нему пришло чувство, что существу, парящему в небесах, не
пристало унижать себя страхом перед теми, кто прикован к
планетам. Он подумал даже, что нож годится не только для
самоубийства. Вообще говоря, такое воинственное настроение лишь
изредка посещало Рэнсома. Подобно многим современникам, он не
слишком высоко ценил свое мужество. Конечно, мальчишкой и он
мечтал о доблести в бою, но когда ему самому пришлось понюхать
пороха на войне, он стал совсем иначе -- и, может быть, слишком
низко -- оценивать свою способность к героизму. Вот и сейчас
Рэнсом побаивался, что пришедшей было твердости духа хватит
ненадолго, но все же готов был побороться с врагами. Час
проходил за часом, Рэнсом то засыпал, то вновь бодрствовал, а
Солнце все сияло в небе, и долгий-долгий день не кончался. Но
вот что-то стало меняться. Мало-помалу начала спадать жара.
Путникам пришлось снова облачиться в одежду, а потом и надеть
теплое белье. Вскоре понадобилось даже включить электрическое
отопление в центре шара. Одновременно стало заметно, что
солнечный свет как-то трудноуловимо слабеет. Сравнивая его с
всепроникающим сиянием начала путешествия, Рэнсом это отчетливо
понимал, но его привычные к Земле чувства отказывались
свидетельствовать, что света стало меньше и, тем более, что
вокруг "стемнело". Ведь свет оставался таким же "неземным", как
и в первые минуты. На Земле, когда солнце клонится к закату,
тело охватывает влажная прохлада, а в воздухе играют призрачные
цветные переливы. Но здесь, как понял Рэнсом, сила света могла
уменьшиться вполовину -- и оставшаяся половина не изменила бы
своей природы. Пока солнечный свет вообще воспринимался глазом,
он оставался самим собой -- вплоть до невероятно дальнего
предела, где терял последние силы. Рэнсом как-то заговорил об
этом с Дивайном.
остается мылом до последнего клочка пены!
жизни изменилась. Уэстон объяснил, что они скоро войдут в
пределы гравитационного поля Малакандры.
центру корабля, а к Малакандре -- то есть, с нашей точки
зрения, в рубке управления. Соответственно, в большинстве
отсеков пол станет стеной или потолком, а одна из стен
превратится в пол. Радости вам от этого будет мало.
работой. Часами Рэнсом вдвоем с тем из спутников, кто был
свободен от вахты в рубке, готовил корабль к новому испытанию.
Металлические бочонки с водой, кислородные баллоны, оружие,
боеприпасы, коробки с продуктами -- все нужно было аккуратно
сложить на боку у соответствующей стены, чтобы снаряжение не
пострадало, когда эта стена станет полом. Не успели они
закончить свой труд, как Рэнсом с тревогой почувствовал
нарастающую тяжесть в ногах. Сначала он подумал, что виною
усталость, но отдых не принес облегчения. Ему объяснили, что
корабль уже пойман гравитационным полем планеты, и потому тело
с каждой минутой набирает вес, причем каждые 24 часа вес
удваивается. Ощущение, испытываемое при этом, можно было
сравнить с ощущениями беременной женщины, только невыносимо
усиленными.
слишком уверенные в себе, казалось, окончательно сошли с ума.
Внутреннее пространство корабля наполнилось загадками. С самого
начала пол любого соседнего отсека представлялся спускающимся
под углом, но стоило перейти туда, и пол оказывался ровным.
Теперь же спуск был не только виден, но и чуть-чуть, самую
малость, ощутим. Переходя из отсека в отсек, человек неожиданно
для себя пускался бегом. Подушка, брошенная на пол в
кают-компании, через несколько часов сползала на пару дюймов к
стене. Путники страдали от тошноты, головной боли и
сердцебиения.
Представления о верхе и низе головокружительно перепутались.
