вставляла отдельные слова. Я редко знал, кто что говорил, но так и должно
было быть. Группа выступала как один человек. До меня доводили лишь
единогласные мнения.
ты был причиной ранения [той, кого я называл: Царапина]. Ты будешь это
опровергать? Есть ли что-нибудь, о чем нам следует узнать?
всех из нас. Но неосторожность - это нарушение. Ты это понимаешь? Это
проступок, за который ты ( - ).
плечами, неудовлетворенная обоими толкованиями.
("Ответственен", шепнула мне на ухо Пинк.) - Отойди ненадолго, пока мы
будем принимать решение.
дискуссию с помощью сцепленных рук. В горле стоял пылающий комок, который
я не мог проглотить. Затем меня попросили присоединиться к их кругу.
было так, мы предпочли бы принять другое решение. У тебя есть выбор:
принять положенное наказание и загладить провинность, или отвергнуть наше
право судить и покинуть нашу землю. Каков твой выбор?
важно знать, что же мне предлагают. Когда я был уверен, что понял все
правильно, я без колебаний принял их наказание. Я был очень благодарен,
что мне предложили выбирать.
одним из нас, соверши он то же самое. Подойди к нам.
втянули в круг, слегка подталкивая со всех сторон.
снова плакала, и я, наверное, Мне трудно вспомнить. Мое лицо оказалось на
ее коленях. Она отшлепала меня.
прикасались ко мне и ласкали, изображая слова уверений на моих ладонях,
щеках, шее и ногах. Все мы плакали. Случай был трудным, и стал проблемой
для всей группы. К нам присоединялись другие. Я понял, что это наказание
исходит от всех, хотя шлепала меня только пострадавшая, Царапина. Я
причинил ей вред и этим, а не только раной на колене. Я взвалил на нее
обязанность наказать меня, и именно поэтому она всхлипывала так громко, не
из за боли от раны, а из-за той боли, которую, как она знала, причиняет
мне.
того, чтобы мне предложили возможность остаться. Кое-кто хотел немедленно
изгнать меня, но она польстила мне, решив, что я человек достаточно
хороший для того, чтобы стоило подвергнуть себя и меня этому испытанию.
Если вам этого не понять, то вы и не представляете, какое чувство общности
я ощущал, находясь среди этих людей.
жестоким. Не было в этом также и ничего изначально унизительного. Разве
что отчасти. Но по сути это был практический урок, излагавшийся самым
недвусмысленным образом. Каждый из них прошел его в течение первых
месяцев, но за последнее время - никто. И, поверьте мне, этот урок вас
кое-чему учит.
еще они могли бы сделать. В самом деле, как вы понимаете, неслыханно,
чтобы шлепали взрослых, хотя в голову мне это пришло лишь многим позже. В
тот момент это казалось настолько естественным, что я и подумать не мог,
что оказался в странном положении.
сурово. Младшие несли меньшую ответственность. Взрослые согласны были
время от времени примириться со шрамом или оцарапанным коленом, пока те
учились, как себя вести.
мнению большинства или вашему собственному решению - то шлепки становились
и впрямь серьезными.
проступков. Им редко приходилось прибегать к нему. Оно состояло в бойкоте.
В течение определенного времени никто не прикасался к вам. К тому времени,
когда я о нем узнал, выглядело оно очень суровым. Мне не надо было это это
объяснять.
что я не чувствовал насилия над собой. Мне от это настолько же больно, как
и тебе. Я делаю это для твоего же добра. Я люблю тебя, а потому и шлепаю.
Своим поведением они заставили меня понять эти избитые фразы.
ощущение счастья. Я обнял Царапину и мы сказали друг другу о том, как нам
жаль, что это произошло. Мы разговаривали друг с другом - занимались
любовью, если хотите - и я поцеловал ее колено и помог ей перевязать его.
пелена". Каждый день я постигал еще один уровень понятий, ранее
ускользавший от меня: как бы слой за слоем очищая луковицу. Каждый раз я
думал, что добрался до центра, но обнаруживал, что за этим слоем
скрывается еще один.
Разговор руками - детский лепет. Долгое время я был младенцем, который не
мог даже отчетливо произнести: "ням-ням". Вообразите мое удивление, когда,
освоив это, я обнаружил, что существуют синтаксис, союзы, части речи,
существительные, глаголы, времена, согласование слов и сослагательное
наклонение. Я плескался в лужице, созданной приливом на берегу Тихого
океана.
За несколько часов или дней его может изучить всякий. Но когда вы обучаете
кого-нибудь говорить, разве вы произносите каждое слово по буквам? Разве
вы читаете каждую букву так, как она пишется? Нет, вы схватываете слова
целиком, и группы букв и звуков складываются для вас в полные смысла
зрительные и слуховые образы.
нескольку языков - словесных - и могли свободно читать и писать на них.
слепоглухих с остальными. Для разговоров между собой он был слишком
неуклюж. Он был как азбука Морзе: полезен, когда другие средства общения
недоступны, но не предпочтителен. Их разговоры друг с другом были гораздо
ближе к письменной или устной речи и - могу ли я это сказать? - были
лучше.
изъясняться жестами, для того, чтобы сказать что-нибудь, мне требуется
намного больше времени, чем остальным. Разницей в скорости это было не
объяснить. Поэтому я попросил научить меня их стенографии. Я погрузился в
это с головой, и на этот раз меня обучали все, а не только Пинк.
не больше двух движений кисти. Я знал, что это займет не дни, а годы. Ты
выучиваешь азбуку, и обретаешь средство передать любое существующее слово.
То, что и письменная и устная речь используют один и тот же набор символов
- огромное преимущество. Совсем другое дело "стенография". В ней
совершенно отсутствуют линейность и обыденность языка жестов; это не
закодированный английский или какой бы то ни было другой язык; в его
конструкциях и словаре нет общего ни с каким другим языком. Он полностью
был создан келлеритами в соответствии с их надобностями. Мне приходилось
выучивать и запоминать каждое слово безотносительно к его "записи" на
языке жестов.
вроде: "Я любить Царапина очень очень сильно", а в это время волны беседы
накатывались, откатывались и огибали меня, лишь едва касаясь. Но я был
упорен, а дети были бесконечно терпеливы со мной. Поймите, что дальнейшие
разговоры, которые я приведу, использовали либо язык жестов, либо
стенографию - в той или иной степени упрощенную, в зависимости от моего
понимания. Я не говорил вслух, и со мной не говорили этим способом начиная
со дня моего наказания.
потребовалось несколько недель, чтобы понять, что она сексуальна, что ее
ласки, которые я упорно считал невинными - в том смысле, как я считал в то
время - и были и не были таковыми. Ей представлялось вполне естественным,
что когда она берет в руки мой пенис, это может привести к другому виду
беседы. Хотя она еще была подростком, все считали ее взрослой, и я
соглашался с этим. Понимать ее речь мешало мне то, что я был воспитан в
другой культуре.
тела, чем с кем-либо еще. С помощью бедер и рук она пела песню, лишенную
вины, свободную, открытую и содержавшую открытия в каждой ноте.