Чтение 8–й страницы книги ~Песнь для Арбонны~

"Ты убиваешь певцов, забыл?" Так сказал эн Бертран герцогу де Миравалю. Лиссет не знала, правда ли это; если правда, тогда это произошло еще до нее, и об этом никто не рассказывал. Но Уртэ и не отрицал. "Только тех, кто поет то, что не следует петь", - ответил он невозмутимо.

Смех, прозвучавший диссонансом с ее мыслями, привлек ее внимание к реке, и она невольно тоже улыбнулась. Журдайн, который гордился своей силой и ловкостью даже больше, чем Реми, пробрался сквозь толпу к кромке воды и, предусмотрительно сняв дорогие сапоги, явно собирался первым из их компании опробовать лодки.

Лиссет бросила быстрый взгляд на небо, как это сделал Журдайн, и увидела, что обе луны вышли из-за облаков и останутся на виду еще несколько минут. Она знала, что это важно. И так очень трудно схватить кольца сидя на вертящейся, подпрыгивающей, почти игрушечной лодочке, даже если не возникает дополнительная проблема - невозможность их разглядеть.

- Ты уверен, что не предпочитаешь, чтобы тебя макнули в лохань? - крикнул Алайн Руссетский, стоя в безопасности на берегу. - Это более легкий способ промокнуть!

Раздался хохот. Журдайн ответил нечто невежливое, но он сосредоточился на том, как спуститься в крохотное, пляшущее на волнах суденышко, которое удерживали у причала два человека, и усесться в нем. Он взял короткое весло с плоской лопастью, которое протянул ему один из них, еще раз взглянул на две луны - одна прибывала, другая только что прошла фазу полнолуния - и коротко кивнул.

Лодку отпустили. Под поощрительные крики Журдайн, как пробка из бутылки, вылетел в стремительное течение реки.

- Ставлю десять медяков, что он не снимет трех венков, - громко крикнул Алайн.

- Принимаю! - ответила Элисса, которая в этом сезоне спала с Журдайном.

- Ставлю еще десять, - быстро прибавила Лиссет скорее для того, чтобы поставить против Элиссы, чем по какой-либо другой причине. - У тебя хватит денег?

- Более чем, - ответила Элисса, тряхнув золотистыми волосами. - Я этой весной работала с настоящими трубадурами.

Это был такой откровенно завистливый, глупый выпад, что Лиссет расхохоталась. Огорченное выражение лица Алайна показывало, что он не вполне разделяет ее точку зрения. Лиссет сжала его локоть и не отпускала его, пока они смотрели, как Журдайн сражается с рекой.

Трезвый или нет, он достаточно точно скользнул в лодке поперек течения к первому плоту, без видимых усилий протянул руку вверх и грациозно снял гирлянду из оливковых листьев с шеста, торчащего над водой. Жрица на первом плоту быстро подняла факел, подавая сигнал об успехе. Крики одобрения раздались на обоих берегах реки. Множество людей толпилось вдоль берегов до самой последней веревки, протянутой через поток, и не меньше высовывалось из окон высоких домов.

Энергичными гребками, сильно перегнувшись всем телом через борт, Журдайн развернул лодку обратно, пытаясь пересечь реку раньше, чем течение пронесет его мимо второго плота. Он успел, у него еще оставалось мгновение, чтобы привести себя в равновесие, потянуться вверх - вторая гирлянда висела, разумеется, выше первой - и снять гирлянду. Он чуть не поскользнулся, рухнул назад в лодку и едва не упал в воду. Но взметнулся еще один факел, и снова все громко закричали.

Однако едва не состоявшееся падение Журдайна заставило его потерять время, и когда он восстановил равновесие и снова схватил весло, Лиссет, даже на таком расстоянии, увидела, что он принял решение пропустить третий плот у дальнего берега и направиться вниз по течению прямо к четвертому. Засчитывалось количество гирлянд, а не последовательность.

Но решение оказалось неверным. Уносящаяся по течению крохотная лодка Журдайна, которая выглядела не более чем кусочком коры в бурной Арбонне, приближаясь к четвертому плоту, резко ускорила движение.

- Хочешь заплатить нам сейчас? - спросил Алайн у Элиссы.

Несмотря на пари, Лиссет напряженно сморщила лицо, когда Журдайн в стремительно несущейся вниз по течению лодке храбро встал на ноги, навстречу летящему к нему плоту. Потянулся вверх, в сторону ускользающей гирлянды.

Он даже не приблизился к ней. Они услышали его вопль - даже на таком расстоянии вверх по течению, у стартового причала, - его ноги взлетели вверх, лодку вынесло на стремнину, и Журдайн, казалось, преодолев притяжение земли, на какое-то мгновение завис горизонтально над рекой, залитый лунным светом, а потом с плеском рухнул в Арбонну, взметнув фонтан воды, который до нитки вымочил жреца на плоту и тех, кто собрался там посмотреть состязания.

Он чуть не погасил факел, но оказался очень далеко от гирлянды. Двое мужчин быстро прыгнули с плота, чтобы помочь ему в воде - случалось, люди тонули во время игры, - и Лиссет с облегчением вздохнула, увидев, как они тащат Журдайна к одной из стоящих на якоре у берега лодок. Издалека они увидели, как он почти самодовольно поднял руку, показывая, что с ним все в порядке.

