Чтение 8–й страницы книги ~Песнь о Лии~

Потом все кончилось. Так же внезапно, как началось. Наслаждение Лии
обдало меня мощной горячей волной, и мы вместе вознеслись на гребень этой
волны. Лия крепко вцепилась в меня, ее глаза сузились, она, казалось,
впитывала любовь.

И вот мы лежали в темноте, и звезды Шки светили нам в окно. Лия
свернулась калачиком, припав головой к моей груди, и я ласкал ее.

- Было хорошо, - улыбаясь в звездную ночь, мечтательным, сонным
голосом произнес я.

- Да, - ответила Лия. Она говорила робко и тихо, так тихо, что я едва
слышал. - Я люблю тебя, Роб, - прошептала она.

- Ага. И я люблю тебя, - сказал я.

Она высвободилась, слегка отстранилась, подложила руку под голову и,
улыбаясь, стала смотреть на меня.

- Да, любишь, - подтвердила она, - Я прочла это. Я знаю. И ты знаешь,
как я люблю тебя, правда?

Я тоже улыбнулся и кивнул.

- Конечно.

- Знаешь, нам повезло. У Обыкновенных есть только слова. Бедные они,
несчастные. Как можно общаться только при помощи слов? Как можно знать?
Они всегда врозь, они пытаются дотянуться друг до друга и не могут. Даже
когда они занимаются любовью, даже в высший миг наслаждения они разделены.
Они, наверно, ужасно одиноки.

В ее словах слышалась какая-то... тревога. Я смотрел на Лию, в ее
ясные, счастливые глаза и думал об этом.

- Возможно, - наконец произнес я. - Но для них это не так уж плохо.
Они не знают, что бывает по-другому, И они тоже стараются любить. Иногда
им удается преодолеть барьер.

"Лишь только голос и прикосновенье, и снова - темнота"*/Г.Лонгфелло
"Ships passed in the nigth"/, - грустным, нежным голосом процитировала
Лия. - Мы счастливы, ведь так? Мы не обделены.

- Мы счастливы, - подтвердил я.

И попытался прочитать ее чувства. Удовлетворение смешалось в ее душе
со следами задумчивости, тоски и одиночества. Но было что-то еще, в
глубине, почти исчезнувшее, но все-таки смутно определимое.

Я медленно сел в постели.

- Эй! Ты чем-то обеспокоена, - сказал я. - И перед тем как мы
вернулись домой, ты была испугана. Что случилось?

- Не знаю, - ответила она. В ее голосе было недоумение, и она
действительно недоумевала, я прочитал. - Я была испугана, но не знаю
почему. Наверно, из-за Посвященных. Я все время думаю, как сильно они
любили меня. Они даже не знали меня, а любили так сильно и понимали, это
почти как у нас с тобой. Это... я не знаю. Это меня встревожило. Я не
думала, что кто-то, кроме тебя, будет меня так любить. И они были так
близки друг другу и мне, настолько вместе. Мы с тобой держались за руки и
разговаривали, и мне стало немного одиноко, я бы хотела, чтобы мы с тобой
были так же близки. После того, как они делились со мной частью своей
души, одиночество показалось мне пустотой. И я испугалась. Понимаешь?

- Да, - легко прикасаясь к ней рукой и сознанием, ответил я. -
Понимаю. Мы понимаем друг друга. Мы вместе, почти как они. Обыкновенные не
могут об этом и мечтать.

Лия кивнула, улыбнулась и прижалась ко мне. Мы заснули, обнимая друг
друга.

Я опять видел сон. И опять на рассвете он исчез. Это вызвало у меня
досаду. Сон был приятный и радостный. Я хотел его вернуть, но не мог
ничего вспомнить. Наша спальня, залитая резким светом дня, казалась убогой
по сравнению с яркими красками моего забытого видения.

Лия проснулась после меня - и снова с головной болью. На этот раз она
держала таблетки под рукой, на тумбочке у кровати. Она скорчила рожицу и
приняла таблетку.

- Это, должно быть, от шкинскаго вина, - предположил я. - Что-то в
нем нарушает твой обмен веществ.

Она натянула чистый комбинезон и сердито посмотрела на меня.

- Ха. Мы ведь вчера пили валтаарское, помнишь? Отец угостил меня
первым стаканом валтаарского, когда мне было девять лет. У меня от него
никогда не болела голова.

- От первого стакана, - улыбаясь, проговорил я.

- Не смешно, - сказала Лия. - Голова болит.

Я перестал дурачиться и стал читать ее чувства. Она говорила правду.
Голова болела. Лоб просто гудел. Чтобы боль не передалась мне, я быстро
прекратил чтение.

- Ладно. Извини, - сказал я. - Таблетки тебе помогут. Однако нас ждет
работа.

Лия кивнула. Она никогда не отлынивала от работы.

