противоположную сторону -- туда, где белели стены небольшого монастыря,
окруженного вековой рощей. Собрав всю свою волю, я тяжело, будто немощная,
подползла к монастырской калитке, у которой стоял, подняв очи к небу, монах
-- казалось, он залюбовался зарей. Я потихоньку приблизилась к нему, чтобы
не испугать своим внезапным появлением, и смиренно приветствовала его, а
когда он безмолвно обратил на меня внимательный взгляд, спросила, не
позволит ли он, чтобы я поведала ему о деле, в котором сама разобраться не
могу. Я поначалу решила, что он окаменел от страха, ибо он даже не
пошевелился и ничего не ответил, но оказалось, он просто задумался и минуту
спустя сказал, что согласен. Тогда мы пошли в монастырский сад, он впереди,
я -- за ним. Странная, наверное, пара, но в тот ранний час вокруг не было ни
единой живой души -- некому подивиться на серебряного богомола и белого
монаха. И когда он сел под лиственницей в привычной позе исповедника, не
глядя на меня, а лишь склонив ко мне ухо, я рассказала ему, что, прежде чем
выйти на эту торную тропу, я была девушкой, предназначенной Арродесу по воле
короля. Что я познакомилась с ним на балу во дворце и полюбила его, ничего о
нем не зная, и в неведении совершенно отдалась этой любви, которую сама в
нем возбудила, и так было, пока после ночного укола я не поняла, кем мне
суждено стать для него, и, не видя ни для себя, ни для него другого
спасения, проткнула себя ножом, но вместо смерти свершилось перевоплощение.
И жребий, о котором я раньше только подозревала, с тех пор ведет меня по
следу возлюбленного -- я сделалась настигающей его Немезидой. Погоня эта
длится долго -- так долго, что до меня стало доходить все, что люди говорят
об Арродесе, и, хотя я не знаю, сколько в том правды, я начала заново
размышлять над нашей общей судьбой, и в мою душу закралось сочувствие к
этому человеку, ибо я поняла, что изо всех сил хочу убить его только потому,
что не могу его больше любить. Так я познала собственное ничтожество,
низость погибшей и попранной любви, которая алчет мести тому, кто не повинен
перед ней ни в чем, кроме собственного несчастья. Оттого и не хочу я
продолжать погоню и сеять вокруг себя ужас, а хочу воспротивиться злу, хотя
и не знаю как.
избавился от подозрительности: он как бы. заранее, еще прежде, чем я
заговорила, решил для себя, что все, что я скажу, не подпадает под таинство
исповеди, так как, по его разумению, я была существом, лишенным собственной
воли. А кроме того, наверное, подумал, не подослана ли я к нему умышленно,
ведь, по слухам, иные лазутчики маскируются еще коварнее. Однако заговорил
он со мной доброжелательно.
ты, что бы ты сделала тогда?"
знаю, какая сила, кроющаяся во мне, пробудится в тот миг, а потому не могу
сказать, не буду ли я принуждена погубить его".
чтобы этот жребий был снят с тебя?"
от солнечного луча, который ударил ему в очи, отраженный серебром моего
черепа, сказала:
станет тогда жестокой, потому что не будет у меня тогда более никакой цели.
Не я выдумала то, для чего сотворена, и значит, мне дорого придется
заплатить, если преступлю королевскую волю, ибо немыслимо, чтобы мое
преступление осталось безнаказанным, и меня в свою очередь возьмут на прицел
оружейники из дворцовых подземелий и вышлют в погоню железную свору, чтобы
уничтожить меня. А если бы я даже спаслась, воспользовавшись заложенным во
мне искусством, и убежала хоть на край света, то где бы я ни очутилась, все
станут бежать меня, и я не найду цели, ради которой стоило бы существовать
дальше. И даже судьба, подобная твоей, также будет для меня закрыта, потому
что каждый, имеющий, как ты, власть, так же, как ты, ответит мне, что я не
свободна духовно, и потому мне не дано будет обрести убежища и под
монастырским кровом.