- Что до сих пор было лучшим результатом? - спросил Бертран де Талаир таким тоном, что Лиссет быстро вернулась к реальности и вспомнила, зачем они здесь.

- Один человек снял все четыре гирлянды, господин, - ответил ближайший к ним лодочник, присевший на краю причала. - Но он упал в самом начале веревочной переправы, так что пока никто не прошел дистанцию до конца.

- Хорошо, - сказал герцог Талаирский и зашагал к концу причала. - С вашего позволения, сеньор, - обернулся он к Уртэ, - я предоставлю вам цель для стрельбы.

Уртэ де Мираваль ответил небрежным жестом, означавшим согласие. Не потрудившись снять сапоги, Бертран спокойно ждал, пока лодочники подгонят на старт следующее суденышко. Валери и бородатый коран из Гораута спустились вниз вместе с ним, как увидела Лиссет. Вдоль речных берегов пронесся нарастающий шум, это зрители передавали друг другу, что сейчас произойдет.

Лиссет посмотрела вверх, и в тот же момент многие другие на причале сделали то же самое. Скопление облаков, быстро бегущих на восток под напором ветра, закрыло лик белой Видонны и скоро грозило также затмить голубой свет Рианнон.

- Позволь мне пойти первым, - сказал Валери Талаирский, обходя герцога в темноте. - Подожди, пока выйдут луны. Никто не бросал мне вызов, так что мой промах не будет иметь значения. - Он быстро отстегнул свой меч и отдал его одному из лодочников. Потом оглянулся через плечо, и Лиссет, которая стояла близко, услышала, как он сказал:

- Следуй за мной, Блэз. Если проскочишь третий плот, сделай все возможное, чтобы сбросить скорость перед тем, как достигнешь четвертого, если только ты не питаешь пристрастия к вкусу речной воды.

Стоящий рядом с Уртэ аримондец при этих словах расхохотался. "Не слишком приятный смех", - подумала Лиссет, бросив на него быстрый взгляд. Это человек внушал ей страх. Она снова отвернулась к реке, надеясь, что аримондец не заметил, как она уставилась на него.

Валери уже сидел в лодке с плоским веслом в руках и улыбался Бертрану.

- Если я промокну, ты будешь виноват.

- Конечно, - ответил его кузен. - Как всегда.

Потом лодка унеслась, подхваченная бурным, сильным течением реки. Несколько секунд спустя, напрягая зрение в полумраке, Лиссет кое-что поняла насчет мастерства: трубадур Журдайн был атлетом, способным, в расцвете молодости, но Валери Талаирский был профессиональным кораном, тренированным и закаленным и очень опытным.

Он без усилий схватил первый венок и повернул лодку в другую сторону раньше, чем жрица подняла факел, и на берегу раздался ответный крик. Второй венок, который ускорил падение Журдайна в воду, был снят почти так же легко, и Валери, в отличие от трубадура, сохранил равновесие и управление лодкой и начал напряженно грести к противоположному берегу реки, а за его спиной взлетел второй победный факел, и с обоих берегов неслись бурные крики одобрения.

- Они думают, что это герцог, - внезапно сказал невысокий Алайн, и Лиссет поняла, что это правда. Слух о том, что эн Бертран собирается пуститься по реке, разнесся по берегам раньше, чем набежали облака и Валери занял его место. Эти вопли и крики люди Тавернеля приберегали для своих любимцев, а трубадур-герцог Талаирский входил в их число почти всю свою жизнь.

Тем временем Валери, приближающийся к третьему плоту, плавно встал в своей подпрыгивающей лодочке - в его исполнении этот опасный трюк выглядел легким, - вытянулся вверх и в сторону и сорвал третий венок с шеста. Потом снова упал в лодку и начал яростно грести поперек реки, сосредоточившись на своей задаче. Люди, следящие с берегов и из окон над рекой, с переполненных кораблей, стоящих на якоре у берега, топали ногами и ревели, выражая бурное одобрение.

Лодке нужно было пересечь реку под слишком острым углом, чтобы попасть к четвертому и последнему плоту, и Валери работал веслом изо всех сил, чтобы его не пронесло течением мимо венка. Журдайн только что прыгнул здесь за венком и упал в воду. Валери Талаирский подгреб к тому краю плота, который был выше по течению, позволил течению развернуть свою маленькую лодочку, потом плавно встал, без видимой поспешности и суеты, поднял вверх весло и провел им вдоль шеста, висящего высоко над плотом и дальше, над рекой. Он зацепил им оливковый венок и снял его, пока его лодка стремительно проносилась под ним.

Так увидела эту сцену Лиссет, но все это происходило далеко от нее, когда быстрые облака закрывали луны, и вокруг толкались и кричали люди, когда сигнальный факел жреца Риан торжествующе взлетел к небу далеко вниз по течению Арбонны. Почему-то она бросила взгляд на корана из Гораута: неосознанная улыбка и почти мальчишеское выражение удовольствия появилось на его лице, и оно внезапно стало совсем другим, менее суровым и значительным.

- Мой кузен тоже стоит шестерых человек - нет, дюжины! - радостно воскликнул Бертран де Талаир, ни на кого в особенности не глядя. Одетые в зеленое кораны Мираваля зашевелились. Лиссет, которая в тот момент чувствовала все очень остро, сомневалась, что эн Бертран сказал это бездумно: почти во всем, что произносили они с герцогом Миравальским в присутствии друг друга, таились словесные кинжалы. Ариана, волосы которой снова были убраны и прикрыты капюшоном, что-то сказала Уртэ, что - Лиссет не расслышала. Ариана шагнула вперед и встала рядом с Бертраном, чтобы лучше видеть, как Валери приближается к концу дистанции.

