Чтение 8–й страницы книги ~Друг~

что хочу кое-что выяснить об одном из работников фирмы; швейцар провел
меня к небольшому бюро. Здесь за изящным стеклянным столиком сидел
вылощенный субъект, у которого я спросил, работает ли в фирме Харден. Он
слегка приподнял брови, улыбнулся, попросил подождать и, заглянув в
какой-то скоросшиватель, ответил, что у них действительно есть такой
сотрудник.

Я поблагодарил и вышел, еле держась на ногах. Лицо у меня горело; с
облегчением я вдохнул холодный воздух и приблизился к фонтану, бившему
посреди газона. Я стоял у фонтана, чувствуя, как на щеках и на лбу оседают
прохладные капельки, несомые ветром, и тут что-то заторможенное в моей
голове сдвинулось, и я понял, что, собственно говоря, знал все уже раньше,
только не мог разгадать. Я снова выбрался на улицу и побрел вдоль здания,
поглядывая вверх; и одновременно что-то во мне медленно, но непрерывно
падало, точно летело куда-то. Внезапно я заметил, что вместо
удовлетворения испытываю подавленность, чувствую себя просто несчастным,
словно случилось что-то ужасное.

Почему? Этого я не знал. Так вот для чего Харден явился ко мне
клянчить проволоку и просить о помощи, вот ради чего я работал по вечерам,
записывая адажио Горского, таскал в темноте аппарат, отвечал на странные
вопросы...

"О_н_ находится там, - подумал я, глядя на здание, сразу на всех
этажах, за всеми стеклами и за этой стеной". И внезапно мне показалось,
что здание смотрит на меня, вернее, из окон выглядывает нечто недвижимое,
громадное, притаившееся внутри. Чувство это сделалось столь сильным, что
хотелось кричать: "Люди! Как можете вы так спокойно ходить, заглядываться
на женщин, нести свои дурацкие портфели! Вы ничего не знаете! Ничего!" Я
зажмурился, сосчитал до десяти и вновь открыл глаза. Машины с визгом
остановились, полицейский переводил через улицу маленькую девочку с
голубой игрушечной коляской, подъехал роскошный "флитмастер", пожилой,
благоухающий одеколоном человек в черных очках вышел из машины и
направился в сторону главного входа.

"Видит ли он? Каким образом?" - размышлял я, и, непонятно почему, это
показалось мне тогда самым главным. Тут что-то кольнуло меня в сердце - я
вспомнил Хардена. "Подходящая парочка друзей! Какая гармония! А я -
круглый идиот!" Неожиданно вспомнилась проделка с металлом Вуда. С минуту
я испытывал злобное удовлетворение, потом - страх. Если он обнаружит, то
будет преследовать меня? Гнаться за мной? Каким образом?

Я бросился к станции метро, но когда обернулся и издалека еще раз
посмотрел на великолепное здание, у меня опустились руки. Я знал, что
ничего не могу сделать, каждый, к кому подойду, попросту высмеет меня,
примет за несмышленого щенка, у которого мутится в голове. Я уже слышал
голос Эггера: "Начитался разных сказок, и вот вам, пожалуйста..."

Потом спохватился, что после полудня надо зайти к Хардену. Постепенно
мною овладевала холодная ярость. Слова складывались в фразы - я скажу ему,
что презираю его, пригрожу, что если он осмелится вместе со своим "другом"
что-либо замышлять, строить какие-либо планы... - о чем, собственно, они
мечтали?

Я стоял перед входом в метро и не отрываясь смотрел на далекое
здание. Вспомнил швейцара в серой ливрее и выбритого чиновника, и внезапно
все показалось мне абсурдным, нереальным, невозможным. Я не мог выставить
себя на посмешище, поверив одинокому и несчастному от одиночества чудаку,
который создал воображаемый мир, какого-то всемогущего друга, рисовал по
ночам запутанные, бессмысленные схемы.

Но кто же в таком случае играл на трансформаторе адажио
Дален-Горского?

Ну хорошо... Он существовал. Что он делал? Вычислял, переводил, решал
математические задачи. И в то же время наблюдал за всеми, кто к нему
приближался, и изучал их, пока не выбрал того, кому смог довериться.

Тут я очнулся перед распахнутыми воротами, в которые въезжал
грузовик. Только теперь я понял, что не спустился в метро, а прошел по
улице к задней стороне громадного здания. Я перебирал в памяти людей, к
которым мог бы обратиться, - но никто не шел на ум. С чего начать?
Вспомнив слово "конъюгатор", которым Харден назвал аппарат, я снова
машинально двинулся вперед. Cоnjugo, conjugare связывать, соединять - что
бы это значило? Что с чем хотел он соединить? А может, войти к Хардену и
захватить его врасплох, ошеломить, бросить ему в лицо: "я знаю, кто ваш
друг!" Как он поступит? Кинется к телефону? Испугается? Бросится на меня?
Вряд ли. Но разве знал я, что могло быть невозможным во всей этой истории?
Почему в бетонированном подвале он задал мне тот вопрос? Харден не сам его
выдумал, за это ручаюсь головой.