Второй день был днем охоты на людей. Мы вышли из квартиры гораздо
раньше вчерашнего, быстро позавтракали с Гурли и около Башни сели в
аэромобиль. На этот раз мы не стали приземляться возле Города шкинов. Мы
искали Посвященного человека, и чтобы его найти, пришлось обследовать
большое пространство. Я никогда не видел такого огромного города, по
крайней мере по площади; тысяча с небольшим новообращенных людей
затерялись в нем среди миллионов шкинов. И только половина из этой тысячи
были Посвященными.

Итак, мы держались невысоко над Городом и, как на "американских
горках", то взлетали, то снижались над покрывающими холмы куполами,
вызывая переполох на улицах. Конечно, шкинам приходилось и раньше видеть
аэромобили, но они все еще были в новинку, особенно для детей, которые
бежали за нами всякий раз, когда мы проносились мимо. Мы также напугали
нытика, и он перевернул свою повозку с фруктами. Я почувствовал себя
виноватым, и после этого мы летали на большой высоте.

Посвященные были везде, они пели, ели, гуляли и звонили в
колокольчики, в неизменные бронзовые колокольчики. Но в первые три часа мы
видели только Посвященных шкинов. Мы с Лией по очереди вели машину и
наблюдали. После треволнений предыдущего дня поиски показались нам
скучными и утомительными.

Наконец мы кое-что нашли: большую - с десяток - группу Посвященных,
сгрудившихся у повозки с хлебом за одним из крутых холмов. Двое
Посвященных были выше остальных.

Мы посадили аэромобиль на другой стороне холма и двинулись им
навстречу, оставив машину, окруженную толпой шкинских ребятишек. Когда мы
подошли, Посвященные все еще ели. Восемь из них были шкины разного роста и
оттенка кожи: на их голых черепах плясали Сосуны. Двое были людьми.

Они носили такие же длинные красные одеяния, как шкины, и держали в
руках такие же колокольчики. Один из них был высокий мужчина с дряблой,
висящей складками кожей, казалось, он недавно очень похудел. Седые
вьющиеся волосы, широкая улыбка, морщинки вокруг смеющихся глаз. Второй -
худой, смуглый, похожий на хорька, с большим крючковатым носом.

У обоих на головах Сосуны. Паразит, пристроившийся на затылке Хорька,
был величиной с прыщик, а седой мужчина держал на голове роскошный
образчик, ниспадавший ему на плечи, как пышный воротник.

И на этот раз зрелище было действительно мерзкое.

Изо всех сил стараясь улыбаться, мы с Лианной направились к ним; мы
не читали, по крайней мере сначала. Пока мы шли, они приветливо улыбались.
Потом оба взмахнули руками.

- Здравствуйте, - бодро обратился к нам Хорек. - Никогда вас не
видел. Вы на Шки недавно?

Я был слегка удивлен. Я ожидал какого-то витиеватого, загадочного
приветствия, или вообще никакого приветствия. Я думал, новообращенные люди
теряют человеческие черты и становятся псевдошкинами. Я ошибся.

- Недавно, - ответил я. Я стал читать чувства Хорька. Он был искренне
рад нам, и его просто распирало от удовольствия и хорошего настроения. -
Нас пригласили побеседовать с такими, как вы.

Я решил быть честным.

Хорек заулыбался во весь рот.

- Я Посвященный и счастлив, - сказал он. - Буду рад с вами
поговорить. Меня зовут Лестер Каменц. Что вы хотите узнать, брат?

Лия застыла. Пусть читает его мысли, а я буду пока задавать вопросы.

- Когда вы стали приверженцем этого культа?

- Этого культа? - переспросил Каменц.

- Единения.

Он кивнул, и меня поразило какое-то карикатурное сходство с тем, как
мотал головой вчерашний пожилой шкин.

- Я всегда был приверженцем Единения. Вы тоже приверженец Единения.
Все мыслящие существа приверженцы Единения.

- Но мы этого не знаем, - возразил я. - А вы? Когда вы поняли, что вы
приверженец Единения?

- Земной год назад. Меня приняли в ряды Посвященных всего несколько
недель назад. Первое время после Посвящения - время радости. Я радуюсь.
Теперь до самого Конечного Единения я буду бродить по улицам и звонить в
колокольчики.

- Чем вы занимались раньше?

- Дальше? - Быстрый рассеянный взгляд. - Когда-то я работал с
машинами. Я работал с компьютерами в Башне. Но моя жизнь была пуста, брат.
Я не знал, что есть Единение, и был одинок. Я общался только с машинами, с
бездушными машинами. Ныне я Посвященный. Ныне и, - он поискал слово, - не
один.

Я дотянулся до его души и опять обнаружил там счастье и любовь. Но
теперь появилась боль, смутная память о прошлой боли, отвращение к
непрошеным воспоминаниям. Интересно, это пройдет? Может, Сосун дарит своим
жертвам забвение, сладостное, бездумное отдохновение и окончание борьбы?
Может быть.