Натянутые поперек реки веревки являлась последним препятствием. Громадный круглый щит с отверстием висел точно посередине реки, и через отверстие проходила веревка. С какой бы стороны от щита лодка ни проплыла, задачей соревнующегося было подпрыгнуть, ухватиться за веревку, а затем, перехватывая ее руками, пробраться под щитом, или над ним, или вокруг него, - что само по себе было крайне трудным делом, а затем добраться до противоположного берега.

Любой человек, который достигал этого места, должен быть необычайно проворным и сильным. Обычно протянутые через реку веревки их не смущали. Но эта была особенной. Эта была практически непреодолимой. Начать с того, что она была тщательно покрыта предательскими слоями воска. Прямо перед тем, как ее натянули поперек реки, ее щедро смазали чистейшим оливковым маслом из прославленных рощ и масляных прессов в холмах над Везетом. Потом ее натянули над Арбонной таким образом, чтобы она провисла достаточно низко посередине, и несчастному искателю приключений, который сумел добраться до нее, пришлось подтягиваться, скользя ладонями по резко уходящей вверх веревке к удручающе далекой платформе на берегу, где его ждали триумф и слава.

Лиссет, которая уже три года наблюдала за этими соревнованиями на реке во время карнавала летнего солнцестояния, ни разу не видела, чтобы хоть один человек приблизился к щиту; она никогда не видела, чтобы кто-нибудь преодолел этот щит. Но она видела многих неоспоримо грациозных мужчин, которые становились комично беспомощными, пытаясь пролезть через отверстие в щите, или мрачно повисали, словно пришпиленные яркими лучами наблюдающих лун, не в силах двинуться с места, беспомощно болтая ногами над стремительно бегущей водой.

Она знала, что во всем этом есть особый смысл; во время карнавала во всем содержится особый смысл, даже в кажущихся тривиальными или безнравственными поступках. Все превращения и изменения этой священной ночи, выходящей за рамки ритмов и событий года, находят чистейшее воплощение в этих залитых светом факелов и лун образах талантливых мужчин, вдруг сделавшихся неловкими и беспомощными. Они были вынуждены либо смеяться над собственной неловкостью, повиснув на скользкой веревке, либо, если они были слишком чопорными, чтобы принять участие в общем веселье, терпеть насмешки вопящей толпы.

Однако никто не смеялся над Валери Талаирским в эту ночь, и в нем не было ничего, даже отдаленно напоминающего веселье, когда он направил свою крохотную лодочку прямо на щит. Приблизившись к веревке, он снова встал и без колебаний, точным, экономным движением подтянулся на ней и подбросил свое тело в воздух слева от щита. Плотно прижав колени к груди, словно акробат, выступающий на пиру, он позволил инерции перенести себя по дуге. В верхней ее точке он отпустил скользкую веревку и грациозно взлетел в воздух, а потом снова опустился вниз, будто это было самым легким и естественным в мире в эту ночь или в любую другую ночь, по другую сторону от щита.

Несмотря на затаенное предвкушение комичной неудачи, жители Тавернеля и все, кто приехал в город на карнавал, умели распознать превосходство мастера, когда видели его. Раздался взрыв восторженного одобрения при виде такого изящного прыжка. Крики и аплодисменты оглушили всех. Лиссет, стоя на причале у старта, услышала резкий, восторженный, изумленный хохот рядом с собой, обернулась и успела увидеть бородатое лицо гораутского корана, сияющее от удовольствия. Но на этот раз он поймал ее быстрый взгляд; их глаза на секунду встретились, потом он поспешно отвел взгляд, словно смутился, что его увидели таким. Лиссет хотела что-нибудь сказать, но передумала. Она снова повернулась, чтобы посмотреть, как Валери справляется с веревкой.

И поэтому увидела благодаря какому-то трюку, углу зрения, вспышке факела далеко внизу на темной реке, как стрела - с белым оперением, запомнила она, белым, как невинность, как зима в середине лета, как смерть - упала с вершины своей длинной, высокой дуги и поразила корана в плечо, сбросив его, обмякшего и беспомощного, с веревки в реку, а смех в ночи перешел в испуганные вопли.

Блэз тоже это увидел краем глаза. Он даже отметил, чисто рефлекторно, с инстинктом профессионала, два высоких купеческих дома из темного дерева на берегу, откуда могла прилететь стрела, спускаясь под таким углом. И он тоже увидел при свете факелов и при ускользающем свете белой луны, теперь выплывающей из-за облаков, белые перья, замеченные Лиссет. Но здесь была разница. Разница была в том, что он знал, что означают эти белые перья, и мелькнувшая еще раньше, в таверне, мысль полностью сформировалась в его голове и привела его в ужас.