Так я блуждал около часа, временами почти вслух разговаривая сам с
собой, придумывал тысячи вариантов, но ни на что не мог решиться. Миновал
полдень, когда я поехал в городскую библиотеку, набрал гору книг и уселся
под лампой в читальне. Но, начав перелистывать злосчастные фолианты,
понял, что это бесполезное занятие - вся наука о системах и соединениях
электронных мозгов была бессильна мне помочь. Скорей здесь нужна
психология - подумал я и отнес книги дежурному. Тот посмотрел на меня
искоса: я не просидел за книгами и десяти минут. Мне было все равно. Домой
идти не хотелось, не хотелось никого видеть. Я старался подготовиться к
встрече с Харденом. Был уже второй час, и пустой желудок давал о себе
знать. Я пошел в закусочную-автомат и стоя съел порцию сосисок. Вдруг мне
стало смешно - как все это бессмысленно. Желатин в чашечках - кто-то
должен был его есть? И предназначался ли он вообще в пищу?

Было почти четыре, когда я позвонил у дверей Хардена. Я услышал шаги
и впервые понял: меня более всего угнетает то, что я должен относиться к
Хардену, как к противнику. В коридорчике было темно, но с первого же
взгляда я рассмотрел, как выглядит Харден. Он стал ниже ростом, сгорбился.
Словно постарел за ночь. Харден никогда не казался слишком здоровым, а
сейчас походил на библейского Лазаря: ввалившиеся щеки, под опухшими
глазами - синяки, шея под воротником пиджака забинтована. Он впустил меня
без единого слова.

Я неторопливо прошел в комнату. На спиртовке шипел чайник, пахло
крепким чаем. Харден говорил шепотом, он сообщил, что, вероятно, простыл
вчера вечером. И ни разу не взглянул на меня. Подготовленные заранее
тирады застревали в горле, когда я смотрел на него. У Хардена так тряслись
руки, что половину чая он разлил по письменному столу. Но даже не заметил
этого, сел, закрыв глаза, и двигал кадыком, точно не мог вымолвить ни
слова.

- Простите меня, - произнес он очень тихо, - все обстоит иначе... чем
я думал...

Я видел, как тяжело ему говорить.

- Я рад, что познакомился с вами, хотя... но это не в счет. Я не
говорил, а может и говорил, что желаю вам добра. По-настоящему. Это
искренне. Если я что-либо скрывал или притворялся, и даже... лгал... то не
ради себя. Я считал, что обязан это делать. Теперь... вышло так, что мы
больше не должны видеться. Так лучше всего - только так. Это необходимо.
Вы молоды, забудьте обо мне и обо всем этом, вы найдете... впрочем, я зря
это говорю. Прошу вас забыть даже мой адрес.

- Я должен попросту уйти, да? - Мне трудно было говорить - так
пересохло во рту. Все еще с закрытыми глазами, обтянутыми тонкой кожей
век, он кивнул головой.

- Да. Говорю это от всего сердца. Да. Еще раз - да. Я представлял
себе это иначе...

- Быть может, я знаю... - отозвался я. Харден склонился ко мне.

- Что?! - выдохнул он.

- Больше, чем вы думаете, - окончил я, чувствуя, как у меня начинают
холодеть щеки.

- Молчите! Пожалуйста, ничего не говорите. Не хочу... не могу! - с
ужасом в глазах шептал Харден.

- Почему? Вы ему скажете? Побежите и тут же скажете? Да?! - кричал я,
срываясь с места.

- Нет! Не скажу ничего! Нет! Но... но он и так узнает, что я сказал!
- простонал он и закрыл лицо.

Я замер, стоя над ним.

- Что это значит? Вы можете мне все сказать! Все! Я вам помогу.
Несмотря... на обстоятельства, опасность... - бормотал я, не зная, что
говорю.

Он судорожно схватил меня, стиснул мои пальцы холодной как лед рукой.

- Нет, прошу вас не говорить этого! Вы не можете, не можете! - шептал
он, умоляюще глядя мне в глаза. - Вы должны обещать мне, поклясться, что
никогда... Это иное существо, чем я думал, еще более могущественное и...
но не злобное! Просто иное, я этого еще не понимаю, но знаю... помню...
что это - великий свет, а такое величие смотрит на мир по-иному... Только
прошу, обещайте мне...

Я старался вырвать руку, которую он судорожно сжимал. Блюдце, задетое
нами, упало на пол. Харден наклонился одновременно со мной, он был
проворней. Бинт на шее сдвинулся. Я увидел совсем близко синеватую
припухлость, покрытую рядами капелек запекшейся крови, словно кто-то
наколол ему кожу иглой...

Я отступил к стене. Харден выпрямился. Взглянув на меня, он судорожно
затянул бинт обеими руками. Его взгляд был страшен - какую-то долю секунды
казалось, что он бросится на меня. Харден оперся о письменный стол, обвел
взглядом комнату и уселся со вздохом, звучавшим как стон.

- Обжегся... на кухне... - сказал он деревянным голосом. Я молча шел,
точнее, отступал к двери. Харден смотрел на меня тоже в молчании. Потом
вдруг вскочил и настиг меня у порога.

- Хорошо, - задыхался он, - хорошо. Можете думать обо мне что угодно.
Но вы должны поклясться, что никогда... никогда...

- Пустите меня, - сказал я.

- Дитя! Сжальтесь!