Некоторые отсеки перевернулись вниз головой, и по полу в них
могла бы разгуливать разве что муха. Рэнсом не смог бы назвать
ни одной каюты, где пол несомненно оставался бы полом. То и
дело возвращалось ощущение, что они падают с невероятной
высоты, -- в небесах оно не приходило ни разу. Камбуз был давно
заброшен. Подкреплялись чем могли и как могли. Особенно сложно
было с питьем: никогда не было уверенности, что бутылка
расположена надо ртом, а не рядом с ним. Уэстон стал еще более
мрачным и неразговорчивым. Дивайн, не расстававшийся с фляжкой
виски, изрыгал гнусные ругательства и призывал силы ада на
голову Уэстона, втравившего его в эту затею. Рэнсом, перемогая
боль в истерзанном теле и облизывая пересохшие губы, молился о
конце.
несомненно стала нижней. Привинченные к полу койки и столы
теперь бесполезно торчали на стенах и потолках. Двери
превратились в люки, воспользоваться которыми было почти
невозможно. Тела налились свинцовой тяжестью. Дивайн распаковал
тюк с одеждой, которую им предстояло надеть на Малакандре. Все
это, как заметил Рэнсом, были теплые вещи: толстое шерстяное
белье, овчинные куртки, меховые перчатки и ушанки. На его
вопросы Дивайн не обратил внимания. Присев на корточки, он
пристально вглядывался в термометр, укрепленный на стене в
кают-компании, которая теперь стала полом, и кричал Уэстону в
рубку:
войдем в атмосферу! -- Он обозленно вскочил. -- Передайте
управление мне!
и это было вовсе на него не похоже: видимо, он не помнил себя
то ли от страха, то ли от возбуждения.
демон провел по лику Солнца грязной губкой. Золото лучей, так
долго омывавшее их тела, померкло и превратилось в бледный,
безотрадный, жалкий серый полусвет. Дотянуться до заслонок и
шторы, открыть их и осветить кают-компанию поярче Рэнсом не
мог. Великолепная колесница, скользящая по небесным лучам, за
одно мгновение превратилась в стремительно низвергающийся
стальной контейнер, внутренность которого едва освещалась
узеньким окошком. Они падали с небес на планету. За все время
приключений Рэнсома не было у него минуты горше. Как мог он
когда-то думать, что планеты и Земля -- островки жизни и
смысла, плавающие в мертвой пустоте? Теперь он понял (и
уверенность в этом навсегда осталась с ним), что планеты, или
"земли", как он их мысленно называл, -- это просто провалы,
разрывы в живой ткани небес. Эти мусорные кучи, слепленные из
низменного вещества и мутного воздуха, были навсегда отвержены,
отторгнуты от мирового сияния. Они -- продукт не приумножения,
а умаления небесной славы. Но ведь за пределами Солнечной
системы сияние кончается? Что там -- истинная пустота, истинная
смерть? Но, возможно... он изо всех сил пытался поймать свою
мысль... возможно, видимый свет -- это тоже провал, разрыв,
умаление чего-то иного... Чего-то такого, что соотносится с
сияющими неизменными небесами, как небеса с темными, тяжелыми
землями.
поверхность незнакомого мира, с головой погрузившись в
философские раздумья.
лучше откроем люк.
копошились спутники. Он замерз. Тело все еще казалось
невыносимо тяжелым, хотя на самом деле было куда легче, чем на
Земле. Рэнсом вновь подумал о своем необычайном приключении и
ощутил огромное любопытство, смешанное с малой толикой страха.
Может быть, его ожидает смерть, но каков эшафот! Холодный
воздух и лучи света уже проникали в корабль снаружи. Рэнсом
нетерпеливо заерзал, пытаясь что-нибудь разглядеть в щель между
Дизайном и Уэстоном. Наконец-то отвинчен последний болт. Люк
открылся.
Перед Рэнсомом было круглое пятно чего-то бледно-розового,
почти белого; он не мог разобрать, то ли это густая короткая
растительность, то ли неровный, покрытый трещинами камень. Тут
же в люк протиснулась темная фигура Дивайна, Рэнсом заметил у
него в руке револьвер и успел подумать: "В кого он собирается