К этому моменту он уже бежал. Ошибка, потому что карнавальная толпа вдоль края воды была плотной, а веревка, с которой упал Валери, находилась гораздо ниже по течению. Расталкивая людей и осыпая их проклятиями, работая кулаками и локтями, Блэз пробился сквозь орущую, бурлящую массу народа. На полпути он взглянул на реку и увидел, как Бертран де Талаир яростно гребет в одной из маленьких лодок. Конечно, ему самому следовало это сделать. Теперь Блэз проклинал самого себя и удвоил усилия. Один мужчина, пьяный, в маске, выругался и толкнул Блэза в ответ, когда тот задел его локтем. Даже не взглянув на него, вне себя от страха за Валери, Блэз ударил его в висок так, что тот отлетел в сторону. Он даже не мог сожалеть о случившемся, хотя у него мелькнула мысль - снова рефлекс - о возможности получить удар кинжалом в спину. Такое случалось в испуганной толпе.

К тому моменту когда он добежал до причала у веревки, лодочники вынесли Валери де Талаира из реки. Он лежал на пристани. Бертран уже был там, стоял на коленях рядом с кузеном вместе со жрицей и каким-то человеком, похожим на лекаря. Стрела застряла у Валери в плече; собственно говоря, рана не была смертельной.

Только вот оперение и верхняя часть древка были белыми, а нижняя часть, как видел теперь Блэз, угольно-черной. Он видел черно-белые трико наверху, на площадке второго этажа "Льенсенны", когда певица закончила свою песню и они все собирались уходить. Его обдало жаркой волной тошноты.

Глаза Валери были открыты. Бертран держал голову кузена на коленях и непрерывно шептал ободряющие слова. Лекарь, худой человек с крючковатым носом, седеющие волосы которого были схвачены сзади лентой, коротко совещался о чем-то со жрицей, решительно глядя на черно-белую стрелу. Он сгибал и разгибал пальцы.

- Не надо ее вынимать, - тихо произнес Блэз, стоя над ними.

Доктор быстро и гневно взглянул вверх.

- Я знаю, что делаю, - резко ответил он. - Это поверхностная рана. Чем скорее мы вытащим стрелу, тем быстрее сможем обработать и перевязать ее.

На Блэза внезапно навалилась усталость. Валери слегка повернул голову и смотрел на него снизу. Его лицо оставалось спокойным, слегка насмешливым. Заставив себя посмотреть прямо в глаза корана, Блэз произнес по-прежнему тихо:

- Если ты вытащишь стрелу, ты еще больше повредишь плоть, и яд быстрее распространится. И ты сам можешь погибнуть. Понюхай стрелу, если хочешь. На наконечнике найдешь сиварен и, весьма вероятно, на нижней части древка тоже. - Он посмотрел на лекаря. На лице этого человека отразился животный страх. Он непроизвольно отпрянул. В то же мгновение с тихим, яростным стоном Бертран взглянул на Блэза. Его лицо побелело, в глазах застыл ужас. Ощущая медленно нарастающую в нем тяжелую ярость, словно тучи, собирающиеся вокруг сердца, Блэз снова повернулся к Валери. Выражение лица раненого корана совсем не изменилось; вероятно, он обо всем догадался, подумал Блэз. Сиварен действует быстро.

- Она была предназначена для меня, - сказал Бертран. Его голос звучал, как сухой скрип в горле.

- Конечно, - согласился Блэз. Он знал, он ощущал холодную уверенность, как привкус пепла на языке.

- Мы к этому не причастны, я готов поклясться в этом перед богиней в ее храме, - громко произнес низкий голос Уртэ де Мираваля. Блэз не слышал, как он подошел.

Бертран даже не поднял головы.

- Оставь нас, - сказал он. - С тобой разберутся после. Ты все оскверняешь, куда бы ни шел.

- Я не пользуюсь ядом, - сказал де Мираваль.

- Аримондцы пользуются, - ответил Бертран.

- Он все время стоял на стартовом причале вместе с нами.

Блэз, зная наверняка и чувствуя тошноту, открыл было рот, но жрица его опередила.

- Прекратите пререкаться, - сказала она. - Мы должны отнести его в храм. Кто-нибудь может придумать, как его нести?

"Конечно, - подумал Блэз. - Это же Арбонна. Валери Талаирский, хотя он и коран, не встретит свою кончину в святом убежище дома бога. Он отойдет к Коранносу под темные обряды Риан". С отвращением, сродни новому горю, Блэз отвернулся от жрицы; сейчас она накрыла голову широким капюшоном. Он увидел, что глаза Валери снова смотрят на него, и Блэзу показалось, что на этот раз он понял их выражение. Не обращая внимания на остальных, даже на Бертрана, он опустился на колени на мокрый причал рядом с умирающим.

- Пускай бог даст тебе вечный приют, - хриплым голосом произнес он, удивленный тем, как трудно ему говорить. - Кажется, я знаю, кто это сделал. Я отомщу ему за тебя.

Валери Талаирский выглядел бледным, как пергамент, при свете лун и факелов. Он один раз кивнул головой и закрыл глаза.

Блэз встал. Ни на кого не глядя и ничего не говоря, он зашагал прочь от причала. Кто-то отступил перед ним в сторону; только потом он понял, что это был Кузман, аримондец. Другие также расступались перед ним, но он едва ли замечал их. Его горло было забито пеплом, перед глазами все странно расплывалось. Сиварен на стреле. Белые перья, черно-белое древко. Блэз поискал в себе необходимую ему ярость и нашел, но не смог раздуть ее. Слишком большим было горе, холодное и липкое, свернувшееся щупальцами, как туман среди зимы. Половина горя относилась к Валери, оставшегося у него за спиной, а половина - к тому, к чему он сейчас шел, высокий и мрачный, словно скульптура с барельефа Древних, среди трепещущих факелов, дыма, шума и масок, а вдалеке - по-прежнему - звучал смех карнавала.

