вскарабкивался внутрь, хватал
весло, чтобы отталкиваться. И кричал:
слегка улыбнувшись, добавил: - Здесь-то ты и заработаешь себе грыжу.
сейчас.
желтых листов, сухих и съежившихся, описали круги у него за плечами и
приземлились на воду у самого берега, заколыхавшись, как крохотные
лодочки.
могла... производить этот шум.
и как совершенно неожиданно ее глаза взорвались потоком крови, промочившим
шерсть на шее и забарабанившим по полу сарая, и как она припала на
передние лапы... и в тихом, дождливом весеннем воздухе он услышал звук,
совсем не приглушенный, а странно отчетливый, доносящийся с чердака дома в
пятидесяти футах от него: Дзынь-дзынь-дзынь-дзынь!
Он побежал на кухню за дядей Уиллом, который ел яичницу с тостом и не
успел еще даже надеть свои подтяжки.
выглядело постаревшим и несчастным. Ей было двенадцать лет, а это много
для собаки. Ты не должен расстраиваться, старой Дэзи это бы не
понравилось.
обеспокоенным, потому что собаки не умирают от взрывоопасных мозговых
кровотечений, даже если им и двенадцать лет. ("Словно кто-то засунул ей в
голову пиротехнический заряд", - услышал Хэл слова ветеринара, обращенный
к дяде Уиллу, копавшему яму позади сарая недалеко от того места, где он
похоронил мать Дэзи в 1950 году. "Я никогда не видел ничего подобного,
Уилл").
удержаться, он вполз на чердак.
тарелки были занесены для удара на расстоянии примерно фута одна от
другой. Диванная подушка, которую Хэл поставил между ними, валялась в
другом конце чердака. Что-то, какая-то неведомая сила, отбросило ее так
сильно, что ткань порвалась и набивка вывалилась наружу. Не беспокойся о
Дэзи, - прошептала обезьяна у него в голове, уставившись карими глазами в
голубые глаза Хэла Шелбурна. Не беспокойся о Дэзи, она была старой
собакой, Хэл, даже ветеринар подтвердил это, и кстати, ты видел, как кровь
хлынула у нее из глаз, Хэл? Заведи меня, Хэл. Заведи меня, давай поиграем,
кто там умер, Хэл? Это случайно не ты?
гипнозом ползет к обезьяне. Одну руку он вытянул, чтобы схватить ключ.
Тогда он бросился назад и чуть не упал вниз с чердачной лестницы и,
наверное, упал бы, если бы ход на чердак не был бы таким узким. Тихий
скулящий звук вырвался у него из горла.
однажды.
Хэл, - и ничего такого, чтобы тебе хотелось бы услышать. Подойди и
подтолкни меня.
веслом, и неожиданно чувство тяжести исчезло, и лодка стала двигаться
легко, вновь обретя себя после долгих лет в темном лодочном сарае,
покачиваясь на волнах. Хэл опустил в воду другое весло и защелкнул запор.
рюкзак, он засомневался в своих словах.
боль в пояснице и между лопатками дала о себе знать. Берег отдалялся.
Фигурка Питера уменьшилась, и он волшебным образом превращался в
восьмилетнего, шестилетнего, четырехлетнего ребенка, стоящего на берегу.
Он заслонял глаза от солнца совсем крохотной, младенческой рукой.
внимательно. Прошло почти пятнадцать лет, и если бы он стал всматриваться,
он скорее заметил бы различия, а не сходства и был бы сбит с толку. Солнце
жгло ему шею, и он стал покрываться потом. Он посмотрел на рюкзак, и на
мгновение выбился из ритма греби. Ему показалось... ему показалось, что
рюкзак шевелится. Он начал грести быстрее.