Чтение 8–й страницы книги ~Горец 4~

оливок, легкий панцирь континентальной работы...

И кем бы он ни был - итальянец или француз, как подумалось сперва,
либо подданный Филиппа II, императора всех еретиков, - сейчас он станет
просто трупом.

Получи, Люцифер! Н-на!

Чужак так и не успел выхватить из ножен свое оружие (Дункан успел
разглядеть, что это была длинная, узкая шпага). Но левая его рука все еще
лежала на древке офицерского копья.

Эту руку и взметнул он навстречу дункановскому удару.

Жалкая это вещь с точки зрения подлинного воина - такое копьецо.
Тонкое, легкое, оно скорее символ власти, чем подлинное оружие. Воистину,
единственное, на что годится оно, - это служить опорой для знамени...

Но таким необычным был отводящий блок итальянца-француза, так
диковинно он увел в сторону хрупкое древко, одновременно проворачивая его
вокруг своей оси, - что могучий удар Дункана будто провалился в пустоту.

Так бывает, когда, взбираясь по крутому склону, смело ставишь ногу на
большой, надежно вросший в землю камень, - но с легкостью осеннего листа
срывается он со своего ложа, унося за собой в пропасть невнимательного
скалолаза.

Дункан все же не вылетел из седла, увлекаемый мощью своего удара.
Сумел удержаться.

Сумел он удержаться и тогда, когда на обратной отмашке полотно
знамени, вдруг ставшее опасным, как ловчая сеть, хлестнуло его по глазам.

И зрачки в зрачки глянул на него с белого квадрата черный барс -
клановый зверь Фархерсонов...

Но усидел в седле Дункан. И с вывертом ткнул коня шпорами в брюхо,
диким прыжком швырнув его на знаменосца, - опрокинуть его, смять конской
грудью, повалить наземь под дробящие удары копыт!

Однако... Пробовали вы когда-нибудь кузнечным молотом раздробить
капельку ртути? Если да - поймете.

Не оказалось чужака на том месте, по которому пришлись копыта.
Невозможно извернувшись (воистину - сам Люцифер вел его тело!), вынырнул
он слева от коня.

И не с руки было Дункану рубить.

А защититься - тоже нечем. Оружием трусов считал Дункан щит, всю
жизнь лучшим щитом служила ему чашка палаша-клейморы - большая, кованой
бронзы...

Но - не дотянуться ему теперь палашом до офицерского копьеца.
Впрочем, при всем мастерстве противника, не бывать этому копью полноценным
оружием: наконечник его тонок и многоветвист, он не сможет бить на
поражение.

А шпагу чужак так и не выхватил.

И, усмехнувшись, откинулся Мак-Лауд назад, почти открыто подставляя
под удар грудь, которую прикрывала лишь кожаная куртка. Мелкие, сверкающие
блестки усеивали ее спереди - но разве оборонит такое украшение от острого
железа?!

(Нет, не украшение это было - не к лицу воину украшаться, словно
вдовушке в поисках нового мужа. И куртка была не куртка, а потайной
доспех. Стальные пластины прилегали к коже изнутри, перекрывая друг друга
краями, как черепица крыши.

И обманчиво блестели ряды заклепок, присоединяющие металл к коже,
создавая видимость украшения).

Этот потайной панцирь звался так же, как крылатое судно южных
франков, - "бригантина". В диковинку он был хайлендерам, - и не один раз
Дункан подставлялся так же, как сейчас, а потом срубал прельстившегося
легко достижимой победой противника.

Но теперь - не вышло так!

Видать, многое изведал этот чужой офицер. И не редкость на континенте
была бригантина - как корабль, так и броня.

Во всяком случае, направил он свой выпад не в грудь, а ниже. И
ажурное острие легкого копья вошло в промежуток между краем куртки и
наборным поясом.

Лишь тогда позволил себе чужак скривить губы в злорадной, чуть
презрительной улыбке.