"Я отомщу ему за тебя". Последние слова умирающему брату-корану, члену давнего и почитаемого братства бога, почти другу здесь, среди чужой Арбонны, где почитают богиню. И очень возможно, что они были ложью, эти последние слова, самым худшим видом лжи.

Глава 6

Если бы Лиссет спросили в ту внезапно ставшую ужасной ночь или даже после, когда появилось время и тихое место, чтобы все обдумать, она не смогла бы объяснить, почему выскользнула из приметного синего плаща Бертрана де Талаира, не обратила внимания на настойчивый окрик Алайна и последовала за человеком по имени Блэз от залитой светом факелов пристани в темный лабиринт, в путаницу переулков, уходящих прочь от реки.

Возможно, дело было в том, как он покинул пристань, как в безудержной свирепости пролетел мимо аримондца, словно его не существовало на свете. Или, возможно, в потрясенном выражении его лица, когда он слепо прошел мимо всех них и нырнул в толпу. Она услышала слово "яд", выползшее, словно змея, оттуда, где лежал Валери. Его собирались отнести в самый большой храм Риан. Мужчины поспешно готовили парусное полотно, натягивали его между шестами. Его понесут на этих носилках. Толпа молча расступится, пока они пройдут, неся смерть, а потом снова станет шумно, еще более, чем прежде. Впечатляющее убийство внезапно вольется в опьяняющий карнавальный напиток и сделает эту ночь еще более памятной.

Лиссет знала, что трубадуры и жонглеры придут в храм, будут ждать и наблюдать, будут нести вахту снаружи, за стенами, многие ради Бертрана, а некоторые ради Валери. Лиссет раньше доводилось участвовать в таких бдениях. Ей не хотелось участвовать в этом сегодня.

Она пошла за кораном из Гораута.

Ей пришлось пробираться против течения в толпе. Люди спешили к реке, их привлекали слухи о каком-то происшествии или катастрофе, вымыслы праздника. Протискиваясь среди тел, Лиссет улавливала запахи вина и запеченного мяса, жареных орехов, сладких духов, человеческого пота. На секунду ее охватила паника, когда она застряла среди компании пьяных моряков из Гётцланда, но она увернулась от объятий ближайшего из них и рванулась вперед, ища взглядом того, за кем шла.

Его рост облегчал ей задачу. Даже на бурлящих улицах она видела его впереди, пробирающегося сквозь толпу, его волосы сверкали яркой рыжиной, когда он проходил под факелами на стенах старых, обветшавших складов. Это был не самый привилегированный район Тавернеля. Блэз Гораутский стремительно шел вперед, казалось, он наугад сворачивает в какие-то улицы, и двигался он все быстрее по мере того, как толпы редели вдали от воды. Лиссет обнаружила, что почти бежит, чтобы не упустить его из виду.

В одном тускло освещенном извилистом переулке она увидела, как какая-то женщина, в великолепном платье из зеленого шелка, в мехах и драгоценностях, с искусно сделанной маской лисы на лице, потянулась к Блэзу. Он даже не замедлил шага, ничем не показал, что заметил ее присутствие. Лиссет, торопливо шагая вслед за ним, внезапно вспомнила о своих влажных, обвисших волосах и загубленной блузке. Мелочи, сурово сказала она себе; стрела с белым оперением была выпущена сегодня ночью с ядом на наконечнике, и она предназначалась - не требовалось большой проницательности, чтобы это понять, - герцогу Талаирскому, а не его кузену, который незаметно для всех занял его место в маленькой лодке на реке.

Блэз Гораутский внезапно остановился на перекрестке улиц и в первый раз огляделся вокруг себя. Лиссет быстро нырнула в дверную нишу. И чуть не упала, налетев на тесно обнявшихся мужчину и женщину, которые прислонились к стене в темноте у самой двери. Нижняя часть туники женщины была поднята до талии.

- Ох, хорошо, - чувственным, протяжным голосом произнесла женщина, бросив на Лиссет томный взгляд, с легкой насмешкой в голосе. Ее маска соскользнула назад с лица и волос, и болталась на спине. Мужчина тихо рассмеялся, прижимаясь ртом к ее шее. Они оба одновременно протянули руки, сильные пальцы и тонкие пальцы, и притянули Лиссет в свои объятия.

- Хорошо, - снова прошептала женщина, прикрывая глаза. Ее окружал аромат полевых цветов.

- Гм, не совсем, - смущенно ответила Лиссет, помимо своей воли она почувствовала возбуждение. И вывернулась из рук обоих.

- "Тогда прощай, любовь, ах, прощай навсегда, любовь", - пропела женщина старый припев неожиданно жалобным голосом, но впечатление было смазано хихиканьем в конце, когда мужчина что-то прошептал ей на ухо.

Оказавшись снова на улице, в колеблющейся, неверной тени между двумя факелами на стенах, Лиссет быстро надела маску той женщины. Это была маска кошки; большинство женщин сегодня ночью выбрали маски кошек. Она увидела, как Блэз впереди взмахом руки остановил троих подмастерьев. Он что-то спросил у них. Со смехом они ответили и показали направление; один из них протянул ему флягу. Лиссет увидела, как Блэз поколебался, а потом взял ее. Струя темного вина полилась ему в горло. Лиссет это зрелище почему-то смутило.

