Чтение 8–й страницы книги ~Сила воображения~

- Про него, именно про него.

- Он тоже писать бах-бах, тра-та-та?

- Много лучше, чем я. Он по этой части гений.

Зеленая Рубаха преисполнился благодарности. В знак чрезвычайного
расположения он притянул Харта к себе.

- Ты честный, - говорил он. - Ты хороший. Ты такой молодец сказать
нам.

В доме через улицу с шумом отворилось окно, и из окна высунулся
мужчина.

- Если вы немедленно не разойдетесь по домам, - завопил он, - я
позову полицию!

- Значит, мы нарушить мир, - вздохнул Зеленая Рубаха. - Что за
странные у вас законы! - Окно с шумом затворилось. Кафианин дружелюбно
возложил руку Харту на плечо. - Мы обожатели погонь и выстрелов, -
торжественно произнес он. - Нам нужен высший сорт. Мы объявляем вам
спасибо. Мы отыщем человека по имени Хансен.

Он повернулся и понесся обратно, а за ним вся его компания.

Харт стоял на углу и смотрел им вслед. Сделал глубокий вдох, а затем
медленный выдох.

"В сущности, добиться своего оказалось совсем нетрудно, подумал он, -
стоило лишь найти правильный подход. И любопытнее всего, что подход-то
подсказал мне не кто иной, как Джаспер. Как это он утверждал недавно?
Правду почитают за универсальную постоянную. Мы - единственные лжецы на
всю Вселенную..."

Джасперу его откровения вышли боком. По правде говоря, Харт сыграл с
ним довольно злую шутку. Но ведь он и сам хотел уехать в отпуск, не так
ли? Ну, вот ему и вышла увеселительная прогулочка, какие, право же,
предлагаются не каждый день. Он отказал собрату в разрешении
воспользоваться машиной, он расхохотался оскорбительно, когда кафианин
помянул про выстрелы и погони. Если уж кто и напрашивался на такую шутку,
то именно Джаспер Хансен.

А превыше любых оскорблений то, что он постоянно держал свою дверь на
замке и тем самым выказывал высокомерное недоверие по отношению к
коллегам-писателям.

Харт в свою очередь повернулся и пошел скорым шагом в сторону,
противоположную той, где скрылись кафиане. Со временем он, конечно, явится
домой - но не теперь. Это не к спеху - пусть сначала шум, поднятый ими,
хоть немного уляжется.

Наступил рассвет, когда Харт поднялся по лестнице на седьмой этаж и
прошел коридором к двери Джаспера Хансена. Дверь, как водится, была
заперта. Но Харт достал из кармана тонкую стальную пружинку, подобранную
на свалке, и принялся осторожно орудовать ею. Не прошло и десяти секунд,
как замок щелкнул и дверь открылась.

Сочинитель притаился в углу, блестящий и ухоженный. Полностью
перепаянный, как подтвердил сам Джаспер. Если кто-нибудь другой попробует
работать на нем, то либо машину сожжет, либо себя угробит. Но это,
конечно, пустые разговоры, ширма для маскировки тупого, свинского эгоизма.

"Недели две, не меньше", - сказал себе Харт. - Если подойти к делу с
умом, то машина будет в его распоряжении по крайней-мере недели две.
Трудностей не предвидится. Все, что потребуется от него, соврать, что
Джаспер разрешил ему пользоваться машиной в любое время. А если он успел
составить себе правильное мнение о кафианах, сам Джаспер вернется не
скоро.

Однако так или иначе двух недель хватит за глаза. За две недели,
работая день и ночь, он сумеет выдать достаточно страниц, чтобы купить
себе новую машину.

Он не спеша пересек комнату и пододвинул к себе стул, стоящий перед
сочинителем. Сел поудобнее, протянул руку и погладил инструмент по панели.
Машина была хоть куда. Она выпекала кучу материала - добротного материала.
Джаспер не знал отбоя от покупателей.

- Милый старик сочинитель, - произнес вслух Харт.

Он опустил палец на центральный выключатель и перекинул язычок.
Ничего не случилось. Удивленный, он выключил машину, затем включил снова.
Опять ничего. Тогда он торопливо вскочил на ноги - проверить, подключена
ли машина к сети. Она не была подключена, ее нельзя было подключить к
сети! От изумления Харт на мгновение словно прирос к полу.

"Машина полностью перепаяна", - утверждал Джаспер. Перепаяна так
искусно, что обходится совсем без тока?

Но это же невозможно. Это попросту немыслимо! Непослушными руками он
приподнял боковую панель и уставился внутрь машины.

Внутри царил совершенный хаос. Половина ламп отсутствовала вчистую,
половина перегорела. Схема во многих местах распаялась и висела клочьями.
Весь блок реле был густо присыпан пылью. Хваленая машина на деле
представляла собой груду металлолома.