слышу, и ты по твоим речам представляешься мне разумной, хотя и подчиненной
какому-то принуждению, и -- коль скоро ты, машина, борешься, как сама мне
поведала, с этим принуждением и говоришь, что чувствовала бы себя свободной,
если бы у тебя отняли стремление убить, -- то скажи мне, как ты чувствуешь
себя сейчас, когда оно в тебе?
преследовать, как настигать, следить, подсматривать и подслушивать, таиться
и прятаться, как ломать на пути препятствия, подкрадываться, обманывать,
кружить и сжимать петлю кругов, причем, исполняя все это быстро и
безошибочно, я становлюсь орудием неумолимой судьбы, и это доставляет мне
радость, которая, наверное, с умыслом была вписана пламенем в мое нутро.
увидишь Арродеса?
дурного, но то, что заложено во мне, может оказаться сильнее меня.
себя над тобой и не унижу себя пред тобою, потому что, как бы различны мы ни
были, твое неведение, в котором ты призналась, делает нас равными перед
лицом Провидения. А если так, иди за мной, и я покажу тебе нечто.
толкнул скрипучие двери, и когда они распахнулись, то в сумраке сарая я
различила лежащий на соломе темный предмет, а сквозь ноздри в мои легкие
ворвался тот неустанно подгонявший меня запах, такой сильный здесь, что я
почувствовала, как само взводится и высовывается из лонной втулки жало, но в
следующую минуту взглядом переключенных на темноту глаз я заметила, что
ошиблась. На соломе лежала только брошенная одежда. Монах по моей дрожи
понял, как я потрясена, и сказал:
тех пор, как ему удалось сбить тебя со следа. Он страдал оттого, что не
может предаваться прежним занятиям, и ученики, которым он тайно дал знать о
себе, посещали его по ночам, но среди них оказались два мерзавца, и пять
дней назад они его увели.
дрожа и молитвенно прижимая к груди скрещенные щупальца.
силой. Глухонемой мальчик, которого мы приютили, один видел, как они увели
его на рассвете, связанного и с ножом у горла.
Зачем?
можем обратиться за помощью к закону, потому что это -- королевский закон. А
эти двое заставят его им служить, а если он откажется, убьют его и уйдут
безнаказанными.
осмелилась приблизиться и обратиться к тебе. Я пойду теперь по следам
похитителей и освобожу Арродеса. Я умею преследовать, настигать: ничего
другого я не умею делать лучше -- только покажи мне верное направление,
которое ты узнал от немого мальчика.
призналась!
мастера, который отыщет во мне нужный контур и изменит его так, чтобы
преследуемый превратился в спасаемого.
совета у одного из наших братьев: до того, как присоединиться к нам, он был
в миру посвящен именно в такое искусство. Здесь он пользует нас как лекарь.
монах все еще не доверяет мне, хотя внешне он этого никак не проявлял. За
пять дней след улетучился, и он мог с равной вероятностью направить меня по
истинному пути и по ложному. Но я согласилась на все, и лекарь с i
величайшей предосторожностью принялся осматривать меня, светя фонариком
сквозь щели между пластинами панциря в мое нутро, и проявил при этом много
внимательности и старания. Потом он встал, отряхнул пыль со своей рясы и
сказал:
засаду семья осужденного, его друзья или другие люди, которые по непонятным
для властей причинам пытаются воспрепятствовать исполнению предписанного.
Для противодействия сему прозорливые королевские оружейники изготовляют
распорядительную суть непроницаемой и замыкают ее с исполнительной сутью
таким образом, чтобы всякая попытка вмешательства оказалась губительной. И,
наложив последнюю печать, даже сами они уже не могут удалить жала. Так
обстоит дело и с тобой. А еще случается, что преследуемый переодевается в
чужую одежду, меняет внешность, поведение и запах, однако же он не может
изменить склада своего разума, и тогда машина, не удовлетворившись розыском
при посредстве нижнего и верхнего обоняния, подвергает подозреваемого
допросам, продуманным сильнейшими знатоками отдельных способностей духа. Так
же обстоит дело и с тобой. Но сверх всего я приметил в твоем нутре
устройство, какого не имела ни одна из твоих предшественниц: оно
представляет собой многоразличную память о предметах, для гончей машины
излишних, ибо в ней записаны истории разных женщин, полные искушающих разум