Он свернул направо, туда, куда они указали. Она пошла за ним, прошла мимо подмастерьев быстрыми, осторожными шагами, готовая пуститься в бегство; здесь было слишком темно и мало людей. Дошла до поворота и посмотрела вдоль улицы, уходящей вправо. Там было еще тише, выше и дальше от реки и от базарной площади. Дома становились все более внушительными, явно более богатыми, дорога была лучше освещена, чем раньше, фонарями, горящими в затейливых канделябрах на наружных стенах - один из самых верных признаков богатства. Две девушки, наверное, служанки, весело окликнули ее, перегнувшись через резную каменную балюстраду. Лиссет шла дальше. Блэз, быстро и размашисто шагая, уже свернул за угол впереди. Она пустилась бежать.

К тому времени когда она подбежала к следующему перекрестку и повернула еще раз направо, как сделал Блэз, Лиссет уже поняла, где они находятся, еще до того, как увидела на площади в конце улицы башню, мрачно возвышающуюся над самым большим зданием из красного камня.

Это был купеческий квартал, где банкирские и торговые дома нескольких стран имели свои представительства. Эта башня на верху дороги была копией великой башни Мигнано, самого крупного города-государства Портеццы, и ее построили специально с целью внушить страх, а массивные, величественные дворцы по обеим сторонам улицы, ведущей к площади, служили жильем умным, осторожным купцам - представителям этих богатых городов в Арбонне.

Теперь карнавал шумел где-то в отдалении. Лиссет скользнула под арку и осторожно смотрела оттуда, как Блэз Гораутский прошел мимо одной массивной двери, потом другой. Наконец она увидела, как он остановился и посмотрел вверх на герб над двустворчатой железной дверью. В этом доме горели огни на верхних этажах, где должны были находиться спальни. Больше на улице никого не было.

Блэз стоял неподвижно, и ей показалось, очень долго, словно обдумывал какой-то трудный вопрос, потом осторожно огляделся и проскользнул в узкий переулок, идущий между этим домом и домом к северу от него. Лиссет выждала несколько секунд, потом вышла из своей арки и последовала за ним. У входа в переулок ей пришлось на мгновение задержать дыхание: она чуть не задохнулась от зловония мусора. Пригнувшись, чтобы стать незаметнее, напрягая зрение в темноте, она увидела, как коран из Гораута легко подтянулся и забрался на шершавую каменную стену, тянущуюся позади дома, и замер. За стеной мерцал мягкий свет. Силуэт Блэза на секунду возник на его фоне, а потом коран спрыгнул по другую сторону.

Пора было возвращаться к реке. Теперь Лиссет знала, куда он пошел. Она могла утром выяснить, кому принадлежит этот дом, и рассказать об этом инциденте тому, кого сочтет подходящим слушателем. Очевидным кандидатом был герцог Бертран или сенешаль правительницы в Тавернеле. Возможно, даже Ариана де Карензу, которая обязала мужчин Мираваля и Тавернеля соблюдать мир этой ночью. Утро подскажет, что делать; она может посоветоваться с друзьями, с Реми, Аурелианом. Пора возвращаться.

Отбросив маску и стиснув зубы, Лиссет прошла по зловонному переулку мимо той точки, где гораутец взобрался на стену, и немного дальше нашла перевернутый деревянный ящик. В переулках всегда попадаются ящики. Крысы прыснули в разные стороны, когда она осторожно встала на него. Оттуда ей с трудом удалось подтянуться и взобраться на гребень широкой стены. Лиссет лежала, растянувшись, на камне неподвижно долгое время. Затем, убедившись, что никто ее не видел и не слышал, осторожно приподняла голову и посмотрела вниз.

Это был замысловато распланированный, симметричный сад, тщательно ухоженный. У самой стены рос платан, и его ветви отчасти скрывали стену, что было немаловажно, так как Рианнон, голубая луна богини, именно в тот момент на время вышла из-за редких облаков. Вверху, сквозь завесу листвы, Лиссет видела звезды, сверкающие в летнем небе. Какая-то птица пела в ветвях дерева.

Внизу, на коротко подстриженной траве лужайки, тихо стоял Блэз Гораутский у маленького, круглого пруда, в который с плеском лилась вода из скульптуры фонтана. Вокруг фонтана были высажены цветы, и цветочные узоры извивались по всему упорядоченному пространству сада. Лиссет почувствовала запах апельсинов и лимонов, а у южной стены росла лаванда.

На маленьком патио у дома на каменном столике стояли закуски, сыр и вино. Горели высокие белые свечи.

В кресле у стола развалился мужчина, закинув руки за голову, вытянув длинные ноги; его лица не было видно в тени. Блэз смотрел на него. Он ничего не произнес и не шевельнулся с тех пор, как она забралась на стену. Он стоял к ней спиной. Он сам казался высеченным из камня. Сердце Лиссет стремительно билось.

- Признаюсь, я задавал себе этот вопрос, - лениво протянул мужчина у стола, он говорил на языке Портеццы с элегантным выговором аристократа. - Я задавал себе вопрос, расположен ли ты сегодня поступить умно и прийти сюда. Но видишь, я истолковал сомнение в твою пользу: здесь еда и вино для двоих, Блэз. Я рад, что ты пришел. Мы давно не виделись. Подойди же и поужинай со мной. В конце концов, сегодня ночью в Арбонне карнавал.