Он одолел дикаря! Впрочем, чего и ждать было от темных, не обученных
искусству благородного боя горцев, еретиков-протестантов, служителей
Сатаны...

Он еще не знал всего, чего можно ждать от горцев. И улыбаться ему -
не следовало!

Вот уж чего никак не ожидал офицер - так это того, что хайлендер,
страшно оскалившись в агонии, подтянет к себе врага, схватившись за древко
копья-знамени. Так, что наконечник весь целиком исчезнет в его теле.

Так сделал это в своем последнем бою король Артур, если верить
легенде...

И, оказавшись на несколько дюймов ближе, вновь обрушил Дункан свой
палаш - на всю длину клинка...

Мак-Лауд успел увидеть, как опрокинулся от его удара враг (убит он,
ранен или просто отброшен? Хоть бы - первое...). И тут же жестокая боль в
подреберье скрутила его пополам.

И самое последнее, что он тогда рассмотрел, был метнувшийся ему
навстречу квадрат знамени. Этот квадрат был уже не бел, а красен от крови.

Его крови...

Говорили в старину: переоценишь свою силу - беда. Недооценишь силу
неприятеля - три беды.

Небо на востоке багровело все больше и больше. Вот-вот из-за
горизонта вынырнет краешек дневного светила, сметая предутренние сумерки.

Вдалеке завыл волк. И, вторя ему, выла во дворе собака - так, как
испокон веков воют собаки над покойником.

Столь велико было горе бессловесной твари, что не чувствовала она
рядом, всего в нескольких шагах, присутствия незнакомого человека...

Тогда все обернулось куда легче, чем могло обернуться. Знамя - не
просто кусок материи на шесте.

Недаром все воинские уставы строже всего прочего карают за утерю
знамени...

Почти победившие Фархерсоны дрогнули, когда в гуще схватки вдруг
колыхнулся и исчез их боевой символ - черный барс на белом фоне. А когда
он снова поднялся над головами, - не сразу узнали они белое полотнище в
красном...

И почти побежденные Мак-Лауды смогли отступить, вывести из боя свои
поредевшие силы...

Знамя появилось вновь лишь оттого, что какой-то расторопный воин,
обнажив шотландский кинжал-баллок (с мечом было не развернуться в
тесноте), несколько раз рубанул узким лезвием по древку копьеца почти
вплотную к телу Дункана. Сразу же за ушедшим в живую плоть наконечником.

И на четвертом ударе кинжал с сухим хрустом рассек древко, отделив
знамя от тела сраженного врага.

А по Дункану воин рубить не стал, сочтя его убитым. Впрочем, в этом
он, по сути, и не ошибся...

И вынес Дункана из битвы конь, следуя за отходящими Мак-Лаудами.

А потом два войска, обезглавленные гибелью предводителей, измученные,
израненные, долго стояли друг напротив друга, обмениваясь оскорбительными
выкриками.

Но никто не решался вновь ступить на разделявшую их полосу вереска,
обильно политую кровью. И от выстрелов воздерживались, хотя оставалось еще
сколько-то стрел в колчанах и пуль - в кожаных мешочках при пороховнице.

Никакого перемирия заключено не было. Однако, повыкрикивав
ругательства (больше для самоуспокоения: много ли расслышит враг, до
которого сейчас - сотня ярдов?) и собрав раненых и убитых - всех, кого
удалось, - рати стали удаляться друг от друга.

Сперва - медленно пятясь, лицом к противнику, чтобы отразить
возможную атаку. Но чем больше росло расстояние между ними, тем больше
воинов поворачивались к врагу спинами.

Не будет больше между ними крови. Во всяком случае, сегодня...

Так два зверя, сойдясь в жестокой схватке близ некой условной линии,
разграничивающей их охотничьи участки, все же не дерутся до смертного
исхода, как было бы это вблизи логова! Израненные, окровавленные
расползаются они - каждый на свою территорию.

Чтобы через неделю или через год сразиться снова...

А в целом все завершилось, пожалуй, так на так.