темный взгляд в пол, точно истинный человек.
будто дальнерожденные наделены колдовским могуществом. Я об этом ничего
не знаю, я родился на летних угодьях и до нынешнего лунокруга не видел
дальнерожденных и уж тем более не сидел рядом с ними за едой. Но если
они чародеи и обладают таким могуществом, почему им нужна помощь против
гаалей?
покатились слезы.
его шатра, а также собственной растерянностью, заставившей его спорить и
с теми и с другими, старик тяжело дышал и смотрел прямо на Уквета, все
еще прятавшего лицо.
молодости. - Я говорю! Выв слушаете! Вестники побегут по Береговому Пу-
ти, пока не встретят Откочевку. А за ними на два перехода позади - но
только до рубежа нашего Предела - будут следовать воины, все мужчины,
рожденные между серединой Весны и Летним Бесплодием. Если гааль идет ор-
дой, наши воины отгонят его к горам, если же нет, они вернуться в Тевар.
путем по берегу и соединимся с вашими воинами на рубеже Аскатевара.
решение, и все еще не оправившись после своей вспышки, словно не заметил
ее, но Умаксуман стремительно вскочил и прижал ладонь к ладони дальне-
рожденного. На миг они замерли в отблесках очага, точно ночь и день:
Агат - темный, сумрачный, угрюмый и Умаксуман - светлокожий, ясноглазый.
Радостный.
рейшинам. Но он также знал, что больше ему уже не придется принимать ре-
шений. Послать их на войну он мог, но Умаксуман вернется вождем воинов,
а потому - самым влиятельным человеком среди Людей Аскатевара. Приказ
Вольда был его отречением от власти. Умаксуман станет молодым вождем. Он
будет замыкать круг в Перестуке Камней, он поведет Зимой охотников, он
возглавит набеги Весной и великое кочевье в долгие дни Лета. Его Год
только начинается?
рестук Камней, Умаксуман. И скажи шаману, чтобы он пригнал ханну, но
только жирную, с хорошей кровью!
сидел у очага, скорчившись, поджав под себя плохо гнущиеся ноги, и гля-
дел в желтое пламя, словно хотел обрести в нем утраченный блеск солнца,
невозвратимое тепло Лета.
разговаривать с молодым вождем. Оба смотрели на север и щурились, потому
что седой ветер обжигал глаза холодом. Агат протянул руку вперед, словно
говорил о горах, и порыв ветра донес до Ролери, которая стояла, глядя на
дорогу, ведущую к городским воротам. От его голоса она вздрогнула, и по
ее жилам побежала волна страха и тьмы, пробудив воспоминание о том, как
этот голос говорил в ее мыслях, внутри ее, и звал, чтобы она пришла к
нему.
резкие, как пощечин. Когда на лесной тропе он крикнул, чтобы она уходи-
ла, когда он прогнал ее от себя.
день они перебирались из алых шатров, в которых прошло ее кочевое
детство, под крутые деревянные крыши, в тесноту подземных комнат, пере-
ходов и кладовых Зимнего Города, и все ее родные и двоюродные сестры,
тетки, племянницы возбужденно перекликались, хлопотливо сновали между
шатрами и воротами, нагруженные связками мехов, ларцами, мешками из
шкур, корзинами, горшками. Она оставила свои корзины у дороги и пошла к
лесу.
вечно звали, наставляли, бранили ее, ни на мгновение не стихая у нее за
спиной. Она ни разу не оглянулась и продолжала идти вперед, а очутившись
под защитой леса, побежала - и замедлила шаг, только когда все звуки за-
тихли вдали, пропали в полной вздохов и шорохов тишине среди деревьев,
стонущих под ветром. О стоянке людей напоминал лишь легкий горьковатый
запах древесного дыма, который доносился и сюда.
и ей приходилась перебираться через них или проползать под ними, а сухие
сучья рвали ее одежду, цеплялись за капюшон. Ходить по лесу при таком
ветре было небезопасно - вот и сейчас где0то выше по склону раздался
приглушенный расстоянием треск. Еще один ствол не выдержал напора ветра.
Но ей было все равно. Сейчас она могла бы вновь спуститься на эти серые
пески, чтобы спокойно, совсем спокойно ждать, когда обрушится на нее пе-
нящаяся стена воды в четыре человеческих роста? Она остановилась с той
же внезапностью, с какой побежала, и замерла на окутанной сумраком тро-
пе.
неслись низко, что почти задевали густое сплетение сухих обнаженных вет-
вей над головой у девушки. Тут уже наступил вечер. Ее гнев угас, сменил-
ся растерянностью, и она стояла в безмолвном оцепенении, ссутулясь от
ветра. Что-то белое мелькнуло перед ней, и она вскрикнула, но не ше-
вельнулась. Вновь мелькнула белая молния и вдруг застыла над ней на кри-
вом суку - не то огромная птица, не то зверь с крыльями, совершенно бе-
лый и сверху и снизу, с короткими заостренными крючковатыми губами, ко-
торые то смыкались, то размыкались, с неподвижными серебряными глазами.
Вцепившись в сук четырьмя широкими когтями, неведомая тварь неподвижно
глядела на нее вниз, а она неподвижно глядела вверх. Серебряные глаза
смотрели не мигая. Внезапно развернулись огромные крылья в рост человека
и захлопали, ломая ветки вокруг. Тварь била белыми крыльями и пронзи-
тельно кричала, а потом взмыла вверх навстречу ветру и тяжело полетела
среди сухих древесных вершин под клубящимися тучами.
поверью, они приносят снежные бури.
На миг она ослепла от слез, всегда сопровождающих сильное душевное вол-
нение у людей этой планеты. Она надеялась встретить дальнерожденного
здесь, в лесу, и осыпать его насмешками, уничтожить презрением: ведь она
заметила, что под маской небрежного высокомерия он глубоко уязвлен, ког-
да люди в Теваре смеялись над ними ставили его на место так, как он того
заслуживал - лжечеловек, низшее существо. Но белый жуткий снеговей наг-
нал на нее такой страх, что она закричала, глядя на дальнерожденного в
упор, как мгновение назад смотрела на крылатое чудовище:
ли.
лем, пронзительным, как крик снеговея:
они застыли без движения.
пальцы. Она глубоко вздохнула. - Ты говорил? Я слышала, как ты говорил
внутри меня. Там, на песках. Ты и опять так можешь?
ушам.
зил, что ты врасу? что ты из Тевара. Закон это запрещает. Да это и не
должно было с тобой получиться.
стволов, на клубящиеся тучи почти над самой головой. Этот серый движу-
щийся мир пугал своей непривычностью, но она дольше не боялась. Прикос-
новение его пальцев, подлинное, осязаемое, вдруг смягчило мучительность
его присутствия, принесло успокоение, а их разговор окончательно привел
ее в себя. Она вдруг поняла, что прошлый день и всю ночь была во власти
безумия.
туда и сядем. Тебе надо отдохнуть.
что-то совсем другое, словно та настойчивость, с какой он звал ее на
песках. преобразилась в бесконечно подавляемую бессознательную мольбу, в