С этими словами он встал, потянулся за вином через стол и оказался в освещенном пространстве. При свете двух лун, свечей и сияющих изящных фонарей, которые раскачивались, подвешенные на треногах среди деревьев, Лиссет увидела, что он строен, светловолос, молод и улыбается. Он был одет в свободную шелковую тунику, черную, как ночь, с пышными белыми рукавами, а его трико было черно-белого цвета, как у Мастера меча Арсенольта из кукольных представлений, которые она помнила с детства, и как стрелы, которые лежали на виду в колчане возле стола.

- Я вижу, ты по-прежнему пользуешься сивареном, - спокойно сказал Блэз Гораутский. Он не приближался к столу. И тоже говорил на языке Портеццы.

Светловолосый человек поморщился, наливая вино из кувшина с длинным горлом.

- Неприятная вещь, правда? - с отвращением произнес он. - И потрясающе дорогая в наше время, ты даже не представляешь. Но полезная, иногда полезная. Будь справедлив, Блэз, это был выстрел с очень большого расстояния, при сильном ветре и неверном освещении. Я ничего не планировал заранее, это, очевидно, чистая удача, что я оказался в таверне, когда они договорились участвовать в состязаниях. А потом мне пришлось рассчитывать на то, что герцог Бертран достаточно ловок, чтобы добраться до веревки. Я поставил на это, и он оказался ловким, упокой Кораннос его душу. Ну же, ты мог бы поздравить меня с тем, что я попал в него с такого расстояния. В правое плечо, как я понимаю? - Он с улыбкой обернулся, держа в каждой руке по бокалу вина, и протянул один из них Блэзу.

Блэз колебался, и Лиссет, у которой все чувства были напряжены, не сомневалась, что он решает, рассказать ли убийце о его ошибке.

- Это был сложный выстрел, - вот и все, что он сказал. - Только я не люблю яд, ты это знаешь. В Арбонне его не применяют. Если бы не это, могли подумать, что убийца - один из людей Уртэ де Мираваля. Как я понимаю, это не так?

Его вопрос остался без ответа.

- Если бы не это, не было бы убийства. Только герцог, раненный в плечо. Охранников у него стало бы в четыре раза больше, а я лишился бы довольно внушительного гонорара.

- Насколько внушительного?

- Тебе не следует этого знать. Ты будешь завидовать. Давай, Блэз, возьми вино, я чувствую себя глупо, стоя с протянутой рукой, будто нищий. Ты на меня сердишься?

Блэз Гораутский медленно прошел вперед по траве и взял предложенный кубок. Человек из Портеццы рассмеялся и снова сел в кресло. Блэз остался стоять у стола.

- В таверне, - медленно произнес он, - ты должен был видеть, что я пришел с герцогом, что я один из его людей.

- Конечно, я видел, и, должен сказать, это меня удивило. До меня дошли слухи на турнире в Ауленсбурге - между прочим, тебя не хватает в Гётцланде, о тебе там вспоминали, - что ты этой весной находишься в Арбонне, но я сомневался, я ведь не знал, что ты так любишь пение.

- Я его не люблю, поверь. Но это не имеет значения. Меня нанял герцог Талаирский, и ты это видел в таверне. Неужели это не имеет для тебя никакого значения?

- Кое-что имеет значение, но тебе это не понравится, и тебе не следует слышать это от меня. Ты все же на меня сердишься, очевидно. В самом деле, Блэз, что мне было делать, отказаться от контракта и от платы из-за того, что ты случайно оказался на месте событий, обмениваясь оскорблениями с аримондским извращенцем? Насколько я понял, ты убил его брата.

- Сколько тебе заплатили? - снова спросил Блэз, не обращая внимания на последние слова. - Скажи мне.

Светловолосая, красивая голова снова спряталась в тень. Повисло молчание.

- Двести пятьдесят тысяч, - тихо ответил человек из Портеццы.

Лиссет еле сдержалась, чтобы не ахнуть вслух. Она увидела, как изумленно замер Блэз.

- Ни у кого нет таких денег, чтобы заплатить за убийство, - хрипло произнес он.

Его собеседник весело рассмеялся.

- Кое у кого есть, кое-кто заплатил. Деньги переведены заранее в наш филиал в Гётцланде, где я их получу при определенных условиях. Когда придет весть о горестной кончине музыкального герцога Талаирского, условия будут соблюдены. Гётцланд, - задумчиво произнес он, - иногда бывает полезен своим умением хранить секреты, и еще, я полагаю, полезно иметь семейный банк.

Казалось, этот человек забавляется, втайне наслаждается слушанием Блэза. Лиссет все еще не могла прийти в себя, не в состоянии даже осознать размеры суммы, которую он назвал.

- Плата в валюте Портеццы?

Снова смех, уже на грани бурного веселья, и этот звук среди упорядоченного спокойствия сада вызывал изумление. Медленный глоток вина.

- А, ну ты пытаешься выудить сведения, мой дорогой. Тебе это всегда плохо удавалось, правда, Блэз? Тебе не нравится яд, тебе не нравится обман. Ты мной очень недоволен. Я явно стал нехорошим с тех пор, как мы расстались. Ты даже не спросил, что нового слышно о Люсианне.

