Чтение 8–й страницы книги ~Лезвие сна~

- Не смейся.

- Нет, действительно! - Джилли покачала головой.

- Иззи, а что ты собираешься делать? - спросила она. - Ты так и будешь посещать студию Рашкина до начала следующего учебного года?

- Я даже не знаю, буду ли я продолжать учебу в университете.

- Я впервые об этом слышу, - встревожилась Кэти. - Что произошло?

Иззи вздохнула:

- Мое обучение зависит от стипендии, а в этом году я настолько забросила занятия, что опустилась на средний уровень. Боюсь, стипендию снимут, и мне придется уехать из города.

- А твои родители не смогут помочь? - спросила Джилли.

- У них нет денег, по крайней мере, так они мне говорят. Родители считают, что я зря трачу время.

- Но ведь твои картины действительно хороши. А ты рассказала им, что Рашкин стал заниматься именно с тобой, хотя много лет не допускал в свою мастерскую никого из студентов? По крайней мере, - добавила Джилли, - насколько мне известно. От тебя я услышала о нем больше, чем от всех преподавателей по истории искусства.

- Я говорила родителям об этом, - сказала Иззи. - Но отец не согласен с моим желанием стать художником. С матерью было бы проще договориться, а вот отец считает меня совсем пропащей.

- Ты должна была всё мне рассказать, - упрекнула ее Кэти.

- Я не решалась, - ответила Иззи. - Мне придется уехать из нашей комнаты, а я буду так скучать по тебе... - Она беспомощно пожала плечами.

- Мы переедем вместе, - сказала Кэти. - Совсем уедем из кампуса. Алан говорил, что на Уотерхауз-стрит полно свободных недорогих квартирок и чердаков. Он и сам после пятнадцатого собирается подыскать себе новое жилье.

- И я снимаю квартирку в доме всего в паре кварталов от этой улицы, - подхватила Джилли. - Это хороший район, недорогой, но вполне приличный. Там повсюду живут художники и музыканты. Иззи, тебе там понравится.

- У нас будет настоящая община. А ты попробуешь взять заем на продолжение обучения.

- Я не уверена, - сомневалась Иззи.

- Ты могла бы продать некоторые из своих картин, - предложила Джилли. - У тебя, должно быть, накопилось немало работ. А я знаю подходящую галерею, где можно их выставить. Не гарантирую, что там примут все твои работы, но надо попробовать.

- А можно на пирсе продавать их туристам, - сказала Кэти.

Джилли воодушевленно кивнула:

- Софи в выходные продает там свои городские пейзажи, выполненные пером, и говорит, что иногда немало на этом зарабатывает.

Иззи со слезами на глазах поблагодарила подруг. В последнее время необходимость решить денежный вопрос и признаться Кэти в предполагаемом отъезде сильно портила ей настроение. Она страстно хотела остаться в городе, не расставаться с друзьями и иметь возможность продолжать занятия у Рашкина. И еще закончить университет, чтобы получить степень бакалавра. Но больше всего ее пугала перспектива бесславно возвратиться на ферму и тем самым подтвердить правоту отца.

- Вы мои самые верные друзья, - сказала Иззи. - Что бы я без вас делала?

Кэти крепко пожала ее руку:

- Для этого друзья и существуют, та belle Иззи. Не беспокойся. Всё устроится как нельзя лучше.

III

- У Джилли есть знакомые в галерее, и они согласились посмотреть мои работы, - заговорила Иззи и беспокойно посмотрела на Рашкина.

Но он только кивнул и бросил в ответ:

- Да, продолжай.