Харт поставил панель на место, ощущая внезапную дрожь в пальцах,
попятился назад и натолкнулся на стол. Судорожно схватился за край стола и
сжал доску что было сил, пытаясь утихомирить дрожащие руки, унять бешеный
гул в висках.

Машина Джаспера вовсе не была перепаяна. На ней вообще нельзя было
работать. Не удивительно, что он держал дверь на замке. Он жил в
смертельном страхе, что кто-нибудь вызнает его жуткую тайну: Джаспер
Хансен писал от руки!.

И теперь, несмотря на злую шутку, сыгранную с достойным человеком,
положение самого Харта оказывалось ничуть не веселее, чем прежде. Перед
ним стояли те же старые проблемы, и не было никакой надежды их разрешить.
В его распоряжении оставалась та же разбитая машина и ничего больше.
Пожалуй, для него и впрямь было бы лучше улететь на звезду Каф.

Он подошел к двери, повременил минутку и обернулся. Со стола едва
заметно выглядывала пишущая машинка, заботливо погребенная под кучей бумаг
и бумажек, чтобы создавалось впечатление, что ее никогда и не трогали.

И тем не менее Джаспер печатался! Он продавал чуть ли не каждое
написанное слово. Продавал! Горбился ли над столом с карандашом в руке,
выстукивал ли букву за буквой на оснащенной глушителем пишущей машинке, но
- продавал. Продавал, вообще не включая сочинитель. Наводил на панели
глянец, чистил и полировал их, но под панелями-то было пусто! А он все
равно продавал, прикрываясь машиной как щитом от насмешек и ненависти
остальных, многоречивых и бездарных, слепо верующих в мощь металла и магию
громоздких приспособлений.

"Вначале рассказы передавали из уст в уста, - говорил Джаспер
накануне вечером. - Потом записывали от руки, а теперь изготовляют на
машинах".

И задавал вопрос: что же завтра? Задавал с таким видом, словно не
сомневался, что существует некое "завтра".

"Что же завтра?" - повторил Харт про себя. Разве это предел
возможностей человеческих - движущиеся шестерни, умные стекло и металл,
проворная электроника?

Ради собственного достоинства - просто ради сохранения рассудка -
человек обязан отыскать какое-то "завтра". Механические решения по самой
своей природе - решения тупиковые. Разрешается умнеть до определенной
степени - и не больше. Разрешается добираться до заданной точки - и не
дальше.

Джаспер понял это. Джаспер нашел выход. Разобрал механического
помощника и вернулся вспять, к работе вручную.

Если только продукт мастерства приобрел экономическую ценность,
человек непременно изыщет способ производить этот продукт в изобилии. Были
времена, когда мебель изготовляли ремесленники, изготовляли с любовью,
которая делала ее произведением искусства, горделиво не стареющим на
протяжении многих поколений. Затем на смену мастерам пришли машины, и
человек стал выпускать мебель чисто функциональную, не претендующую на
длительный век, а уж о гордости что и говорить.

И литература последовала по тому же пути. В ней не сохранилось
гордости. Она перестала быть искусством и превратилась в предмет
потребления.

Что же делать человеку в такую эпоху? И что он может сделать?
Закрыться на ключ, как Джаспер, и в одиночестве трудиться час за часом,
остро и горько ощущая свое несоответствие эпохе и мучаясь этим
несоответствием день и ночь?

Харт вышел из комнаты со страдальческим выражением на лице. Подождал
секунду, пока язычок замка, щелкнув, не стал на место. Потом добрался до
лестничной площадки и медленно поднялся к себе.

Инопланетянин - одеяло с лицом - по-прежнему лежал на кровати. Но
глаза его были теперь открыты, и он уставился на Харта, как только тот
вошел и затворил за собой дверь.

Харт застыл, едва переступив порог, и неприютная посредственность
комнаты, откровенная ее бедность и убожество буквально ошеломили его. Он
был голоден, томился тоской и одиночеством, а сочинитель в углу, казалось,
потешался над ним.

Сквозь распахнутое окно до него донесся гром космического корабля,
взлетающего за рекой, и гудок буксира, подводящего судно к причалу.

Он поплелся к кровати.

- Подвинься, ты, - бросил он инопланетянину, раскрывшему глаза еще
шире, и упал рядом. Повернулся к одеялу-лицу спиной и скрючился, подтянув
колени к груди.

Круг замкнулся: он вернулся к тому же, с чего начал вчера утром. У
него по-прежнему не было пленок, чтобы выполнить заказ Ирвинга. В его
распоряжении была все та же обшарпанная, поломанная машина. У него не