- Кто тебе заплатил, Рюдель?

Вопрос был прямым, жестоким, как удар молота.

Блэз поставил бокал с вином на стол нетронутым; Лиссет видела, что он слегка дрожит. Второй человек - у которого теперь было имя - тоже должен был это заметить.

- Не будь глупым и надоедливым, - сказал портезиец. - Разве ты когда-либо рассказывал, кто тебя нанял? Разве те, кого ты уважаешь, так поступали? Ты лучше всех знаешь, что я в любом случае никогда не делал этого ради денег. - Неожиданным, широким жестом он обвел дом и сад. - Я родился для всего этого и для того, что все это означает в шести странах, и я умру с этим, если только не буду глупее, чем планирую, потому что мой отец меня любит. - Он сделал паузу. - Выпей свое вино, Блэз, и садись, как цивилизованный человек, чтобы мы могли поговорить о том, куда отправимся дальше.

- Мы в Горауте не очень-то цивилизованны, - ответил Блэз. - Помнишь? - Теперь в его голосе звучала новая нота.

Сидящий в кресле человек откашлялся, но ничего не сказал. Блэз не двинулся с места.

- Но я теперь понимаю, - тихо произнес он, так что Лиссет его еле расслышала. - Ты выпил слишком много вина и слишком быстро. Ты не собирался всего этого открывать, не так ли, Рюдель? - Он говорил на портезийском языке исключительно чисто, гораздо лучше, чем сама Лиссет.

- Откуда ты знаешь? Возможно, собирался, - ответил второй человек, теперь его тон стал более резким. - Люсианна всегда говорила, что хорошее вино по ночам заставляет ее...

Блэз покачал головой:

- Нет. Нет, мы не будем говорить о Люсианне, Рюдель. - Он вздохнул, затем, к удивлению Лиссет, снова взял кубок и выпил. Снова осторожно поставил его. - Ты сказал мне слишком много. Я теперь понимаю, почему ты находишь все это таким забавным. Тебе заплатили в валюте Гораута. Тебя наняли за такие безумные деньги убить герцога Талаирского по поручению Адемара, короля Гораута. Но по приказу и, несомненно, с подачи Гальберта, верховного старейшины Коранноса в Горауте.

Второй человек в тени медленно кивнул головой:

- Твоего отца.

- Моего отца.

Лиссет смотрела, как Блэз отвернулся от стола и огней на патио и зашагал назад, к фонтану. Он стоял, глядя на струящуюся воду в искусственном пруду. Трудно было разглядеть его лицо.

- Я не знал, что ты у Талаира, когда согласился на этот контракт, Блэз. Это очевидно. - Теперь голос портезийца звучал более настойчиво, из него исчезла веселость. - Его хотели убить из-за каких-то написанных им песен.

- Знаю. Я слышал одну из них. - Блэз не отрывал глаз от пруда. - В этом и заключается предупреждение. Мой отец любит посылать предупреждения. Никто не может считать себя в безопасности, говорит он. Никто не должен ему перечить. - Он резко взмахнул рукой и обернулся. - Знаешь, по их плану ты должен был назвать мне сумму оплаты. Если ты этого не сделал бы, то, поверь, это сделали бы они сами. Она стала бы известна. Она сама по себе является предупреждением. Как далеко он способен зайти, если понадобится. Ресурсы, которые имеются в их распоряжении. Тебя использовали, Рюдель.

Его собеседник пожал плечами:

- Нас всегда используют. Это моя профессия и твоя. Люди нанимают нас для своих нужд. Но если ты прав, если они действительно хотели, чтобы все знали, кто за это заплатил и сколько, тогда тебе лучше серьезно подумать насчет того, чтобы уехать вместе со мной.

- Почему?

- Подумай. Используй свои умственные способности, Блэз. Что будет с тобой здесь, когда раскроется твоя тайна? Когда узнают, кто ты такой и что твой отец убил герцога Талаирского, когда ты должен был охранять его. Я имею некоторое представление о том, почему ты уехал именно в Арбонну - нет, нам сейчас не стоит это обсуждать, - но ты не можешь теперь остаться здесь.

Блэз скрестил руки на груди.

- Я мог бы решить эту проблему. Я мог бы сдать тебя. Сегодня ночью я служу герцогу Талаирскому, и это мой долг.

Лиссет не могла как следует разглядеть его лицо, но по голосу, донесшемуся из тени, поняла, что человек по имени Рюдель снова развеселился.

- Этот достойный сожаления, поэтичный, покойный герцог Талаирский. Он написал одну лишнюю песню, увы. В самом деле, Блэз. Твой отец заказал это убийство, твой старый товарищ по оружию его осуществил. Перестань быть дураком. Тебя будут винить в этом. Мне жаль, если то, что я совершил, ненадолго осложнит тебе жизнь, но единственное, что сейчас остается, это придумать, куда нам хочется отправиться, и уехать. Между прочим, ты слышал? Люсианна снова вышла замуж. Давай навестим новобрачных?

Снова повисло молчание.

- Где? - тихо спросил Блэз. Лиссет показалось, что этот вопрос вырвался у него помимо его воли.

- В Андории. За графа Борсиарда, две недели назад. Мой отец был там. Меня не пригласили. И тебя, очевидно, тоже, хотя я думал, что ты об этом слышал.