Глядя на его лицо, невозможно было определить, что думает художник по этому поводу, и Иззи нервничала всё сильнее. Хотя он ни разу не сделал попытки ударить ее после того случая перед Рождеством, всё остальное было по-прежнему. Рашкин был всё таким же властным и несдержанным и мог разразиться гневной тирадой по малейшему поводу. Иззи хотела поддержать его намерение лечиться, но он попросту не желал обсуждать этот вопрос. Несмотря на то что художник больше ни разу не поднял на нее руку, Иззи нередко возвращалась домой в слезах. Тогда она подолгу сидела на кровати не в силах уснуть, гадая, почему так долго позволяет ему подобные выходки, и клялась расстаться с диктатором раз и навсегда. Но, возвращаясь в студию на следующий день, заставала Рашкина в добром расположении духа, и все ее благоразумные намерения бесследно исчезали. Но смятение в душе оставалось.

Рашкин имел над ней власть, далеко выходящую за рамки отношений между учителем и учеником, и этот факт очень смущал Иззи. Она по-прежнему восхищалась его талантом, проницательностью и вкладом в современное искусство, но Рашкин словно загипнотизировал ее волю и почти полностью контролировал все ее действия. Его настроение определяло их отношения, и Иззи до головной боли приходилось гадать, как он отреагирует на то или иное слово или самый незначительный поступок.

В то утро она собрала всю храбрость и решилась поднять вопрос о продаже части своих работ через галерею, но начала разговор издалека.

- Я подумала, что стоит согласиться, - продолжала она. - Я осталась совершенно без денег, а надо еще платить за квартиру.

Иззи со страхом ожидала очередного приступа ярости, но на лице художника сохранялось совершенно спокойное выражение. Это кажущееся хладнокровие только усилило нервозность Иззи, и она никак не могла решиться сделать последний шаг и сказать, чего хочет. Она только встала рядом со своим мольбертом и теребила в руках перепачканную красками тряпку.

- И как это связано со мной? - наконец спросил Рашкин.

- Ну, все мои работы, которые хоть на что-то годятся, - то есть по моему мнению годятся - находятся здесь.

- И ты хочешь, чтобы я помог тебе выбрать несколько картин?

"Неужели это решится так просто?" - подумала Иззи.

Не в силах вымолвить ни слова от напряжения, она только молча кивнула.

- Повтори, как называется та галерея.

- "Зеленый человечек".

- Да, знаю, - сказал Рашкин, а потом, к безграничному удивлению Иззи, добавил: - Я думаю, это вполне подходящее место - не слишком знаменитое, чтобы твои работы проигрывали по сравнению с более известными именами, но достаточно популярное, чтобы серьезно отнестись к картинам новичка.

- Так вы согласны?

- Твое мастерство быстро растет, и я считаю, что ты заслуживаешь вознаграждения за свою самоотверженность.

"Какое счастье, что я застала его в хорошем настроении", - подумала Иззи.

- Кроме того, - с улыбкой добавил Рашкин, - я не могу позволить тебе ночевать на улице. Подумай, какой урон моей мастерской нанесет слух о том, что я довел до нищеты свою лучшую ученицу.

Утро превзошло самые смелые ожидания Иззи. Всё, начиная с неуклюжей попытки Рашкина пошутить и заканчивая его помощью в отборе картин, казалось ей совершенно фантастичным. Словно она перенеслась в один из параллельных миров, где всё выглядит почти так же, как и прежде, но всё-таки немного иначе. И ей было не на что пожаловаться. В параллельном мире Рашкин оказался настолько приятным в общении, что Иззи предпочла бы остаться здесь навсегда.

Но даже в таком благожелательном настроении Рашкин сохранил некоторые из своих скверных особенностей. Его выбор оказался настолько странным, что Иззи не могла даже догадываться о причинах, заставлявших его откладывать ту или иную картину. Не один раз он отодвигал в сторону работу, по мнению Иззи превосходящую многие другие. Те картины, которые в конечном итоге были отобраны для галереи, не были плохими; просто они не являлись лучшими из ее работ.

- А как насчет этой картины? - осмелилась она спросить, когда Рашкин отложил пейзаж с дубом, видневшимся из окна ее комнаты в университетском общежитии.

Иззи особенно гордилась этой работой, ей всё удалось с первого раза - начиная с черновых набросков на листах бумаги и заканчивая окончательным результатом на холсте. Но Рашкин отрицательно покачал головой:

- Нет. В этой картине есть душа. Ты никогда не должна продавать работы, в которых осталась твоя душа.

- Но разве не во все работы мы стараемся вложить душу? - удивилась Иззи.

- Ты путаешь работу, идущую от сердца, с картиной, у которой есть душа. Художник безусловно должен отдавать всего себя своей работе, иначе его труд потеряет смысл, и с этим никто не спорит. Но иногда картина обретает собственный характер, независимо от того, что мы в нее вложили. Такие произведения, в отличие от обычных, заслуживают нашего особого отношения.

Иззи окинула взглядом мастерскую Рашкина, множество его работ, висящих на стенах или небрежно сложенных по углам.

- Поэтому всё это осталось здесь? - спросила она.

- Отчасти, - улыбнулся Рашкин. - Большинство из них - явные промахи.

- Я бы с радостью согласилась лишиться глазного зуба, лишь бы научиться рисовать такие "промахи".

Рашкин промолчал.

- Почему вы больше не выставляете свои работы? - настаивала Иззи, поддавшись расслабляющему воздействию этого особенного дня.

- Я больше не голодаю, - ответил художник.

- Но ведь вы занимаетесь этим не ради того, чтобы выжить, - заметила Иззи, пораженная его словами. - Вы пишете не ради денег.

Рашкин с любопытством взглянул на девушку:

- Тогда ради чего ты занялась живописью?

- Чтобы показать, каким я вижу окружающий мир.

- Ага. Но кому ты пытаешься это показать - зрителям, то есть потенциальным покупателям, или Искусству?

- Я не вполне вас понимаю. Как мы можем общаться с искусством?

- Не просто с искусством, - ответил Рашкин. - Но с душой творчества. С музой, которая нашептывает нам на ухо, которая упрашивает и требует и никогда не оставит нас в покое, пока мы не выполним ее просьбу.

Он выжидающе посмотрел на Иззи, но та не знала, что ответить. Она понимала, что такое вдохновение, то есть то, что большинство людей под этим подразумевали, но Рашкин говорил о музе как о совершенно реальной личности, которая навещала его и не давала покоя до тех пор, пока он не исполнял ее желание.

- Ты все поймешь, - сказал Рашкин спустя некоторое время.

- Что пойму?

Но художник не был расположен продолжать разговор на эту тему.

- Очень удачно, что твои картины имеют стандартные размеры, - сказал он. - По-моему, у нас достаточно готовых рам, чтобы оформить выбранные полотна. Ты не поможешь мне принести их из кладовки?

Иззи поняла, что настаивать нет смысла. Она спустилась вслед за учителем на первый этаж, и остаток утра они провели вставляя картины в рамы и упаковывая их для перевозки.

- Как ты собираешься доставлять их в галерею? - спросил Рашкин, когда работа была полностью закончена.

- Мой приятель Алан ждет звонка. Он обещал всё перевезти на своей машине.

Когда Алан приехал, Рашкин помог им спустить картины вниз и донести до машины. Затем он за руку попрощался с Аланом, пожелал Иззи удачи, и не успела она поблагодарить его за помощь, как он скрылся за дверью мастерской. Девушка в последний раз поправила сложенные на заднем сиденье картины и заняла место рядом с водителем.

- Так вот каков этот загадочный Рашкин, - промолвил Алан, едва его "фольксваген" выбрался на дорогу.

Иззи молча кивнула.

- Он совсем не такой, каким я его представлял.

- А чего ты ожидал? - удивленно взглянула на него Иззи.

- Я думал, что он больше похож на тот рисунок, который ты показывала нам в прошлом году.

- А разве в рисунке нет сходства?

- Несколько гротескное. Я не понял, что это была карикатура.

- Но я не делала никаких карикатур...

- Ну конечно, - немного натянуто рассмеялся Алан. - Похоже, я ляпнул что-то не то, да? Не обращай внимания, Иззи. Я совсем ничего не понимаю в живописи. Скажи, вы с Кэти на самом деле собираетесь перебраться в мой квартал?

- Если сможем себе это позволить.

Иззи предоставила Алану болтать о всяких пустяках, а сама никак не могла выбросить из головы его слова о прошлогоднем портрете Рашкина. Она знала, что почти все художники слепы в отношении своих собственных работ, но даже не предполагала, что прошлой осенью настолько ошиблась, восстанавливая по памяти портрет художника. Конечно, она не видела его перед собой, когда создавала тот рисунок взамен отнятого у нее оригинала, но всё же...

Альбина Спрех - гордый владелец и единственный служащий галереи "Зеленый человечек", как она себя именовала, - оказалась гораздо старше, чем предполагала Иззи. Джилли всегда говорила о ней как о своей приятельнице, и Иззи ожидала увидеть кого-то лет двадцати с небольшим, но не очень удивилась, обнаружив свою ошибку. В круг общения Джилли входили люди различного возраста, пола, цвета кожи и социального положения.

Альбина оказалась невысокой стройной женщиной лет пятидесяти, с почти седыми, однако не потерявшими своего блеска волосами. Черты ее лица - резко очерченные скулы, высоко поднятые брови и бледно-голубые проницательные глаза, от которых невозможно было что-то утаить, - напомнили Иззи сиамскую кошку. Сходство дополнялось кошачьей грацией движений и неброской элегантностью, не скрывавшей, однако, свободолюбивого нрава, слегка смягченного светскими манерами. На работе хозяйка галереи носила шерстяной свитер и слаксы, а единственными украшениями служили небольшие золотые колечки в ушах и брошь в виде палитры. Иззи пожелала себе выглядеть хотя бы наполовину так же хорошо в этом возрасте.

- Да, Джилли нисколько не преувеличила твой талант, - сказала Альбина, изучив картины, которые Иззи и Алан внесли в помещение галереи. - Более того, должна признаться, меня поразила зрелость работ, необычная для художника твоего возраста.

- Большое спасибо, - пробормотала Иззи, покраснев от смущения.

- Сейчас не так много художников придерживаются этого стиля, - продолжала Альбина. - Тем более молодых художников. Ярко выраженный реализм, и к тому же очень живописный. Эти работы - надеюсь, ты не обидишься - очень напоминают мне творения Винсента Рашкина. И палитра, и использование света, и владение текстурой.

- Я беру уроки у Рашкина, - сказала Иззи. Альбина изумленно выгнула брови:

- Ах вот как! Тогда всё понятно. За последнее десятилетие я почти ничего о нем не слышала и решила, что художник куда-то уехал, а может, перестал писать.

- Он и сейчас работает каждый день. Только не выставляет свои картины.

- И как? - Взгляд Альбины на мгновение стал рассеянным. - Его картины обладают всё такой же притягательностью?

- Да, безусловно. И стали еще лучше, если это возможно.

- Тебе повезло работать рядом с таким мастером. Когда бы я ни взглянула на его "Взмах крыльев", меня всегда пробирает дрожь. Эта репродукция висит у меня в столовой. - Альбина улыбнулась и снова взглянула в лицо Иззи. - Думаю, именно благодаря его работам я выбрала этот род деятельности.

Иззи понимающе улыбнулась в ответ. Открытка с той же репродукцией висела у изголовья ее кровати на острове, и девочкой она не раз мысленно уносилась в небо вместе со стаями голубей Рашкина, кружившими над Воинским мемориалом в парке Фитц-генри.

- Я вас прекрасно понимаю, - сказала Иззи.

- Ну что ж. - Альбина тряхнула головой, словно пытаясь отогнать посторонние мысли. - Это заставляет смотреть на твои работы в совершенно ином свете.

- Как это? - встревожилась Иззи.

- Откровенно говоря, поначалу, рассматривая работы, я подумала, что они слишком уж напоминают работы Рашкина, чтобы выставлять их как самостоятельные произведения. Ты же понимаешь, насколько быстро разносятся слухи и как люди любят злословить. В самом начале карьеры недопустимо ни малейшего намека на подражательство. Такой ярлык может приклеиться на всю жизнь. Но здесь мы имеем совсем другое: продолжение традиций именитого учителя в работах его ученика. А судя по тому, как ты пользуешься перспективой, я уже вижу, что у тебя имеется свой собственный стиль.

- Я надеюсь, - вставила Иззи.

- Безусловно. А поскольку таких работ никогда не бывает слишком много, я уже предвижу твои персональные выставки в недалеком будущем. - Альбина направилась к своему письменному столу и на ходу продолжала говорить: - А теперь надо заполнить кое-какие бланки. Комиссионные галереи составляют сорок процентов, а чеки подписываются один раз в месяц. Но это правило иногда нарушается. Если какая-то из твоих работ будет продана и ты будешь нуждаться в средствах, мы наверняка что-нибудь придумаем. И еще одна просьба. Не звони мне каждый день, чтобы узнать, как продаются твои картины.

- Здорово! - закричал Алан, как только они оказались на тротуаре перед зданием галереи. - Ты справилась!

Иззи ответила на его дружеское объятие, но в душе вовсе не испытывала таких же бурных эмоций.

- В чем дело, Иззи? Я думал, ты будешь прыгать от радости.

- Я рада.

- Но?..

Иззи неуверенно улыбнулась:

- Просто мне кажется, что мои работы приняли исключительно из-за Рашкина. Словно картины ценятся только потому, что выполнены в его мастерской и под его руководством.

Алан тряхнул головой:

- Ну и ну. Погоди-ка минутку...

- Нет. Ты слышал, что она сказала. Она считала эти картины слишком похожими на работы Рашкина, чтобы выставлять их в галерее, пока я не сказала, что беру у него уроки.

- И что из этого? - спросил Алан. - Иззи, не обращай внимания. Какое имеет значение, что именно тебе помогло? Ты представляешь, насколько трудно добиться, чтобы работы новичка выставили в приличной галерее?

- Я понимаю. Но всё же...

- И кроме того, еще одно. В конечном счете, люди будут покупать твои картины благодаря твоему таланту и тому, что ты в них вложила, а не благодаря их сходству с картинами Рашкина.

- Ты действительно так думаешь?

- Я знаю это. Кэти не единственный твой поклонник.

- Нет, - согласилась Иззи. - Но она самая преданная из всех.

Они одновременно улыбнулись, вспомнив, как горячо превозносит Кэти работы своих друзей, особенно творения Иззи.

- С этим я не могу спорить, - сказал Алан. Он открыл дверцу для Иззи, потом обошел машину вокруг и занял место водителя.

- Посмотрим, что будет, когда я ей расскажу, - порадовалась Иззи, предвкушая реакцию подруги на это известие.

Она скользнула на сиденье и захлопнула дверцу:

- Кэти обрадуется до смерти.

- Ну вот, теперь лучше. Я уже стал опасаться, что ты лишилась своего оптимизма.

- А ты слышал, что сказала Альбина напоследок? - весело спросила Иззи. - О моих перспективах?

- Я подумал, она всем так говорит. - Иззи ударила его по руке.

- Эй, - отозвался Алан. - Поосторожнее, я же за рулем!

Иззи показала ему язык, а потом беззаботно откинулась на спинку сиденья. Состояние ее финансов пока не изменилось, но теперь она была уверена, что сможет вместе с Кэти снять квартиру на Уотерхауз-стрит, а это было самым важным. Всё, что ей сейчас требовалось, - это продать хоть одну из выставленных картин, и тогда денег хватит на оплату квартиры за месяц, и еще кое-что останется. Всё устраивается как нельзя лучше.

Но волнения по поводу согласия Альбины выставить работы в галерее "Зеленый человечек" снова охватили Иззи, когда она вернулась домой и посмотрела на эскиз прошлогоднего портрета Рашкина. Алан был прав. В ее руках была плохая карикатура, а не портрет художника. Как же она могла настолько ошибаться?

Конечно, Рашкин был далеко не красавцем, но на рисунке он выглядел просто отвратительно: горгулья в лохмотьях нищего. Художник не отличался высоким ростом, но он вовсе не был карликом. Он, без сомнения, сутулился, но горба на его спине определенно не было. И старомодная поношенная одежда не давала повода изображать его оборванцем. Она нарисовала портрет какого-то тролля, а не человека.

Иззи постаралась восстановить в памяти тот день, когда впервые увидела художника, занятого кормлением голубей на ступенях собора, и перед ее мысленным взором возник тот Рашкин, которого она хорошо знала. Но в то же время что-то неуловимое ускользало из ее памяти при взгляде на карандашный набросок. Иззи не замечала за собой склонности к преувеличениям, которыми грешил ее рисунок, но ежедневное общение с человеком не могло устранить горб со спины или исправить уродливую внешность и сходство с троллем. Оставалось только одно объяснение: Рашкин действительно так выглядел в момент их первой встречи, но с тех пор сильно изменился.

"Даже не так, - решила Иззи, сравнивая рисунок с тем Рашкиным, которого она видела утром. - Он не просто изменился, а полностью трансформировался".

Она еще долго смотрела на листок с карандашным наброском, а потом откинула его в сторону. Рашкин не менялся. Тот день, когда она сделала набросок, был для нее не самым удачным из-за трудных занятий. И рисунок она делала по памяти, а не с натуры. Бог свидетель, Рашкин - странная личность. Нетрудно было поддаться плохому настроению и вместо портрета сделать карикатуру, тем более что видела она художника только один раз и при странных обстоятельствах.

После таких размышлений Иззи наконец улыбнулась. Вся история их знакомства и последующих отношений сплошь состояла из странностей. Но, прежде чем Иззи успела как следует развить эту мысль, вернулась Кэти. Подруга стала расспрашивать о результатах поездки в галерею, и Иззи пришлось оставить дальнейшие раздумья над загадочным рисунком.

А ночью ей приснился сон, который за последнее время повторялся уже не один раз. Иззи снилось, что она поднимается в студию Рашкина и видит, что все ее работы безнадежно испорчены. Некоторые полотна разорваны на куски, другие - обгорели, и ни одно из них уже нельзя восстановить, даже незаконченную картину на мольберте. Проснувшись, она понимала, что всё это произошло только во сне, что подобные видения вызваны ее подсознательными опасениями за свои творения, что такому страху подвержены почти все люди, создающие что-то своими руками. Некоторым снится, что над их произведениями смеются и издевательски тычут в них пальцами; а она видит свои работы уничтоженными, что является высшей степенью неприятия.

Но впечатление от этого повторяющегося сна почему-то оказывалось глубже, чем от других. Видение было слишком правдоподобным. И хотя Иззи знала, что это всего лишь сон, ей хотелось, чтобы ее подсознание нашло другой способ борьбы с комплексом неполноценности; слишком уж реальным казалось это повторяющееся видение. Каждый раз в таких случаях Иззи просыпалась в подавленном настроении, отказывалась от завтрака и бежала в студию, чтобы окончательно убедиться в сохранности картин.

Рашкин никогда не спрашивал о причинах столь раннего появления и осмотра полотен, а Иззи в свою очередь не рассказывала о снах. Он не страдал от недостатка уверенности в себе и просто не понял бы ее опасений. Да и никто другой тоже. Люди списали бы эти сновидения на некоторую неуверенность в своих силах, но никто не смог бы понять, почему Иззи каждый раз так расстраивалась, даже сознавая, что видела всего лишь сон.

Она и сама не могла объяснить, почему владевшее ею во сне чувство отчаяния продолжало мучить и наяву, окутывая черным облаком страха вплоть до того момента, когда она брала в руки свои работы и убеждалась, что с ними ничего не случилось.