торговец, различия между ними были невелики.
Неуклюжесть Аррена нисколько не раздражала его. С ним было легко и просто.
О таком товарище по плаванию можно только мечтать, думал Аррен. Но порою
тот погружался в свои мысли и молчал часами, а когда ему нужно было что-то
сказать, в голосе его звенел металл, и он смотрел на Аррена невидящим
взором. Несмотря на это, юноша по-прежнему любил Верховного Мага, хотя,
возможно, не столь горячо, как прежде, поскольку теперь слегка побаивался
его. Наверное, Сокол почувствовал это, и потому той туманной ночью у
берегов Ватхорта он с некоторой неохотой принялся рассказывать Аррену о
себе.
Придется притворяться, что я волен как птица... Что ничего дурного в мире
не происходит. Что я не Верховный Маг и даже не чародей, а просто Ястреб
из Темере, свободный от обязательств и привилегий, который ничего никому
не должен...
правильно, Аррен. В молодости мне пришлось выбирать между спокойной жизнью
и жизнью, полной опасностей. И я вцепился в последнее, словно форель в
муху. Но каждое деяние, каждый поединок тащат за собой целый ворох
последствий, заставляя тебя действовать вновь и вновь. И очень редко
выдается свободная минутка вроде этой, перерыв между двумя деяниями, когда
ты можешь остановиться и просто пожить. Или поразмышлять над тем, кем ты,
в конце концов, стал.
полагал, что подобные сомнения - удел юных, тех, кто еще ничего не добился
в жизни.
голова неутомимо работала в течение всех трех дней плавания, он размышлял
о цели их путешествия. А так как его спутник, наконец-то, был склонен
поговорить, Аррен спросил:
не знает.
острова на остров, нанося вред посевам и стадам, а также духу людскому?
что-то другое. Отсюда смердит злой волей. Мы могли бы потерпеть, если все
это являлось бы побочным эффектом восстановления Равновесия. Но мы не
можем мириться с потерей надежды и упадком искусства, с тем, что уходят из
памяти Слова Творения. Природа не терпит фальши. Это не восстановление
Равновесия, а нарушение его. И лишь одно существо в состоянии сделать это.
здоровью, неуязвимости, бессмертию, - то желание переходит в манию. А если
мания вступает в союз со знаниями, то поднимает голову зло. Тогда
Равновесие мира нарушается, и разрушение перевешивает созидание.
высшее искусство магии зависит от баланса, от Равновесия вещей, и не может
быть использовано со злым умыслом.
м_а_г_о_в _н_е_и_с_п_о_в_е_д_и_м_ы_... На каждом острове Земноморья есть
ведьмы, использующие запретные заклинания; колдуны, применяющие свое
искусство в целях обогащения. Но можно привести примеры и более ярких
дарований. Огненный Лорд, пытавшийся победить тьму и остановить в полдень
солнце на небосводе, был великим магом. Даже Эррет-Акбе с трудом одолел
его. Враг Морреда принадлежал к той же породе. Когда он появился, целые
города пали перед ним на колени, огромные армии сражались на его стороне.
Заклинание, которое он обрушил на Морреда, оказалось столь могучим, что
даже смерть колдуна не остановила его, и остров Солеа погрузился в пучину
моря со всем своим населением. То были люди, чья великая сила и знания
встали на службу злу, питая его. Всегда ли волшебство, несущее добро, в
конце концов оказывается сильнее, мы не знаем. Но все же надеемся.
уверенности. Аррен обнаружил, что ему больше не хочется витать в холоде
высоких материй. Немного погодя он сказал:
Даже акулы невинны, они вынуждены убивать.
всем мире способно противостоять человеку со злым сердцем - другой
человек. В нашем позоре - наша слава. Только наша душа, способная на зло,
в силах противостоять ему.
Неужто они невинны?
сострадание и угрызения совести. Но злы ли они? Кто я такой, чтобы судить
драконов?.. Они мудрее, чем люди. Они похожи на видения, Аррен. Нам,
людям, снятся сны, мы колдуем, творим добро и зло. Но драконы не грезят.
Они сами - воплощение грез. Они не произносят заклинаний. Магия - плоть от
плоти драконов, способ их существования. Они не действуют - они живут.
Кеором, Правителем Энлада, три столетия назад. С тех пор ни один дракон не
приближался к Энладу. Я видел шкуру Бар Офа. Она тяжелая, будто сделана из
железа, и говорят, что если ее разложить, она покроет всю рыночную площадь
Серилана. Зубы у него длиной с мое предплечье. И все же утверждают, что
Бар Оф был молодым драконом, которому еще расти и расти.
старше, чем род человеческий.
тем не менее я всегда буду помнить, как однажды на закате я увидел
драконов, парящих над западными островами. Это дает мне ощущение покоя.
слышным плеском волн о борта лодки. Вокруг не было ни огонька. Покачиваясь
над пучиной вод, они, наконец, уснули.
бросали якорь или отдавали концы сотни судов: рыбацкие лодки, краболовы,
траулеры, торговые суда, две двадцативесельные галеры, одна потрепанная
шестидесятивесельная галера и несколько поджарых длинных парусников с
высокими треугольными парусами, которые были способны улавливать дующие
поверху ветры жаркого Южного Предела.
двадцативесельных галер, и его спутник ответил:
на острова Южного Предела.
достал оттуда меч, который он хорошенько укутал и убрал туда в день
отплытия. Сняв покровы, он остановился в нерешительности, держа убранный в
ножны меч со свободно висящей перевязью обеими руками.
внимательно следя за их продвижением по битком набитой гавани. - Это
случайно не тот меч, что нельзя обнажить против его воли?
доказал это.
глупцом. Он гораздо старше меня... Лучше я возьму с собой нож, - решил он
и, завернув меч, засунул его обратно, вглубь ящика для оснастки. Его лицо
стало озабоченным и злым. Сокол на это сказал лишь:
ступенькам на пирсе.
всеми цветами радуги, от шумной береговой черты вверх по склонам трех
пологих холмов. Стены глиняных домов были покрашены в красный, оранжевый,
желтый, белый цвета, крыши - покрыты багрово-красной черепицей. Цветущие
деревья пендик окрасили багрянцем верхние кварталы. От крыши к крыше
тянулись яркие полосатые навесы, бросая тень на узкие торговые ряды.
Жаркое солнце заливало своим светом причалы. От берега черными ущельями
струились улицы, где в громком гаме смешались тени и люди.
проверяя, крепок ли узел, и прошептал: